Ужин в ратуше был, разумеется, побогаче, чем угощение на площади. Пять перемен блюд, включая жареного оленя, фаршированного куропатками, диких уток, суп с грибами, рыбу и пирог, подавались под тихую музыку, исполняемую тремя лютнистами из Урбино. У меня разыгрался зверский аппетит, и я ел за двоих, тем более что Асторе, увлеченный спором с Браччано и его сыном по поводу фортификации, кажется, не ел вообще. Ну и черт с ним, решил я. Напыщенный маленький фат, упивающийся всеобщим восхищением. Глядишь, ему понравится, и он будет устраивать праздники каждую неделю... Вообще-то было бы неплохо, потому что каждый такой праздник сулил мне возможность пообщаться с Фелицией или с другими девушками, многие из которых теперь казались мне совсем недурными.

  Поздним вечером, когда на площади зажгли факелы, а большая зала ратуши наполнилась светом сотен свечей, начались танцы, и конечно, я ни на шаг не отходил от Фелиции. Порой моя рука ложилась на ее талию, и я трепетал, охваченный неясными и пугающими чувствами. Она кокетливо смотрела на меня, а я, совершенно потеряв голову, попросту не отрывал от нее глаз. Лишь однажды я заметил, что Асторе тоже танцует с одной из девушек, но на лице его не отражалось никаких эмоций, кроме скуки.

  Наконец, проскользнув между танцующими парами, мы с Фелицией покинули залу и вышли в коридор. Здесь было прохладнее; то и дело мимо проходили люди, которым не было до нас никакого дела, в основном, слуги и приглашенные на праздник в ратушу горожане. Возле лестницы, куда почти не достигал свет факелов, обнималась какая-то парочка.

  - Только посмотрите на них, Оттавиано, - тихо засмеялась Фелиция, беря меня под руку. - Разве можно так вести себя?

  - Здесь - нет, - согласился я, - но я знаю одно местечко, где можно.

  Я потянул ее за собой, мы пробежали мимо влюбленных и поднялись на верхний этаж, где было в этот час почти безлюдно. Факелов здесь тоже оказалось поменьше, и расхаживающий взад-вперед по коридору охранник то появлялся, то вновь исчезал в густой тени. Мы спрятались в нише окна, откуда открывался вид на озаренную алыми огнями площадь.

  - Оттавиано, что вы задумали? - Она вопросительно смотрела на меня, стоя так близко, что едва не касалась меня грудью.

  - Мне хотелось бы остаться с вами наедине, - сказал я, почти не владея собой.

  - Я не уверена, что...

  Я не дал ей договорить. Схватив ее в объятия, я впился губами в ее полуоткрытые губы. У нее вырвался сдавленный писк, который почему-то рассмешил и одновременно раззадорил меня еще больше. Темные желания, бурлившие в моей крови, рождались не из головы, а из древнего, мощного инстинкта, мешавшего мне думать. Я не был уверен, что поступаю как нужно, но не мог сдерживаться. Я рванул с ее плеч синий бархат, обнажая небольшие, но уже вполне налитые соблазнительные груди, и припал к ним губами, жадно вбирая в рот твердеющие соски. Фелиция застонала, подчиняясь моему яростному напору, и попыталась вырваться, но с таким же успехом она могла бы разорвать кандалы. Прижав ее к стене, я тяжело навалился на нее, торопливо задирая подол ее платья.

  - Оттавиано, боже...

  - Я нравлюсь тебе? - задыхаясь, спросил я, просто для того, чтобы что-то сказать. Я немного чувствовал себя виноватым и считал, что раз уж так случилось, девушке хотя бы не должно быть неприятно то, что я делаю.

  - Ты самый красивый юноша в Фаэнце, - ответила она, обнимая меня за шею. - Поцелуй меня.

  Я снова присосался к ее груди, одной рукой расшнуровывая на себе штаны, а другой придерживая ее за талию. Мой орган, такой большой и твердый, вырвался на волю, реагируя на малейшее прикосновение. Я удивленно вскрикнул, скользнув пальцами по ее ноге выше, туда, где влажный жар ее плоти уже ждал меня, и придвинулся ближе, устраиваясь удобнее в тесной нише. Фелиция подняла ногу и обвила ею мою талию, и тогда я пронзил ее. Она закричала - сдавленно и мучительно, и я прикрыл ей рот рукой. Мои глаза заливал пот; девушка буквально повисла на мне, порывисто дергая бедрами, и огонь ее тела воспламенял меня яростной страстью. Закрыв глаза, я сделал несколько сильных толчков в ее лоно. Почти лишаясь рассудка от сладостного чувства, становящегося все сильнее, я ощутил, как во мне поднимается давящая волна, готовая вот-вот захлестнуть меня с головой. Еще мгновение - и все было кончено. Я истекал, беспомощно раскрыв рот в отчаянном беззвучном крике. Фелиция все еще вскрикивала, ее залитое слезами лицо озаряли красноватые отблески факелов с площади, но я внезапно потерял интерес к ней. Сознание возвращалось, наслаждение меркло, уступая место смущению и стыду. Я отпрянул от девушки, с недоумением уставившись на свой уменьшающийся влажный орган, и неловко вытер его краем плаща.

  - Прости меня, - выдавил я, поправляя одежду. Блестящие глаза Фелиции казались огромными и перепуганными на бледном лице, она продолжала плакать.

  - Если тебе нужно золото... - начал я и осекся.

  - Нет. - Она покачала головой. - Я запомню тебя, Оттавиано. Может быть, мы еще повторим это, и тогда будет лучше... Со мной это было в первый раз, и я не думала... впрочем, это не важно.

  Мне стало совсем нехорошо. Вся эта торопливая возня в темном коридоре, влажная и липкая, наши тела, бьющиеся в неистовых судорогах ради нескольких мгновений удовольствия плоти, - все это казалось теперь гадким и отвратительным.

  - Я провожу тебя, - сказал я, отводя глаза.

  Она поправила платье и убрала в прическу выбившиеся пряди.

  - У тебя бешеный темперамент, - смахивая слезинки, пошутила она. - Ты просто жеребец.

  - Прости, - снова глупо повторил я.

  - Ничего. Ты мне понравился, иначе я никогда не позволила бы тебе сделать это. - Она взяла мою руку и поцеловала кончики пальцев. - Спасибо, ваша светлость.

  Я молча взял ее под руку и повел вниз по лестнице, в озаренную светом свечей залу, где играла музыка и в танце неторопливо двигались мужчины и женщины.

  Первым делом я поискал глазами Асторе. Он сидел во главе стола - задумчивый, утомленный и, как я заметил, немного печальный. Когда к нему обращались, он отвечал и улыбался, но мысли его при этом были далеко. О чем я только думал, когда бросил его одного на этом балу? Разумеется, он не был один - вокруг роем вились знатные девушки и молодые люди, наперебой стараясь привлечь его внимание, чтобы удостоиться беседы с герцогом Манфреди, - но стена одиночества, ограждавшая его, была выше стен Вавилона. Его рассеянный взгляд скользил по зале, отыскивая кого-то среди танцующих, и когда он остановился на мне, я понял, кого именно он искал. Асторе подался вперед, жестом подзывая меня к себе, и я, оставив Фелицию, поспешил к нему.

  - Я не видел тебя, - сказал он, когда я подошел и уселся рядом с ним. Его глаза внимательно изучали мое лицо. Наконец, он вздохнул и коротко улыбнулся. - Мы еще поговорим дома, хорошо?

  Я незаметно нашел под столом его руку и пожал ее.

  Остаток вечера пролетел незаметно. Люди, окружавшие нас, были большей частью уже пьяны, и лишь Асторе, не выпуская из рук полный бокал, так и не выпил ни капли. Сам я осушил целых три, не замечая вкуса напитка, и в итоге неожиданно для себя захмелел. Когда мы спускались по лестнице, Асторе поддерживал меня под локоть, изо всех сил стараясь, чтобы я сохранял герцогское достоинство, а я, к своему огорчению, даже не смог самостоятельно взобраться в седло.

  Уже в замке Асторе позвал слуг и с оттенком презрения в голосе велел им раздеть меня и вымыть, а сам, переодевшись, принял ванну и отправился спать, больше не проявляя ко мне никакого интереса.

  Следующий день мы провели, как обычно, если не считать того, что поутру у меня сильно болела голова. Асторе делал вид, что не замечает моего плачевного состояния, и не заговаривал о вчерашнем вечере, ожидая, что я начну рассказывать сам. Я отмалчивался, пока мог, но ему, кажется, не терпелось отчитать меня за мое недостойное поведение.