— Что у тебя там? — полюбопытствовал я, когда мы очутились в поезде.

— Сен-сен, — невозмутимо ответил Сашка. — Волшебный порошок. Бросил щепотку под ноги — везуха обеспечена. Срабатывает без осечки. Иду в институт на зачет или несу рисунок в редакцию, перед дверью посыпаю — все в порядке.

— Отсыпь мне немного.

— Дома насыплю. У меня его целое ведро. А этого нам только-только на путешествие. В путешествии меры безопасности никогда не бывают лишними… Да и тебе уже ничто не поможет (Сашка намекал на мое крайне бедственное материальное положение). Разве что богатая вдовушка. Шутка! Мы ведь из породы мужчин, которые всего добиваются самостоятельно, для которых дело важнее всего…

Итак, начало было многообещающим. Мы прошли в хвостовой вагон состава и в полутемном закутке забрались на верхние полки. В преддверии шальных приключений настроение было на все сто процентов.

Ночью нас бесцеремонно разбудила проводница; поезд мчался мимо какого-то городка, мелькали лотки, пустынные улочки, тускло освещенные фонарями; громыхая сцепами, состав начал притормаживать. Недовольно сопя, проводница растолкала нас и пробурчала:

— Вы проехали уже черт-те сколько. Выметайтесь! Вас видел начальник поезда, устроил мне взбучку.

Нас высадили на станции Конотоп, причем грубо, перешагнув все границы приличия, высадили около бараков, за которыми тянулось поле рослых ярко-желтых подсолнухов.

— Пошли от состава! А то щас вызову милицию! — крикнул начальник поезда, широкобедрый с узкой физиономией — весь как треугольный лесной клоп.

— Ну зачем же сразу столь высокую инстанцию? — буркнул Сашка. — Нам хватило бы и ревизоров.

Сашка никого не боялся, кроме комаров и Натальи, и его настроение не испортилось, а мое упало до нуля. Поеживаясь, мы двинули к вокзалу, но вдруг услышали:

— Эй, безбилетники! — на путях с противоположной стороны платформы стоял сцепщик, парень в железнодорожном кителе, с пятнами мазута на лице. — Вам куда надо-то?

— Слишком сложный вопрос, — откликнулся Сашка.

— А что? — насторожился я (все люди в форме у меня всегда вызывали подозрение).

— Понимаешь, друг… Нам, собственно, все равно куда, лишь бы добраться до моря, до Кавказа, — пустив в ход свое всепобеждающее обаяние, сказал Сашка. — Но, понимаешь, с деньгами напряженка.

— Понятненько, — парень усмехнулся и кивнул на соседнюю ветку, где стоял товарный состав. — Вон порожняк. Прямиком докатит вас до Винницы. А там фруктов можно жрать от пуза. Я сам оттуда. Там и до моря рукой подать. Одесса-мама. На фига вам этот Кавказ сдался. Море везде одинаковое, а народ у нас получше. На Кавказе, без рубля шага не шагнешь.

— Неожиданный аргумент, — Сашка почесал затылок.

От яростного человеколюбия сцепщика нельзя было не размякнуть, и наш первоначальный план моментально претерпел изменения — мы решили попасть на Кавказ усложненным путем — через Одессу; забрались в пульмановский вагон и расположились на трухе из опилок и щепы. Через несколько минут вагон дернуло так, что у нас чуть не вылетели внутренности и… началась болтанка. В ночном вагоне нас швыряло из стороны в сторону, подбрасывало и кидало на железный каркас, труха забивала рот и уши, лезла за воротник, и все это под оглушительный грохот, на холодном сквозняке.

— Ни-ичего, за-ато будет что вспомнить, — цедил Сашка. — А у На-аташи сейчас ее ко-омпания, — помолчав, вдруг произнес он. — Рита Ка-азанцева, фотограф Володя С-Смолянинов, писатель Се-ергей Ч-Чудаков… Наташа от-тговаривала меня от пое-ездки. Говорила «ма-альчишество». Хм, сомни-ительный аргумент… Я сейчас пре-едставил ее компанию в этом те-елятнике!

Сашка говорил еще что-то, но я уже переключился на самостоятельные, высокие и утешительные мысли о Моей Девушке, красивой (по-настоящему, без всяких дурацких стандартов; она вся состояла из сплошной красоты), чувствительной (душевно тонкой, с подлинными чувствами), умной и доброй, наделенной особым благородством (глубокого свойства) — я в любой момент мог вызвать ее образ. И она всегда улыбалась мне — нежно, с безграничным восхищением, а то и сразу бросалась мне на шею и обнимала с ликующей страстью. С ней я делился самым сокровенным — оно и понятно, иначе и не могло быть, ведь нас связывало огромное согласие, полное взаимопонимание, одинаковые взгляды и вкусы. Ну а в будущем мы, естественно, планировали пожениться, заиметь кучу детей и прожить всю жизнь вместе без единой ссоры, в полном благополучии.

Так вот, под девственно голубым небом появилась Моя целомудренная Девушка и, трепетно подрагивая, сказала: «Как жаль, что я не могу поехать с тобой. Но я все время буду думать о тебе. Я знаю, ты отправился в неизвестность и тебя ждет немало трудностей, но уверена, ты все вытерпишь и победишь, ведь ты мужественный. А я буду тебя преданно ждать (преданность — одно из ее высочайших качеств), и ни в какие компании не пойду. Да мне никто и не интересен, кроме тебя, ведь ты лучше всех на свете, самый что ни на есть герой. Так что путешествуй спокойно, а я буду молиться, чтобы с тобой ничего не случилось» (понятно, мы с ней были в восторге друг от друга и до сего времени больше, чем на два часа не расставались).

Известное дело, женщина нужна мужчине, чтобы поддерживать его честолюбие. Мое непомерное честолюбие не смогла бы поддержать ни одна нормальная женщина — только Идеальная. Обычно идеализм приносит немало страданий, мне мечта об Идеальной Девушке и связанные с ней поэтические картинки помогали жить, подогревали стремление чего-то добиться в искусстве и, само собой, страшно вдохновляли, и вызывали умильные чувства, радостное головокружение и прочее.

Утром в Виннице, помятые и продрогшие, мы вывалились из вагона, доковыляли до привокзального сквера и долго отплевывались и растирали ушибы под изумленные взгляды отдыхающих пассажиров. День начинался солнечный и жаркий, на окнах радостно играли блики — наконец-то мы почувствовали климатическую особенность южных областей.

Неунывающий Сашка первым пришел в себя и убедительно доказал — достаточно пошевелить мозгами и все получится: пока я ходил за водой, он сделал несколько набросков пассажиров — просто и без затей — ясное дело, в надежде на солидное вознаграждение… Его шаржированные рисунки имели успех, и вскоре нас окружила толпа хохочущих зевак. Надо сказать, у Сашки была поразительная способность, редкий дар: умение обнажить и зафиксировать тайное в людях. И все это он делал с продуманным вкусом. В его работах ничего не было случайного, они — безупречны, честное слово.

Сашкин порыв я воспринял как направляющий толчок к действию и тоже взялся за карандаш, но по причине чрезмерного старания и волнения (все-таки впервые рисовал для заработка) был скован и потому портреты получились так себе. На мои «правильные» рисунки обратили внимание только пожилая пара — их даже прошибла слеза — и девчушка, которая сказала, что я рисую «очень похоже».

Все свои творения мы тут же подписывали и щедро раздаривали. В благодарность Сашку угостили лимонадом (всего-то!), а мне пожилая пара презентовала целых три рубля, да еще девчушка протянула конфету. Вот такой неожиданный поворот! Сашка думал, что я возгоржусь и уже настроился отпустить колкости (он рассматривал меня как неисчерпаемый источник для шуток), но я не доставил ему этого удовольствия и продолжал держаться в скромных пределах. И все же он уколол меня. Как бы издали:

— Вот я все думаю: публика принимает лишь то, что ей близко и понятно, а поскольку у большинства людей вкусик того! — можно сделать вывод: то, что популярно — невысокого уровня, а часто банально и пошло. Возьми эстрадные песенки, любовные стишки, детективы… Впрочем, возможно, я не прав. Может, как раз все наоборот. Ладно, пошли потихоньку.

В неплохом расположении духа (настроение было на семьдесят процентов) мы вышли на шоссе и поймали видавший виды грузовик в сторону Кишинева.

К сожалению, грузовик был крытый и мы не видели местности, по которой проезжали (с ураганной скоростью), только слышали, как свистел встречный ветер и хлопал брезент, зато когда шофер остановился в городке Сороки и мы выбрались наружу, в глаза ударила лавина света и лицо обжег горячий сладкий воздух. Перед нами стояли белые мазанки и деревья, ломящиеся от фруктов, чуть дальше виднелись пирамидальные тополя с серебристой листвой, садовые плетни, дымящееся поле, за ним сверкал рябью Днестр — молдавский пейзаж блистал неописуемой красотой.