Чиновника-шотландца не так просто убедить в существовании духов, и, как только женщина умерла, он распорядился о медицинском вскрытии. История о том, как удалось избежать туземного погребального обряда и доставить тело на анатомический стол, прежде чем оно начало разлагаться, не попала в судебный отчет.

Вскрытие не показало ничего, что, по мнению врачей, могло способствовать смерти. У женщины обнаружили геморрой, но до сих пор еще никто от него не умирал. Женщина была мертва, и это произошло потому, что она верил в свою скорую и неотвратимую смерть.

Этот случай отличался от многих других тем, что здесь прослежено начало и конец истории и сделан вывод, что смерть наступила по «естественной причине».

Что думал по этому поводу чиновник? Он сказал, что ничего не знает, но здесь есть «нечто такое», что можно «объяснить логически», если «посмотреть в корень» и «привести в систему», но, чтобы все это сделать, требуется длительное время. Короче, он ничего не мог объяснить.

— А не может ли быть, — спросила Маргарет, которая верила в магию и всегда старалась найти подтверждение этой вере, — что это нечто такое, что когда-то было понятно всем и о чем мы, белые, одержимые рассудочностью, позабыли? Может быть, у первобытных людей сохранился какой-то инстинкт, какая-то особая чувствительность, которая сродни тому, что побуждает угрей переплывать океаны и подниматься против течения по незнакомым рекам в поисках родины предков, которых они никогда не знали…

Глава тридцать четвертая

Впервые я увидела полупервобытных негроидов на Гаити, когда совершала автомобильную поездку по стране из Порт-о-Пренса до Санто-Доминго-Сити. Мы выехали из Порт-о-Пренса в ночь с пятницы на субботу. На протяжении многих миль фары нашего автомобиля освещали босоногих туземцев, шагавших по дороге нам навстречу рядом с навьюченными мулами. Они везли на субботний базар овощи и фрукты. Тут и там возле горевших костров виднелись группы людей за едой и отдыхом. Когда забрезжил рассвет, мы увидели, что весь утомительный путь женщины тащили на себе не только детей, но и ту часть груза, которая не помещалась на спинах тяжело навьюченных мулов. А мужчины шли налегке, как на прогулке…

В окрестностях Рабаула на расстоянии многих тысяч миль от Гаити мы увидели ту же картину. Отсутствовали только мулы, потому что здесь, в Новой Британии, роль мулов полностью исполняют женщины. Сопровождавшие их здоровенные мужчины не обременяли себя даже маленькими луками и колчанами стрел, что могло послужить каким-то оправданием тому старику туземцу, который на Гвадалканаре охранял возвращавшихся с огородов женщин.

Здесь, как и в районе Порт-о-Пренса, на базар отправляются в полночь и идут ночь напролет, так как дорога долгая и трудная. Когда восходит солнце, группами садятся на обочине дороги, кормят детей и сами жуют куски холодного печеного мяса или саго. На базаре мужчины разгуливают с важным видом и сплетничают, предоставив женам право торговаться с покупателями. К вечеру женщины грузят на спины непроданный товар и снова пускаются в долгий и тяжелый обратный путь, который иногда длится всю ночь.

Обычно группу в четыре-пять нагруженных женщин сопровождает один мужчина, но как-то раз утром по дороге в Кокопо мы встретили небольшое семейство: мужа с его ручным какаду, жену с ребенком и грузом. По запыленным до колен ногам можно было судить, что семейство идет издалека. Когда они остановились, мужчина галантно помог женщине снять груз и было видно, что она буквально не в состоянии распрямить спины. Опустившись на землю, она какое-то время сидела сгорбившись, тупо глядя вниз, а и без того толстый ребенок принялся сосать материнскую грудь. По виду мы решили, что перед нами немолодая женщина, но когда она смогла наконец поднять голову, мы увидели молодое лицо. Женщина отвязала висевшую через плечо полосу белой хлопчатобумажной ткани, в которой лежал ребенок, и, так как он задремал, положила его на землю, и принялась надевать чистую «городскую» рубашку. Супруг натер кокосовым маслом свои запылившиеся руки и грудь и снова стал жевать бетель, готовясь в полной красе вступить в город. От бетеля губы стали кроваво-красными, а один глаз мужчина обмазал белой глиной. На плече его висела сумка из пальмовых листьев, к которой был привязан за ногу пронзительно кричащий белый какаду.

Заметив, что мы не уходим, разукрашенный джентльмен одарил нас блистательной красно-белой улыбкой, а его супруга даже не взглянула в нашу сторону, хотя по угрюмому выражению ее лица было видно, что она «все знает». Возможно, что именно поэтому она тут же начала собираться в путь. Сперва она повесила на плечо перевязь, в которой лежал ребенок; она не связала, а только переплела концы перевязи, которые под тяжестью груза сами затянулись. Затем она встала на колени и взвалила на спину огромный тюк с овощами, имевший длинную петлю, которую она надела себе на лоб. Дергая головой, она подтягивала тюк, покуда он правильно лег на поясницу. Супруг помогал подталкивать тюк кверху. Поверх первого тюка муж взгромоздил второй, уравновесив его так, чтобы он плотно держался. Все это время женщина стонала, как навьючиваемый верблюд, а мужчина продолжал расточать приветливые улыбки. Наконец женщина поднялась на ноги, проделав это без посторонней помощи, и, когда она нагнулась вперед буквально под углом в тридцать три градуса, супруг крайне любезно поставил ей на голову еще полуторапудовую корзину с овощами. Женщина была вынуждена придерживать корзину рукой, так как ребенок, висевший на шее женщины, начал раскачиваться. Стараясь по возможности освободить шею, женщина удерживала и приподнимала ребенка второй рукой, но все же ее шатало из стороны в сторону, и она шла, согнув колени, опустив взор в землю, и только, проходя мимо нас, взглянула исподлобья уголком глаза. Наверное, ей, как устрице, казалось, что она спрятана достаточно глубоко и может незаметно удовлетворить свое любопытство. Впрочем, ей представилась возможность рассмотреть нас подробно, так как мы не дали ей уйти совсем.

Мы последовали за этой семьей в город. Мужчина кокетливой походкой шагал впереди, а женщина, пошатываясь, плелась сзади. Когда они проходили мимо сада духовной миссии, мужчина сорвал большой красный цветок и тщательно воткнул его за ухо, в желтую копну волос. Это еще выразительнее, чем замазанный белой глиной глаз, говорило о том, что он думает о какой-то женщине, так как флирт обычно входит в расписание базарных развлечений. Представить, что он мечтал о собственной супруге, было абсолютно невозможно. По-видимому, это была какая-то особа, которую он рассчитывал встретить на базаре (весьма сомнительно, чтобы этот флирт выходил за рамки заигрывания и шумного обмена любезностями). Внимательно осмотрев свою прическу в карманном зеркале, вытащенном из сумки, он поправил набедренную повязку, подтянул пояс и принялся щекотать шею какаду, который, то поднимая, то опуская высокий желтый хохолок, пронзительно заклекотал. Все это время женщина стояла на солнцепеке, напоминая своей покорностью старую лошадь. Когда наконец блистательный супруг бросил заигрывать и прихорашиваться и решил продолжать прогулку по городу, женщина покорно последовала за ним. Ее поведение ничем не отличалось от прочих меланезийских женщин, которые проявляют невероятную терпеливость при выполнении традиционных обязанностей, но становятся грозными, как вулкан, если их попросить сделать что-либо выходящее за рамки традиций.

Подойдя ближе к музею — большому зданию, построенному аккуратными немцами для того, чтобы поместить в нем любопытнейшие вещи, отобранные полицейскими, миссионерами и золотоискателями у местного населения, мы сели на велосипеды и, обогнав нашу семейную пару, помчались за помощью к директору музея с целью заполучить навьюченную женщину в качестве модели для портрета. Мы пользовались северной верандой музея как студией, а весь штат сотрудников музея любезно обслуживал нас в качестве переводчиков, консультантов и вербовщиков моделей. Но все они как один дрогнули перед задачей уговорить эту женщину позировать. Тем не менее они это сделали.