Вначале новая сотрудница вызвала у инженера только спортивный интерес, но через несколько дней ее независимая холодность, короткие и умные ответы сослуживцам, которые он слышал (его самого она не замечала в упор), вывели его из равновесия — казалось, его подбросил трамплин и он завис в воздухе.

Как-то он подошел к ней, хотел предложить лыжную прогулку, но вначале поинтересовался: «Занимается ли она зимними видами спорта?» (в том, что она, с ее данными, играет в баскетбол, он не сомневался, даже думал, что входит в сборную страны). Он подловил ее в коридоре института, когда она стремительно шла в свою лабораторию, шла зигзагами, обходя кадки с пальмами, как слаломистка створы ворот. На его вопрос она остановилась и в полуобороте ответила:

— Спорт удел недалеких. Чем больше у человека мышцы, тем меньше в голове. Профессиональный спорт — вообще кошмар, а любительский… Ну, есть элегантные виды: верховая езда, фехтование… Извините, мне некогда, — она повернулась и продефилировала в лабораторию.

Все это она сказала без всяких эмоций; ее мысли были четкие и ровные, как прямая лыжня. Он был ошарашен, его зависание в воздухе окончилось плачевно — он упал на обледенелый склон. По пути в отдел он представил строптивую особу на лошади — ее ноги волочились по земле, а потом со шпагой — ее длинная рука с клинком насквозь протыкала противников. «Каланча! — сказал он про себя. — Но прекрасна до чертиков, как снежная королева!»

И все же неудачный старт не обескуражил его; он приготовился к затяжному лыжному марафону, а для начала решил ввести длинноногую красотку в свою компанию. На следующий день снова дождался ее в коридоре и предложил «послушать музыку в обществе его друзей». И получил, как снежок в лицо, резкий отказ. С неизменным равнодушием она отчеканила:

— Я уже наслышалась о вас. Вы такой праведник, что тошно. Наверняка и ваша компания не отличается от вас, — и смерила его ледяным взглядом.

У него пробежал мороз по спине, лицо побледнело, будто покрылось изморосью, губы посинели. А на утро воспалились глаза от бессонной ночи, было похоже — он получил ожог роговиц от резкого, сверкающего на солнце снега. Он привык к поклонению и вдруг пришлось позорно сойти с дистанции.

В его груди забушевал пожар раненого самолюбия. Несколько дней он изо всех сил боролся с огнем — все свободное время, чтобы сбить пламя (и разыскать подснежники), проводил на лыжах, валялся в сугробах, но это не помогло, (подснежников еще не было), а пожар разгорелся сильнее и уже вырвался наружу — его заметили все сотрудники института и открыто посмеивались над ним, как зрители над незадачливым героем зимней сказки.

Больше всех отпускал колкостей слесарь института Степан, по прозвищу Коротышка, который обитал в подвальной мастерской. Коротышка был безумный тип: маленький, сутулый, почти горбун, да еще вечно угрюмый, с гнусавым голосом — со стороны он напоминал кривобокий снеговик с носом — красной сосулькой; от него постоянно несло машинным маслом и спиртным. Всех мужчин за глаза он называл «козлами», а женщин «телками». Не раз его собирались выгнать из института за пьянство, но не могли найти замену.

— Кто сильно пьет, в крупном масштабе, тот и делает дела основательно, — ухмылялся Коротышка, ковыляя по институту с ящиком инструмента. — Ну, как дела с телками? — с кривой усмешкой спрашивал он инженера, не глядя на него (он никогда не смотрел на собеседника, а зыркал глазами по сторонам, с нахальным видом сверлил сотрудниц). — Небось, все вздыхаешь по этой новой телке? Сердце бабы надо завоевывать взглядом. Потом наплел ей что-то и в койку. На кобылку плюнь, тебе не обломится, у тебя не тот взгляд… А если башка по ней трещит, пропусти рюмку, враз полегчает. Водочка, она полезная вещь, помогает снять напряг, сосуды расширяет. Спускайся ко мне в подвал, налью. У меня в загашнике всегда припрятано.

«Не обломится, не тот взгляд!» — эти слова долго звучали в ушах инженера, но он все-таки рискнул еще раз встать на лыжню и добраться до финиша. Подождал новую сотрудницу после работы и, пока они шли до метро под снегопадом, вернее, он семенил рядом, еле поспевая за ее гулливерскими шагами, безостановочно выпалил о своем «чисто любительском отношении к спорту», об авторской песне, о холостяцкой квартире с неплохой библиотекой, в которой есть книги и про конный спорт и про фехтование… Она слушала безучастно, а у вестибюля метро остановилась, смахнула с лица снежные хлопья и бросила на него убийственно-равнодушный взгляд.

— Неужели вы не поняли, что вы не мой тип мужчины? И не старайтесь напрасно, не выслеживайте меня.

На него как будто рухнула снежная лавина. Она исчезла за стеклянной дверью, а он долго стоял под снегопадом, смотрел на ее следы — слежавшиеся лепешки снега, похожие на вафли; стоял, точно замороженный, пока не превратился в белую статую.

Снег валил всю последующую неделю, засыпал город по первые этажи; чтобы выбраться из подъездов, дворники копали траншеи, снегоуборочные машины не справлялись со снежным валом и местами встал транспорт.

Всю неделю инженер бурно переживал свое поражение. Пламя в груди утихло, но опалило все органы — они разболелись так, что врачи нашли перерасход энергии, истощение, и выписали больничный лист.

Страдание в любви всегда идет на пользу — открываешь в себе что-то новое; особенно страдание в снегопад — обостряются все чувства. Пока инженер болел, у него было достаточно времени, чтобы посмотреть на себя со стороны и сделать кое-какие поправки в своем образе жизни, а главное — во внешнем образе. Прежде всего, чтобы развеять слухи о парне «душке», он станет серьезным и строгим, неприступной ледяной скалой; больше никто не получит от него ни улыбок, ни комплиментов. Оказывается, его приветливость, дружелюбие принимались за бесхарактерность, но теперь он покажет характер. Во-вторых, станет «настоящим мужчиной», сдержанным, твердым, даже будет, как все, немного выпивать спиртного во время институтских застолий (раньше пил только лимонад). Он докажет, что многого стоит, что она недооценивает его.

Он вышел на работу другим человеком и так умело играл новую роль, что по институту прошел тревожный шепоток, который, словно снежный ком, обрастал еще более тревожными слухами. Но игра далась ему нелегко; к обеду от напряжения разболелась голова и он, вспомнив средство Коротышки о «снятии напряга», направился в подвал-мастерскую.

Он открыл дверь и оцепенел — из подвала прямо-таки вырвался снежный вихрь. Коротышка полулежал, развалившись в кресле, а на нем… сидела она! Сидела, широко раскинув длинные ноги, запрокинув голову и страстно-яростно дергалась, точно исполняла финты фристайла, при этом одной рукой вцепилась в волосы Коротышки, другой закрывала себе рот, чтобы не кричать, но и от ее стона инженер оглох. У него перехватило дыхание; не в силах противостоять напору ветра, он несколько секунд глазел на дикую сцену; в одну из этих секунд, она повернулась в его сторону и, сквозь снежную пелену, он заметил совершенно невидящий осоловелый взгляд. Больше всего в этой сцене его поразили ее ноги, белые, округлые, как две упавшие колонны. Он закрыл дверь и, уже во всю бушевавшая в коридоре метель, чуть не бросила его на пол; чтобы не упасть, он ухватился за косяк двери.

Его шок длился минут пять, и все это время он озирался вокруг, но ничего не видел, точно оказался в запотевших очках. Потом он встряхнулся и подумал, что яростный кошмар ему померещился, что во всем виновата разыгравшаяся в институте пурга; он снова чуть приоткрыл дверь. Они уже поменяли позу — теперь он был сверху, как гном на великанше. Собственно, самого Коротышку инженер и не различил, его вновь поразили ее ноги — они вздымались до потолка, как два белоствольных дерева.

Он был уверен — на следующий день ее замучают стыд и позор, при встрече она зальется густой краской и убежит с подавленным рыданьем или вообще не выйдет на работу, а в дальнейшем уволится и исчезнет, как внезапно сгинувшая зима, но не тут-то было. Как обычно, она невозмутимо и холодно ответила на его приветствие и, не дрогнув, без тени смущения, прошагала мимо, размахивая руками, точно лыжными палками. Казалось, все произошедшее для нее — то же самое, что для него спуск с горы или даже меньше — прогулка по лесу или совсем мелочь — чашка кофе из термоса.