Еще полгода он носился по стране, не зная покоя, - полгода битв, пожаров, ярости, бессильного гнева, власти, отравленной предательством... Весной, перед Пасхой, боевые отряды рыцарей во главе с императором подступили к Андринополю, где укрепился король болгар Иоаннис, и осадили его. До середины пасхальной недели войско стояло под стенами города, готовясь принять бой. Луи, граф Блуаский, убеждал императора подождать подкреплений: разведчики доложили, что в городе никак не меньше двадцати тысяч воинов, тогда как у французов было лишь полсотни рыцарей и чуть больше двух тысяч воинов и оруженосцев. Бодуэн только усмехнулся. Его лицо было мрачным, глаза горели странным блеском. "Луи, - сказал он, - Господь посылает нам испытание. Мы не будем штурмовать город, но примем бой, если Иоаннис сам выступит против нас". На следующий день битва состоялась. Легко вооруженные всадники болгар выехали из ворот и помчались на боевые порядки рыцарей. Граф Луи, с копьем наперевес, ринулся им навстречу во главе своих воинов, а сразу за ними, в окружении верных рыцарей, в развевающемся белоснежном плаще скакал император Бодуэн, и лицо его пряталось под глухим забралом шлема. Лязг оружия, звон стрел, топот тысяч конских копыт, крики и стоны людей и лошадей сотрясали равнину, темная кровь ручьями заливала юную, едва пробивающуюся из земли траву. Слишком неравны были силы, но французы бились до конца. Когда болгарские воины окружили последнюю кучку окровавленных, едва держащихся на ногах рыцарей, император был среди этих последних выживших. Подняв меч, он попытался нанести удар ближайшему врагу, но не сумел: силы оставили его. Бодуэн покачнулся и упал на бездыханное тело графа Луи, убитого чуть раньше. Болгары тут же бросились на остальных французов и, сметя их, разоружили и связали по рукам и ногам. Смуглый широколицый солдат с черной бородой склонился над лежащим без сознания императором, улыбнулся и ловко стянул его запястья кожаным шнуром. Бодуэн вздрогнул, его синие глаза глянули на солдата из прорези шлема твердо и яростно.

  - Убей меня, - сказал он. - Мне была обещана смерть.

  Чернобородый солдат засмеялся, покачал головой и вздернул императора на ноги, отрывисто выкрикнув какую-то команду. Пленников перекинули через седла боевых коней, как мешки с мукой, и повезли в город, чтобы король Иоаннис решил их дальнейшую участь.

  Подмога опоздала всего на день: Анри д"Эно со своими воинами, прискакав под стены Андрианополя, нашел лишь усеянное трупами поле под небом, черным от воронья. Кое-кто выжил; солдаты выискивали раненых и уносили их в палатки, где молчаливые суровые госпитальеры пытались облегчить их страдания. Знатных рыцарей, погибших в бою, уложили в ряд, чтобы предать погребению, и не было равных им по доблести среди живых: граф Луи Блуаский, молодой Жан Фриэзский, Рено де Монмирай, брат графа Неверского, братья Эсташ и Жан де Эмон, Робер де Ронсуа, Этьен дю Перш, епископ Пьер Вифлеемский - лучшие воины, бесстрашные в бою и преданные своему императору, цвет французского рыцарства... Но напрасно граф Анри искал среди мертвых и раненых своего брата - Бодуэн сгинул без следа, и никто не ведал, что с ним сталось.

  - Не желаешь ли персиков, моя царица?

  Молодая женщина, сидевшая у окна просторной горницы с белеными стенами в огромном, обитом бархатом кресле, повернула голову к говорившему. Ее осанка, прямая и гордая, величавая посадка головы, увенчанной тяжелой высокой короной, свидетельствовали о ее знатном положении красноречивее любых слов. Длинный парчовый опашень, расшитый бисером и жемчугом, не скрывал маленьких ступней, обутых в алые сафьяновые сапожки. Изящные руки, сложенные на коленях, украшали золотые перстни.

  - Нет, Даро, оставь меня. - Она слегка нахмурила красивые черные брови и снова посмотрела в окно. Евнух, высокий и длиннорукий, молча поставил поднос с фруктами на стол, поклонился и направился к двери.

  - Постой, - не оборачиваясь, сказала женщина, подняв руку. - Позови Агнессу, я хочу побыть с ней.

  Даро вышел. Царица вздохнула, глядя на проплывающие по небу облака. Лицо ее, смуглое, с высокими скулами и острым подбородком, застыло, пухлые губы приоткрылись. Казалось, она погрузилась в невеселые размышления, отрешившись от всего окружающего, и ее тонкие пальчики сжались, сминая дорогую парчу. Послышались легкие шаги, в горницу вошла девушка лет восемнадцати, в нарядном платье с пышными рукавами, поверх которого была наброшена накидка. Русая коса, переброшенная через плечо, спускалась по ее полной груди до самого пояса.

  - Ты звала меня, госпожа?

  Царица обернулась, ее красивое лицо озарила приветливая улыбка, темные глаза просияли.

  - Агнесса, посиди со мной немного. Расскажи, что нового случилось в городе и во дворце.

  - Ты опять плакала? - Девушка села у ног царицы и с тревогой посмотрела на нее снизу вверх, взяв ее руки в свои. - Почему ты так печальна? Царь Иоаннис любит тебя, у тебя есть все, что можно пожелать.

  Царица улыбнулась и покачала головой.

  - Я до сих пор не могу привыкнуть к такой жизни. - Ее глаза вновь устремились в окно поверх головы Агнессы. - Там, в степи, у меня было гораздо больше. Ты не поверишь, но я была счастлива. Отец, мать, братья, солнце, ветер, ястребы в вышине, костры под звездным небом, бескрайние волны трав, быстроногие кони, игры и песни... Здесь я лишилась всего, даже собственного имени.

  - Ты сама приняла христианское имя, - удивилась Агнесса. - Я не знала, что твое прежнее имя было так дорого тебе.

  - В конце концов, Ирина - не самое плохое среди христианских имен, верно? - Царица пожала плечами. - Говорят, знатные византийцы часто дают его своим дочерям. Просто... оно для меня чужое, как и всё здесь. Здесь много комнат и много людей, которые говорят ложь.

  Агнесса засмеялась.

  - Тебя им обмануть не удастся, к тому же они не могут причинить тебе вред, ведь царь души в тебе не чает. Пусть себе болтают. Хочешь, мы спустимся в сад или сходим в купальню? Я поиграю тебе на флейте, а ты споешь что-нибудь, как поют у тебя в степи... Ну же, не грусти. Царь Иоаннис совсем не обрадуется, если увидит тебя такой.

  - Знаю. Он так хочет, чтобы я была довольна, и окружает меня всей этой роскошью. Он до сих пор преклоняется перед славой и обычаями Византии, хотя греки уже пали под натиском латинян. С каким упорством он требует называть себя на греческий манер - Иоаннис, хотя его крестное имя - Иоанн. Ведь он хотел сам сесть на трон в Константинополе и, наверное, все еще надеется...

  - Неужели? - Агнесса удивленно вскинула брови.

  Царица кивнула.

  - Он рассказал мне, после того как... - Она замолчала, стиснув руки Агнессы.

  - После того, как приказал убить того француза?

  Царица не ответила.

  - Иоаннис предлагал рыцарям-крестоносцам поддержку против греков, - сказала она, - надеясь в благодарность получить под свою власть земли в Византии, но латиняне отказались от его услуг. Он не забыл нанесенного ему оскорбления. Мой отец со своими воинами поддержал его против рыцарей и против греков, и теперь уже недалек день, когда Константинополь снова падет.

  - Не стоит недооценивать рыцарей, - возразила Агнесса. - Они отважны и сильны, каждый из них стоит десятка наших солдат. Те пленники, которых весной взяли под стенами Адрианополя, едва дышали, но говорят, бились до последнего... А их император...

  - Тебе он понравился, - улыбнулась царица, заметив, как покраснели щеки девушки. - Не отрицаю, он был хорошо сложен и держался с неизменным достоинством.

  - У него были такие красивые глаза, как лесные фиалки, - мечтательно вздохнула Агнесса. - Из-за таких глаз можно потерять голову. Я однажды видела, как он мылся в купальне. Ох, его тело было покрыто такими страшными шрамами! Могу поклясться, у Иоанниса ни одного шрама нет, ведь он почти никогда не участвует в битвах, а если и дерется, то его прикрывают воины.