- Нет, мне это не интересно.

Ответный взгляд был с долей замешательства, конечно же, Лекс не верил в то, что я не узнала, что Пухов, хотел от Егора.

- Приехали.

Машина только остановилась, а я уже открывала дверь, делая шаг на прохладный утренний воздух. Искоса увидев взгляд Александра, я еще раз за утро, подумала о том, что что-то с ним не так. Что-то чего я пока не могу понять, и чему не могу дать объяснения, но что непременно оставило отпечаток.

- Спасибо, - фальшиво поблагодарила я и, не дожидаясь пока он припаркуется и заберет свои вещи, понеслась прочь в отделение.

Я знала, благодарность была преждевременной.

Глава 46.

Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через 10 секунд умрешь. Старайся увидеть мир. Он прекрасней любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя - такого зверя нет на свете.

Рэй Брэдбери “451 градус по Фаренгейту”

Рядом со мной на стол хлопнулась синяя папка, вроде бы ничего неожиданного, но глядя на побледневшее лицо Вознесенского, я вдруг поняла, что открой я ее, активирую бомбу. Довольно странное поведение, для всегда уравновешенного учителя.

- Что там?

Николай Константинович не отвечал долгие секунды, после чего со стоном сдернул с лица очки и опустился в свое кресло. Полчаса назад меня вызвали к нему в кабинет, ничего не объясняя, и теперь я понимала, что это не дежурная проверка.

- Что-то случилось?

На пожилом человеке лица не было, казалось, он постарел еще на несколько лет. Я не любила мучиться в догадках, а потому просто распахнула папку, бегло пробегаясь по тексту глазами.

И вновь я поразилась тому, какой сильной стала за эти годы, мне удалось спокойно вернуть документ на место и слегка прокашлявшись, улыбнуться дорогому для меня человеку.

- Я уволена?

Голос не дрогнул, не сбился. В мыслях мелькнула фотография из памяти нашей подачи заявления в загс, точно такая же роспись украшала праздничный бланк, и теперь красовалась и на бумаге с моим увольнением.

Точно такая же….

- Я не подписал, дочка.

Выдох.

У меня не было отца, и слышать это от этого пожилого мужчины, просто вышибало из меня дух. Он действительно был для меня тем надежным тылом, который всегда поддерживал меня в худших моментах из жизни.

- Вижу.

- Держи, - по столу ко мне катится еще одна папка, и я буквально боюсь синего пластика как сполохов огня.

Этот документ добивает мое представление о мире, о справедливости и о победе добра над злом. Я чувствую как горю изнутри и могу потушить этот пожар лишь горькими слезами.

- С их слов я слишком стар и мне пора на пенсию то, что я не подписался под твоим увольнением, лишь предлог.

- Алекс?

- Встанет на мое место.

Четкий план. Корсаков всегда поступал так, следуя четкому плану. Подвозя меня с утра на машине, он уже знал, чем закончится для меня сегодняшний день. И не только для меня. Наш общий отец, человек который разорвал свою душу надвое, и разделил ее между нами, предан им за ненадобностью.

- Но как? – только и смогла выдавить я из себя, отталкивая от себя этот ненужный хлам. Так нельзя, просто так нельзя жить. И люди, которые этого не понимают, просто не живут вовсе. Нельзя предавать, нельзя вонзать ножи в спину тем, кто вам верит.

А еще….

А еще нельзя не любить!

- Мы уйдем вместе!

- Девочка моя, я действительно стар, но не ты. Это не справедливо по отношению к тебе.

Мне захотелось рассмеяться. Долго, истерично, с придыханием и паром из разомкнутых губ. Мне захотелось упасть на пол и забить ногами, как маленький ребенок, ждущий и не получивший конфетку. Но больше этого мне захотелось схватить Пухова за грудки и прижать к стенке. А затем расцарапать лицо Лекса в кровь, и облизать пальцы.

Меня предали.

Хладнокровно.

Расчетливо.

Безнадежно.

- Мы уйдем вместе!

Я еще не знала как, но была уверена в том, что такой прекрасный специалист как мой учитель, обязательно найдет работу по душе. И я чем смогу непременно помогу ему. А еще, этот день закончится. Дни все, и плохие и хорошие, имеют свойство заканчиваться, и тогда я встречусь с Егором.

Я обниму его и почувствую, что все остальное не важно, а только он, только его тепло, и пульс в его груди, имеет значение.

- Вика, Александр, он….

Я могла бы оборвать его слова и сказать, что этот человек не достоин того, чтобы о нем говорить, но любому нужно было давать второй шанс.

Твердой рукой, я разблокировала телефон и нажала на набор последнего номера. А ведь я еще с утра, увидев его, поняла, что что-то не так.

- Да?

Если бы я была сильнее, раздавила бы между пальцами телефон, но так лишь услышала скрежет когтей по панели.

- Лекс, я в кабинете у Вознесенского. Можешь подойти?

- Да, сейчас.

Минуты до того, как за Лексом закрылась дверь, тянулись мучительно долго. Вопреки желаниям, я так и осталась стоять на месте, не двигаясь не на шаг. У меня было такое ощущение, что если я пошевелюсь, это повлечет за собой неизбежное крушение моего карточного домика, а я останусь бездомной.

Корсаков вошел в этот кабинет, как уже в свой, и свободно раскинулся в кресле.

- Всем доброе утро.

С этой фразы он начинал каждый наш гребаный день вместе. Эти два человека были для меня семьей, и теперь я понимала, что чувствовали библейские персонажи, Каин и Авель.

- Доброе, Саша.

Коротко ответил Николай Константинович, без грамма злобы, что бурлила у меня внутри.

Я молчала, молчала, пока брала папки со стола, молчала, делая разделяющие нас два шага, молча, протягивала их ему и оставаясь на месте, в мельчайших подробностях следя за его реакцией.

- Да, я в курсе.

Я поверила в это еще утром в машине, а если быть честнее, еще месяцы назад в Москве. Александр Корсаков пройдет по моей голове, с хрустом побед. Он сделает это, потому что способен на многое.

- Ты дерьмо!

Только и смогла подытожить я, все еще глядя в льдистые голубые глаза. Такие родные, с прожилками синего.

- А ты на что рассчитывала, маленькая? В сотый раз, делая мне больно и отказываясь от меня, ты думала, я не буду защищаться? Николай Константинович пострадал из-за тебя, крошка. Он, как и я, всегда защищал тебя, и что вышло.

- Саша! – учитель попытался вмешаться, но мы оба его игнорировали. Это действительно не касалось его.

- У тебя проблемы с душой, раз ты на такое способен. Они у тебя всегда и были, просто я ошибочно полагалась на то, что смогу изменить тебя. Бог с ней с любовью, сексом или свадьбой. Я отдавала тебе всю себя, он, - я указала рукой на учителя, - отдавал тебе всего себя, а как ты отплатил нам, Алекс Корсаков?

Я не дрожала и не кричала. Мой менторский тон был спокойнее чем, если бы я читала молитву перед сном. В отличие от человека напротив меня, я точно знала, что вернусь в уютный дом, возьму за руку любимого человека и подытожу день тем, что моя совесть чиста. Моя совесть была чиста, даже зная, что я столкнула его в пропасть со злом.

- Я любила тебя, Лекс. Когда-то, я тебя действительно любила. Но не теперь. Теперь мне тебя жалко.

- Хватит, - резко обрубил меня он, - хватит, Волкова! Ты действительно ничего не понимаешь, или только прикидываешься дурочкой.

- Пошел ты к черту, Лекс.

Я видела, как за ним захлопнулась дверь. А еще слышала, как что-то лопнуло в двух сердцах в этой комнате.

Глава 47.

Любовь — это боль и мука, стыд, восторг, рай и ад, чувство, что ты живешь в сто раз напряженней, чем обычно, и невыразимая тоска, свобода и рабство, умиротворение и тревога.

Сомерсет Моэм, “Театр”

Раздался телефонный звонок, а я все еще судорожно сжимала пальцы и пялилась в одну точку на диване, где минуту назад сидел Александр Корсаков. Пытаясь выжечь взглядом его энергию из пространства вокруг, как злокачественную опухоль.