Подошёл Кэка и крикнул:

— Убей, убей Рэнтаро!

И тут она заметила, что за спиной у Кэки стоят толпы японских солдат. Вытащив из штанов свои члены, они завопили: «Убьём тебя, изнасилуем тебя!»

Бросив кинжал, Сая побежала по лесной тропинке. Но голоса преследовали её:

— Убить, убить, изнасиловать, убить, убить, изнасиловать!

Она бежала по усыпанной галькой и заросшей травой тропинке, где-то потеряла гэта и сама не заметила, как оказалась босой.

— Убить, изнасиловать её!

Тёмный лес заполонили злобные вопли. Среди деревьев мелькали Кэка, Тосика, женщина с перерезанным горлом, японские солдаты. Их крики перекрывали друг друга, гремели, как удары палок о стволы бамбука — такие удары раздавались, когда кто-то выходил на тропу войны. Она слышала, как мужчины их племени, раскрасив тело красной краской плодов Кэсумбы, выходили на бой.

— Убей, убей, убей! — гремели голоса в голове Саи.

«Почему они не отпускают меня? Почему эти голоса преследуют меня?!» Сая закричала. Но её крик поглотили раскаты: «Убить, убить!»

Впереди показались стоящие в ряд грубые хижины. Сая успокоилась. Может, там окажется кто-нибудь из её племени. Может, там знахарь. Знахарь бы ей помог. Сая уже не знала, где она — в японском или в малайском лесу.

По тропинке, ведущей от хижин к лесу, навстречу ей шёл мужчина.

Вздрогнув, Сая остановилась. В лунном свете она увидела, что мужчина тоже замер. Его одежда цвета хаки со стоячим воротничком напоминала военную форму. Японский солдат, подумала Сая. В ней забурлили страх и ненависть, пережитые в борделе.

— Убей его, Кэсумба! — раздался рядом голос Кэки. Кэка вложил в руку Саи кинжал, который она только недавно выбросила.

— Убей же обманувшего тебя предателя!

Услышав это, Сая ещё раз взглянула на мужчину.

Перед ней был Рэнтаро.

В грязной, пропахшей потом одежде, заросший щетиной, но всё же это, несомненно, был Рэнтаро.

— Рэн… — стоило ей произнести его имя, как её затопила нежность.

— Сая? — удивился Рэнтаро и поспешил к ней. — Что ты здесь делаешь?!

«Убей его, Кэсумба, дитя войны», — зашептал Кэка на ухо Саи. Она впилась глазами в ярко сверкающий в лунном свете кинжал. У Рэнтаро, тоже заметившего кинжал в её руке, перехватило дыхание.

— Почему у тебя в руке кинжал?

«Убей, убей, убей, убей!» — как удары по стволу бамбука, загремели голоса. Это, окружив Саю, кричали Тосика, женщина с корабля для репатриантов, японские солдаты.

— Я Кэсумба! — крикнула Сая, перекрикивая эти голоса.

— Нет. Ты Сая. Девушка, которой я подарил воздушный шарик. — Рэнтаро улыбнулся воспоминанию об этих давних днях.

Воздушный шарик. Сая вспомнился парящее в воздухе радужное чудо. Медленно переплыв через тьму, он уткнулся ей в грудь. Бесчисленные мечты, вызванные к жизни появлением Рэнтаро. Почему же они исчезли?

«Убей, убей, убей, убей!» — как заклинания вскипали вокруг неё голоса.

Эти голоса раздавили радужный шарик. Голоса, полные ненависти.

Взмахнув кинжалом, Сая повернулась кругом и полоснула им стоявшего рядом Кэку. Острый кинжал рассёк его пополам, и он тут же исчез. Не проронив ни единого вскрика, ни единого укора.

Одного за другим Сая принялась выкашивать всех, кто стоял перед ней: Тосику, женщину с перерезанным горлом, японских солдат с торчащими из штанов членами. Стоило ей коснуться их остриём кинжала, как все они мгновенно растворялись во тьме. Крики стали слабеть. Осталась только женщина с корабля для репатриантов. Она стояла зыбкая, как дым, и злобно смотрела на Саю полным ненависти взглядом. В её зрачках Сая увидела саму себя.

Превратившись в Саю, женщина злобно смотрела испепеляющим ненавистью и гневом взором.

— Ты убила меня, — сказала она Сае и медленно отступила во мрак.

54

Где-то стрекотали насекомые. Их голоса звенели, как колокольчики. Асафуми открыл глаза.

Окрестности были окутаны мраком. Он спал в лесной чаще под деревом с пепельными ветвями. Сквозь густую листву проникал лунный свет. Прохладный воздух и аромат деревьев и трав ласкали его. Рядом, обнявшись, спали Кэсумба и Кэка.

И Асафуми, и Кэсумба, досыта наевшись плодов, уселись в прохладной тени деревьев, и на них навалилась скопившаяся за день пути усталость — незаметно они уснули.

Почувствовав, что Асафуми встал, Кэсумба тоже проснулась. Кэка поднялся и отряхнулся. Кэсумба некоторое время приходила в себя, а потом, наконец, сказала:

— Я возвращаюсь на Дорогу-Мандала.

— Что ж… — ответил Асафуми. Он подумал, что для Кэсумбы, наверное, лучше всего вернуться на Дорогу-Мандала. Но как лучше поступить ему самому, он не знал.

Ему смутно подумалось, что, отправившись к дому деда, он смог бы повстречаться с самим собой, таким, каким он был в детстве. Конечно, этого нельзя знать наверняка. Но именно здесь был лес его детства, поэтому Асафуми не пал духом. Он не мог снова уйти отсюда. К тому же он так и не смог понять, надеется ли он на что-нибудь. Но он был уверен, что вернуться на Дорогу-Мандала значит вернуться к себе прежнему.

— Я остаюсь здесь.

— Что ж, — беззаботно сказала Кэсумба и поднялась, собираясь ступить на тропинку. Кэка, завиляв хвостом, потрусил за ней следом.

— Ты что, собираешься возвращаться в этой кромешной тьме? — изумлённо спросил Асафуми.

— Пока не рассвело, идти прохладнее. И дорогу назад я знаю.

Асафуми сказал, что проводит её по крайней мере до леса.

Продираясь сквозь заросли олеандра, они вышли из зарослей. Под сиявшим в небе молодым месяцем простирались густо заросшие травой развалины. Среди обломков обезлюдевшего города звенел неумолчный стрёкот насекомых, будто похвалявшихся тем, что они отвоевали для себя это пространство. Чёрные тени вонзившихся в небо горных хребтов Татэямы накрыли равнину Тояма. Кэсумба обернулась к горам и, как дикий зверь, потянула носом.

— Почему ты пошла со мной сюда? — спросил Асафуми.

Обернувшись, Кэсумба сказала:

— Потому что… ты был один.

И немного помолчав, добавила:

— На Дороге-Мандала нельзя одному. Где-нибудь упадёшь и обратишься в кости.

— Это твоя обязанность — помогать тем, кто оказался на дороге один?

Но Кэсумба, похоже, не знала слова «обязанность». И Асафуми спросил по-другому:

— Ты всегда идёшь с теми, кто остался на дороге один?

Кэсумба ответила:

— Нет.

— Так почему же ты пошла со мной?

Он подумал, что она, верно, опять скажет, что не знает, но Кэсумба, ткнув себя пальцем в грудь, ответила:

— Потому что вот здесь что-то шепнуло мне — сделай так.

Кэсумба улыбнулась. На смуглом лице сверкнули белые зубы. А потом она зашагала прочь. Кэка вприпрыжку последовал за ней. От этого незамысловатого прощания Асафуми охватило волнение.

— Спасибо, — сказал Асафуми вслед маленькой фигурке. Кэсумба даже не обернулась. Ночной ветер развевал её мешковатую одежду, вместе с двуглавым псом они шли вдаль среди развалин. Асафуми не сводил глаз с их фигурок до тех пор, пока они не превратились в точки и не растворились во тьме. Оставшись без попутчиков, он почувствовал уныние.

Растерянный, он повернулся к лесу и вдруг увидел дом. По форме чёрной крыши, срезавшей часть звёздного неба, он понял, что это дом его деда. Похоже, была уже полночь, и огни в доме погасли. Фонарь над входом освещал стоявшие перед домом голубой «фольксваген» и велосипед Сидзуки.

«Вот тебе и на», — подумал он и обернулся назад. За огораживающей дом низенькой живой изгородью тянулись рисовые поля, в домах по соседству, окружённых рощицей, мерцал свет. Покрытые плющом и травами развалины исчезли.

Поражённый Асафуми некоторое время озирался по сторонам. Он вдруг осознал: «Наконец-то я вернулся!»

«Вернулся! Вернулся домой!» От радости Асафуми совершенно обессилел. Он побрёл к прихожей. Но тут же подумал, что Сидзука, наверное, уже спит, и входная дверь наверняка заперта на ключ. Асафуми зашёл со стороны веранды. «Постучу в окно и разбужу её. Сколько дней уже от меня никаких известий, она, должно быть, волнуется. Наверное, жена изумится, увидев меня голым — только полотенце замотано вокруг бёдер. Как бы получше ей всё объяснить? Про Дорогу-Мандала. Про Кэсумбу». Самые разные мысли переполняли его.