Почему Франц хотел очернить себя, представить более жестоким братом? Потому ли, что винил себя, равно как и своего брата, в том, что произошло с Германией? Потому ли, что чувствовал себя в ответе за его смерть? Неужели он думал, что я не помогу ему умереть, если узнаю, кто он на самом деле?

А я помогла бы?

— Прости, — шепчу я.

Возможно, именно этого прощения искал Франц. А может, прощение нужно мне самой за то, что я убила не того человека.

Блокнот падает на пол, раскрывается. Когда я поднимаю его, то вижу, что, хотя главы, написанные бабушкой, резко обрываются, в блокноте еще много исписанных листов. Через три пустые страницы исписанные листы начинаются вновь, уже на английском, с более четкой, единообразной каллиграфией.

В первом варианте придуманной Францем концовки Аня помогает Алексу умереть. Во втором он продолжает жить и до скончания века вынужден терпеть пытки. Еще в одном Алекс едва не погиб от потери крови, но испил Аниной и опять стал хорошим. В очередном, несмотря на то что Ане удалось его излечить, Алекс не смог избавиться от порочной страсти — и он убивает Аню. Таких концовок с десяток, и все разные, как будто Франц так и не смог решить, какая лучше.

«Чем все заканчивается?» — спросил Джозеф. Теперь я понимаю, что вчера он солгал мне дважды: он прекрасно знал, кто моя бабушка. Возможно, надеялся, что я приведу его к ней. Не для того, чтобы убить, как подозревал Лео, а чтобы узнать, чем все закончилось. Чудовище и девушка, которая могла его спасти… Он явно читал в бабушкином романе историю своей жизни. Именно поэтому и спас ее много лет назад. Именно поэтому ему необходимо было знать, искупил ли он свою вину или был проклят.

Однако судьба сыграла с ним шутку, потому что бабушка так и не дописала свою историю. Не потому, что не знала окончания; и не потому, что знала, как уверял Лео, но не смогла написать. Она намеренно оставила историю без концовки, словно постмодернист картину. Если история дописана, это статичное произведение искусства, замкнутый круг. Если нет — концовка зависит от воображения читателя. И вечно остается живой.

Я беру блокнот и прячу в сумку рядом с восстановленной версией.

В коридоре слышатся шаги, неожиданно на пороге возникает Лео.

— Вот ты где! — восклицает он. — Ты в порядке?

Я пытаюсь кивнуть, но не очень получается.

— С тобой хочет поговорить полиция.

Во рту пересыхает.

— Я сказал им, что ты его ближайшая родственница, — продолжает Лео, оглядываясь. — А что ты вообще здесь делаешь?

Что я должна ответить человеку, который является лучшим, что со мной произошло, и который живет в узких границах «хорошо — плохо», «истина — ложь»?

— Я… я заглядывала к нему в тумбочку, — бормочу я. — Думала, найду записную книжку… Телефоны и адреса тех, кому необходимо сообщить.

— Нашла что-нибудь? — интересуется Лео.

Вымысел принимает разные формы и размеры. Тайны, ложь, истории… Мы все фантазируем. Иногда ради развлечения. Иногда — чтобы отвлечься.

А временами просто потому, что вынуждены.

Я смотрю Лео в глаза и качаю головой.