Сидзука встала с постели и принялась одеваться. Хироюки сказал:

— Бежишь?

— Да, бегу. Ты жесток, — холодно ответила Сидзука.

Ей казалось, что если холодно и жёстко не оградить себя, она вот-вот упадёт.

— Даже если сбежишь от меня, всё равно останешься фригидной, — примиряюще сказал Хироюки.

Но Сидзука была не в силах этого вынести. Было унизительно, что Хироюки причислил её к женщинам, неспособным к оргазму. При переводе в старшую школу, при поступлении в университет и на работу Сидзука всегда оказывалась в числе успешно сдавших экзамены. И никогда — в числе неудачников.

— Ну и общайся с теми, кто кончает, — бросила Сидзука, выходя из гостиницы.

С тех пор она не встречалась с ним.

Она думала, что раз перестала встречаться с Хироюки, отношения с Асафуми пойдут на лад. Но ошиблась. Чувство вины, преследовавшее её всё время, пока она встречалась с Хироюки, не исчезло. Сексуальные отношения с Асафуми всё более выхолащивались.

Если я фригидна, то Асафуми — импотент. Импотенту не понять, что женщина фригидна. У нас обоих одни симптомы — мы никак не можем получить удовлетворение. Поэтому, сколько бы мы не занимались сексом, мы не можем доставить удовольствие друг другу.

Сидзука скользнула рукой под нижнее бельё, просунула пальцы в промежность. Указательным пальцем надавила на клитор в давно уже влажной промежности и задвигала пальцем. Вокруг клитора всё воспламенилось, Сидзука учащённо задышала под одеялом. Всякий раз, когда она мастурбировала, она представляла пенис, вздымавшийся среди листвы. Она не помнила, с кем гуляла по парку Ямасита в Иокогаме, когда увидела эту картину. Заглянув в заросли, она неожиданно увидела возвышающийся, влажно блестящий мужской половой член. Его держала рука, рука двигалась вверх-вниз, член мощно изгибался. Она подумала, что хочет, чтобы когда-нибудь он вошёл в неё — этот менгир пурпурного цвета, который вздымался в сени густой зелёной листвы, едва не лопаясь от переполнявшей его силы.

Сидзука настойчиво ласкала клитор. Перед глазами всё поплыло и она почувствовала мощный прилив внизу живота. Сидзука перевернулась на спину и изогнулась. Тело пронзила дрожь, а через мгновенье всё рассеялось без следа.

После мастурбации она затихла и заснула. Она знала, что теперь будет спать крепче, чем после секса с Асафуми.

Почему?! Почему пенис-менгир из её воспоминаний вызывал желание, а пенис её мужа нет? Почему очарование пенисом Хироюки со временем прошло? Ища ответы на эти вопросы, Сидзука провалилась в сон.

22

С узлом за спиной Рэнтаро шёл по горной дороге, полумесяцем выдолбленной в отлогом склоне. Ветви деревьев с набухшими почками отбрасывали тени над головой и чертили тёмный штриховой узор под ногами. Из горных зарослей отовсюду доносились звуки бурлящей талой воды.

Найти Дорогу-Мандала оказалось нетрудно — как и говорила старуха из мелочной лавки, стоял дорожный указатель. На бревне была вырезана надпись «Дорога-Мандала». Но очень уж узка была дорога, так что брало сомнение, есть ли впереди деревни. Рэнтаро нерешительно вступил на безлюдную дорогу.

«Подношу яблоко ко рту, молча гляжу в голубое небо». В какой-то момент в голове Рэнтаро зазвучала песня, которую хором пели школьники начальной школы Авасуно для офицеров оккупационной армии.

Как же всё-таки странно: люди, которые год назад поносили американских и английских дьяволов, трепетали перед высадкой союзнических войск, теперь оказывали им искренний, радушный приём. Но они ведь высадились здесь не с улыбками. Они сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки и в довершение всех бед подвергли бомбардировкам столицу и множество японских городов. Разве горожане не бежали сломя голову, заслышав сирену, под градом снарядов и бомб?

А спустя всего лишь год и учителя начальной школы, и жители деревни встречали инспекцию оккупационных войск только что не размахивая флагами — игрой на органе и песнями. Рэнтаро было не по душе такое раболепие. Это не была ненависть. Для ненависти у него, собственно, не было причин. Само основание для ненависти было шатким.

После поражения в войне то, во что он верил прежде, совершенно изменило ему. Император оказался не явленным божеством, а низкорослым японцем, как манекен стоящим подле Макартура. Великая японская империя, которая должна была победить в войне и стать ведущей азиатской державой, превратилась для Соединённых Штатов Америки в третьеразрядное государство. Воспринимавшаяся во время войны как абсолютная истина история Японии как история Страны богов оказалась ложью, вместо неё им была пожалована демократия — драгоценный идеал всего человечества. Согласно газетам и радио, после войны оказавшимся под управлением оккупационных войск, американцы, неся с собой принципы демократии, прибыли для того, что спасать японский народ от военной агрессии. Люди, верившие, что Великая японская империя спасала Азию, теперь точно так же поверили, что Соединённые Штаты Америки спасают Японию. В конечном счёте, всё Дело было в вере. Но эта вера вместе с разрушением веры в императора была уничтожена и не могла служить прочным основанием. И Рэнтаро чувствовал, что почва выбита у него из-под ног.

Рэнтаро встретил окончание войны среди выжженных осакских равнин. Днём раньше он зашёл к клиенту, жившему рядом с Кёбаси. Когда, перекусив купленным по талону обедом, он проходил мимо станции, завыла сирена воздушной тревоги. За последние полгода по всей Японии сирены воздушной тревоги стали обыденностью, и он не придал ей особого значения. С обширной территории осакского военного арсенала, расположенного рядом со станцией, толпой бежали рабочие, мобилизованные школьники, женщины из добровольческих отрядов. Подумав, что дело плохо, Рэнтаро тоже решил вернуться на станцию. В ясном летнем небе появились бомбардировщики Б-29 и один за другим стали сбрасывать бомбы. Целью налёта был осакский военный арсенал, но иногда бомбы падали в окрестностях Кёбаси. Рэнтаро с огромным узлом за спиной было трудно бежать, и он укрылся в ближайшем магазинчике. С грохотом взрывались бомбы, гудела земля. Военный арсенал заволокло песком и пылью, поднявшимися от гари и взрывов. Едва Рэнтаро успел спрятаться в магазинчике, как за его спиной раздался сильный взрыв. Обернувшись, он увидел рушащуюся станцию Кёбаси, в которую попала бомба, покорёженные и вздыбившиеся, как атакующая змея, рельсы линии Катамати. Услышав голоса людей, взывавших о помощи, Рэнтаро направился к станции. Под эстакадой линии Дзёто повсюду были разбросаны багаж и обувь, люди, искавшие здесь убежища, оказались погребёнными заживо. Стонущая среди обломков женщина с окровавленной головой, корчащаяся рука, торчащая из-под камней, мужчина, на которого упала бетонная плита, копошащийся, как раздавленная лягушка. Бросив свой узел, Рэнтаро принялся помогать погребённым заживо людям.

Вскоре подошли станционные служащие и отряд располагавшейся поблизости охраны. Рэнтаро раздавал пострадавшим имевшиеся у него лекарства. Он не считал это расточительством. Ведь, может быть, завтра он сам пострадает или погибнет при воздушном налёте. Когда неизвестно, что будет завтра, все приобретения теряют смысл. И новые лекарства, и старые лекарства, изъятые по долгам во время этого путешествия, закончились. Он ещё никогда не чувствовал такой гордости за свою профессию торговца лекарствами. Люди принимали раздаваемые Рэнтаро снадобья дрожащими руками. Хотя из-за ранений они не в силах были поблагодарить его, он видел их полные признательности глаза и лица. На время Рэнтаро стал богом. Богом, дарующим жизнь. Его лекарства превратились в воскрешающий эликсир, который продавали его предки из дома Нонэдзава. В час беды, когда не было спасения, все лекарства стали чудодейственным эликсиром — божественным лекарством, воскрешающим душу.

Даже когда лекарства закончились, работы было невпроворот. Извлекать погребённых заживо людей, отвозить пострадавших в больницу, складывать мёртвых в одном месте. Семья Рэнтаро была далеко в Тояме. У него не было причин спешить домой, волнуясь о судьбе родных. Не в силах покинуть место трагедии, он проработал там до заката. Вечером, по совету станционных служащих, он лёг спать у стен разрушенной станции. Впервые в жизни его переполняло чувство удовлетворения за сделанное им нужное дело.