Диана нахмурилась и какое-то время молчала. Потом, встряхнув волосами и словно бы отбросив тягостные мысли, продолжала:
— И ещё я подумала о том, как хорошо было бы уметь иногда избавляться от тела, привязывающего нас к определённому времени и пространству. Когда-то мы с Эрикой нашли этот магический приём в книге оккультиста Марка Альбино. Вроде бы, он был одним из тех, что в прошлом веке собирались в роще Гриффин-рока, а потом Храм их всех к ногтю… — Диана запнулась и покосилась на меня, но не заметив на моём лице ни тени недовольства, успокоилась. — У нас с Эрикой ничего не получилось, но ведь тогда это не было вопросом жизни и смерти. Я достала ксерокопии той книги и внимательно перечитала, что и в каком порядке надо делать. Потом отправилась в ближайшее фотоателье и заказала свой голопортрет в фэнтезийном наряде и сказочной обстановке — у них там навалом картинок, в которые пожелали бы вписаться клиенты. Мне нужно было хранилище для моего хоронотопа… То есть для этого самого тела, которое привязывает меня к определённому времени и месту. В книге Альбино говорится, что любое из наших тонких тел — что-то вроде голограммы, и хранить его лучше в голограмме. Отделившись от тебя, оно само стремится соединиться с твоим голографическим изображением. У него вроде как тоже своего рода инстинкт самосохранения срабатывает…
— Хорошо, хоть у твоего хронотопа этот инстинкт имеется, — проворчал Фил.
— Для того, чтобы эта оболочка от тебя отделилась, нужно прочесть заклинание. Оно несложное, и я запишу его для всех желающих. Но главное — это сила, которой ты обладаешь. Если этой силы нет или недостаточно, никакое заклинание не поможет. Четыре года назад у меня ничего не вышло, а тут получилось. Это так здорово! Становишься словно бы невесомой… Стоило мне представить себе комнату Эрики, где жила кошка, как я там оказалась…
— А меня ты не видела? — не удержавшись, перебила я.
— Нет, но я почувствовала, что там кто-то есть. Кто-то, кого я не вижу. Потом, уже спустя несколько дней, я смогла увидеть тебя в храме, но к тому времени я уже гораздо лучше научилась управлять собой и моё зрение обострилось. Когда я без хронотопа, я не просто ощущаю лёгкость и свободу, я вообще чувствую себя иначе. Цвета становятся ярче, пространство расширяется, я вижу дальше и лучше и даже иногда могу видеть кое-какие явления тонкого мира. Иногда я вижу что-то вроде зеркального лабиринта. Картина нечёткая, но бывает, что некоторые его коридоры или повороты вспыхивают ярким светом — всего лишь на мгновение. И в такие мгновения мне кажется, что это тоннели в другие пространства. А иногда я вижу каких-то сущностей, правда, очень смутно. Но гостей из других миров и времён я быстро научилась распознавать — и когда они во всей красе, и когда становятся невидимками, как это умеешь ты. Не знаю, как ты это делаешь. Я так не умею, а жаль… В общем тогда в доме Хобберов я никого не увидела, но почувствовала чьё-то присутствие, и мне захотелось поскорей оттуда убраться. И, естественно, мне хотелось как можно скорей оказаться в Хату-Септе. Просмотрев все материалы о гробнице, все изображения на её стенах, я уже поняла, в какой город-крепость нас свозила Доримена. Похоже, сия машина времени ещё несовершенна, если они сумели разработать только один маршрут. В Хату-Септ я перенеслась быстро, и уверена, что во многом благодаря Тамит. Она тосковала по своей хозяйке и… По-моему, она почувствовала, что я тоже думаю о царевне. Тамит — необычная кошка. Она так же необычна, как и Аменемхет, который подарил эту кошку царевне. Самое удивительное, что сказка оказалась былью. Я не просто сразу перенеслась в Хату-Септ, но и оказалась на пороге покоев Анхесептамон. И я увидела ту сцену, которая изображена на одной из стен гробницы Уаджи — царь, оплакивающий свою дочь… Вообще-то фараон Уаджи не отец, а дядя Анхесептамон, но наши историки этого не знают, да это и не так важно. Царевна была без сознания, а её дядя и другие родственники причитали над ней. Когда я с Тамит на руках оказалась на пороге спальни, все разом замолчали. Моя одежда в том мире кого угодно привела бы в недоумение, но они все так обрадовались при виде кошки, что их даже мой прикид не особенно потряс. Они отреагировали на кошку, как на спасение. Как на чудо, способное вернуть царевну к жизни. Кошка подбежала к Анхесептамон и стала лизать ей руку. Я, когда подошла поближе, увидела, что она зализывает рану — что-то вроде небольшого укуса или пореза, окружённого синевато-лиловой опухолью. По краям опухоль была почти чёрной, но несколько минут спустя чернота исчезла, а царевна вздохнула и открыла глаза. Боже, что тут началось! Никогда не думала, что египтяне так эмоциональны. Мне всегда казалось, что они были народом меланхоличным и сдержанным. Кошка осталась возле царевны, а я хотела исчезнуть, но надо было сделать это незаметно — я не хотела их пугать. Но тут ко мне подбежали служанки, повели в какие-то роскошные покои, стали раздевать… Я знаками объяснила, что предпочитаю делать это сама, и они отступились. Только наполнили для меня ванну, принесли целый ворох одежды, столик с едой и приготовили мне постель. Самое смешное, что я почувствовала зверский голод, а все эти блюда так замечательно пахли. Я поела, вымылась, переоделась и подумала о том, что вполне могу тут немного погостить. В книге было написано, что два-три дня я смогу чувствовать себя без хронометрического тела достаточно хорошо…
— А, кстати, сколько ты там пробыла? — перебил Джонни. — Ну, до того, как вы там на лодочке катались и тебя вдруг выкинуло в наше время?
— Это был десятый день моего пребывания в Хату-Септе. За это время я три раза успела побывать дома, в Деламаре, и отдохнуть, вернув себе целостность, то есть надев обратно свой хронотоп…
— Но ведь с того дня, как ты стащила кошку, до позавчерашнего дня, когда тебя сюда выбросило, прошла всего неделя, — удивился Теофил. — То есть почти восемь дней, но…
— Не знаю, почему, но там прошло немного больше времени, — пожала плечами Диана. — Странно то, что пока я отдыхала у себя в замке, а на это все три раза уходило по три-четыре часа, там проходило… Первый раз там прошло пять часов, а второй и третий столько же времени, сколько и здесь. Как будто тот фрагмент реальности притирался к нашей реальности. А самое странное, что я могу быть без своего хронотопа гораздо дольше, чем считал Альбино. Правда, четырёхчасовой отдых слишком мал, чтобы полностью восстановить силы, и время моего пребывания без хронотопа с каждым разом сокращалось. Ну так вот… Я поела, искупалась и завалилась спать, а когда проснулась, возле меня сидел высокий старик, тощий и лысый. Смотрел на меня пристально, изучающе, но при этом не подозрительно, а даже наоборот… Так смотрят на того, кому доверяют и симпатизируют. Он меня не знал. Да, я вернула кошку и спасла царевну, но вообще-то это не значило, что я не преследую какие-то нехорошие цели и не могу быть опасной, однако он сразу определил, что я друг. Аменемхет видит гораздо больше других. Мы с ним несколько раз беседовали. Это было необыкновенно интересно, но мне всегда казалось, что он от меня что-то скрывает. Что он знает обо мне больше, чем говорит.
— Извини, но как вы с ним беседовали? — спросил Самандар. — И как ты вообще разговаривала с этими древними египтянами?
— При помощи вот этого, — Диана с улыбкой прикоснулась к серёжке в левом ухе. — Правая серёжка выглядит точно так же, но она обычная. А эта переводчик, только куда более совершенный, чем наши. Более точно переводит смысл услышанного, а когда отвечаешь, лучше переводит знаково-звуковую дорожку твоего языка в понятный иноязычному собеседнику комплекс звуков. А как эта штука сделана, не поймёшь. Это таинственная смесь науки и магии, которой обладали эойи — обитатели погибшего мира в созвездии Сириуса. Это они и другое сириусианское племя — манойи — в глубокой древности прилетели на Терру-I и помогли здешним племенам создать на острове Атла великую цивилизацию. Некоторые из них вступали в связи с людьми, и в результате возникло несколько новых племён. Потомки одного из этих племён и стали первыми египетскими царями. Что касается Аменемхета, то он чистокровный эой. Те из них, что не смешивались с людьми, — могущественные маги. Живут они очень долго, но всё же не бессмертны. Они обладают некоторой способностью к метаморфизму. Могут немного изменять внешность, если, допустим, не хотят отличаться от местного населения. Последние несколько сотен лет Аменемхет провёл в Египте, то и дело переезжая из одного города или посёлка в другой. Он предпочитает скрывать своё фантастическое долголетие. Боится, что его начнут держать за божество. Много веков назад некоторые представители его расы любили играть в богов, но к добру это обычно не приводило. В лучшем случае не причиняло зла. Аменемхет подкорректировал черты лица, цвет волос и глаз так, чтобы не отличаться от среднестатистического египтянина…