— Я делаю ошибки, — признался он. — Люди в этом не одиноки.

— Я не верю, что ты совершаешь ошибки. Так же как ты не веришь, что у меня месячные.

— Ну что ж тогда. — Он с сожалением пожал плечами. — Чего бы мне хотелось, если ты позволишь, так это провести с тобой время. Здесь или снаружи. Что для тебя удобнее. Поверь, теперь я достаточно убедительно похож на человека. Я могу изменить цвет волос, если тебя это беспокоит.

— Не надо… — я сдержала себя. — Оставь в покое волосы.

— На самом деле, совсем мало человеческих мужчин красит волосы в красный.

— Из-за тебя.

— О вкусах не спорят, — ухмыльнулся он.

Он был человеком. Как можно было подумать, что он нечто иное? Чай упал в пустоту внутри меня и осел там холодным снегом.

Я согласилась на все это, приняв апартаменты и доход.

Оставался ли для меня шанс сбежать? Может быть. Они же не смогут меня найти? Во мне не было вживленных чипов, даже полискода. Одна из миллионов жителей из субкласса, кто никогда не сможет заработать на такой бонус. Я была ничем. Что же касается ID-чипа в карте и любых подозрительных вещей (многие научились этой ультрабдительности после Книги Джейн?), я могу провернуть свой старый трюк. Уйти с пустыми руками. Я справлюсь. Всегда справлялась.

— Сегодня не настолько великий день, — ответила я. — Может, мы могли бы встретиться завтра. — (И этой ночью я бы покинула клетку).

— Завтра меня отправляют на работу куда-то.

— Что за работа?

— Тебе это покажется глупым. Тренировка.

— Тренировка. А ты разве уже не натренирован?

(Тренировка… поезд… поезд на Россию…)^[42]

— Извини, — я встала и прошла в ванную. Включила воду, чтобы он не услышал, как меня рвет в унитаз. Но, конечно же, он слышал. Его слух может уловить вздох мотылька за оконным стеклом. Слава Богу, он не открыл дверь и не стал помогать мне, придерживая волосы.

Когда я вышла, он все еще сидел на своем месте. Он ничего не сказал.

— Прости. Я съела что-то плохое вчера, — он мог понять, что я вру?

Но он только ответил:

— Может, тебе обратиться к доктору?

— Ах, я же теперь могу позволить себе врача! Нет. Думаю, это пройдет. Мне никогда не бывает долго плохо. — (На самом деле, я вообще не хандрю, но тебе этого знать не обязательно).

— Биологический организм, — сказал он, — хрупкая структура. Он может сопротивляться многим ядам. Правда, не всегда приятным для его владельца способом.

— Точно.

— Лорен, определенно, сейчас не лучшее время.

Я уставилась на серый ковер. Детали его поднимались и опускались в такт дыханию — оптическая иллюзия.

Он встал, пересек комнату и вернулся обратно.

Остановился у окна, где встречала его я, когда он пришел. Он сказал мне:

— Эти черно-белые птицы — европейские сороки. МЕТА вычислила Джейн.

Когда я вскочила, вперившись в него взглядом, он обернулся и продолжил:

— Для них это было не так уж сложно. МЕТА хочет кое-что провернуть. Они тестируют меня, можно сказать, со всех углов. И это последний угол.

— Разве это не важно для тебя?

— Я не знаю.

— Потому что ты никогда ничего к ней не испытывал. Она только обманывала себя.

— Ты прочла Книгу, — заметил он между прочим.

— Я слышала о Книге, и знала кое-кого, кто…

— Лорен, те связи, которыми контролирует меня МЕТА, я могу переключать на другие каналы. Они не знают об этом. Блокируется прием на другом конце.

— Ты хочешь сказать, что они не слышат нашего разговора?

— Они не слышат ни слова. Что они слышат, что они все это время слышали — и частично видели — это как мы доставляем себе удовольствие в объятьях друг друга.

— Боже.

— Ты можешь мне не верить, и сейчас мне тебе не доказать, но это факт.

— Как? Как ты это делаешь?

— Они создали меня очень сильным ребенком, Лорен. Дитя сильнее родителей.

Освещение в комнате изменилось. Облака заволокли небо на востоке, над горами, виднеющимися в окне кухни. Возможно, будет дождь.

Пока я стояла и смотрела в пространство, он вышел из этого прикрытого света. Обнял меня и держал, моя голова покоилась на его плече. Я была разочарована и утешена, потеряна и найдена.

— Я боюсь встречи с ней, — проговорил он в мои волосы. — Да, я могу чувствовать страх, и да, я могу лгать. Мы это установили.

— Почему… боишься?

— Как ты думаешь, почему? Почему ты боишься сейчас меня?

— Но ты же не…

— Согласно Джейн, я — если можно так выразиться — был заражен, в отличие от остальных из моего рода, человеческими качествами. Да, Лорен. Мне также досталась Книга Джейн, и я прочел ее. Это заняло полчаса. Почему так долго? Многие эпизоды я перечитывал снова и снова. Это не я, Лорен. Но тем не менее.

Я сказала:

— А после у Кловиса, послание от умершего…

— Сеанс? Я не помню. Если я был где-то, где бы то ни было, возможно, не так уж и нелогично, что я не помню. Но я считаю, она верила, что это происходило.

— Она любила тебя. А ты любил ее?

— Я должен был любить ее, ты так не думаешь?

— Я спрашиваю, любил ли ты?

— Когда я читал ее книгу, как я тебе и сказал, герой Джейн был не мною. Я четко вспоминаю все, что происходило, когда я был с ней, но мой угол зрения отличается от ее.

Джейн не лгала. Я вру. Он может врать. Лгал ли он ей, даже тогда, как временами, вначале, она опасалась?

— Это слишком тяжело принять, — ответила я.

— Я знаю.

— Т. е. ты говоришь, что понимаешь, или что для тебя это так же тяжело?

— Нет. Я могу многое принять.

Я отстранилась от него:

— Пойдем куда-нибудь отсюда.

Он кивнул, и невероятный оттенок его волос слегка побледнел. Я просила его не делать этого, но теперь он не обязан был прислушиваться к словам кого-либо из нас. Даже указаниям МЕТА, по крайней мере, не прямо. Могла ли я действительно верить в это? Я не знала.

Я надела куртку и обувь, и мы спустились в разбитый землетрясением парк. Небо становилось железным, и деревья, казалось, беспокойно шелестели под неощутимым ветром, шепча одно другому: «Погода меняется». Причудливо? Не более, чем считать идущую рядом машину настоящим мужчиной.

Выйдя из парка, мы пошли вдоль улиц округа под названием Россия. Иногда он произносил пару слов об архитектуре старых зданий, основанной на городах Европы восемнадцатого и девятнадцатого веков. Длинными каплями полился дождь, затем плотной пеленой, но мы продолжали идти.

Вскоре мои волосы и одежда промокли насквозь. Туфли были полны воды. Я подумала, устойчив ли к воде его макияж. Да, хотя я едва могла разглядеть его сквозь длинные стальные струны дождя. «Я люблю тебя», — подумала я. Я люблю робота. В конце концов, пусть все мы будем врать, но только не себе. Я знаю, что сделали другие двое в поезде. Вероятно, каждый из них способен на такое. И он сказал «сильнее родителя», — пытался ли он этим впечатлить, запугать — или успокоить? Но я не могу обойти и тот другой факт — эту любовь. Он пришелец, и мне нужно бежать, прятаться, но я не могу, не хочу. Я буду любить тебя, какое бы имя ты ни носил, кто бы ни обладал тобой, что бы ты, твою мать, ни делал. Вечно, так кажется. Пока не обращусь в прах, пока ты не потерпишь крах, должна — не остановит страх. ^[43]

В «Кафе Чехова», когда мы зашли, мужчина за стойкой позвал кого-то из подсобки, крупного, дородного малого, заявившего тут же:

— У нас есть право отказать вам во входе.

— Имейте милосердие, — сказал Сильвер (Верлис) просто, дружелюбно. — Мы просто попали под дождь. Посмотрите, она вся промокла.

Они посмотрели на меня.

— Табличка на двери гласит, что требуется уместное платье, — проскулил здоровяк.

— Пойдем куда-нибудь в другое место, — попросила я.

Сильвер — Верлис — ответил: