Харди слушает, а взгляд его тем временем гуляет по сторонам. Он отмечает для себя, что с церковного двора видно спортивную площадку, которая выходит к дому Латимеров. Миллер в голову приходит та же мысль.

— Но вы не бродили по улице в ночь на четверг?

— Я этого не помню, — говорит Коутс. — Я хотел сказать, что я мог в какой-то момент выходить подышать свежим воздухом, я часто так делаю. Но точно я не помню.

Закончив разговор, Харди и Миллер в угрюмом молчании идут обратно через кладбище.

— Ненавижу то, во что я превращаюсь, — вдруг говорит она.

— В хорошего детектива?

— Становлюсь бесчувственной, грубею сердцем.

Ей еще только предстоит понять, что это одно и то же.

Быстроходный надувной катер, который возит туристов на захватывающие морские прогулки, пришвартован на самом краю пирса. Сьюзен Райт стоит у причала и раздает прохожим рекламные листовки.

— «Бластер Бродчёрча»! Получасовая прогулка! — Она насильно всовывает флаер в руку проходящей мимо мамаше. — Следующий заезд через пятнадцать минут, вам сюда, пожалуйста, лучшего вложения для пятнадцати фунтов у вас еще не было. Детям — за полцены, абсолютная безопасность гарантируется.

Женщина внимательно изучает лицо Сьюзен и крепче сжимает руку своей дочки. А листовку бросает в первую же мусорную корзину, встретившуюся на пути.

Следующий флаер достается Мэгги Радклифф.

— Выглядит привлекательно, — говорит она, окидывая Сьюзен взглядом. — Я Мэгги. Редактор из «Эха».

— Да, я видела вас на собрании.

— А вы Сьюзен. Или Элейн? — Впрочем, при виде горячего энтузиазма Мэгги взгляд Сьюзен становится все холоднее. — Ваша фотография с Морской бригадой мальчиков, где вы под другим именем, есть только у меня.

Мэгги торжествует, но Сьюзен невозмутима.

— Видно, ваши люди что-то перепутали и неправильно записали, — отвечает она.

— Если я насчет чего-то и вымуштровала свою команду, то это как раз на то, чтобы они правильно записывали и произносили имена людей.

Две женщины замерли напротив друг друга в патовой ситуации посреди прогуливающихся отдыхающих.

— Не знаю, что вам нужно, но я тут на работе, — в конце концов говорит Сьюзен.

Мэгги ничего на это не отвечает, только пятится по набережной, продолжая сжимать в кулаке флаер и не сводя глаз со Сьюзен.

Глава 28

Карен Уайт осторожно переступает через мешок с нераспечатанными письмами у входной двери дома Бэт.

— Спасибо, что согласились поговорить со мной.

Бэт кивает. Она по-прежнему не уверена, что поступает правильно. Это Лиз решила, что им необходимо пообщаться с прессой.

— Я здесь не для того, чтобы докучать вам, — говорит Карен, словно читая мысли Бэт. — Я здесь с самого первого дня, и я оставила вас в покое.

— Это правда, — подхватывает Хлоя. — Я оставила на пляже Большого Шимпанзе. Так она принесла его мне обратно, спасла, чтобы его не сперли.

— Я думаю, что эту историю нужно освещать подробнее, — говорит Карен. — Но это сумасшедшее лето, и сейчас вокруг столько других сюжетов.

Бэт эти слова не понравились. Те сюжеты, о которых она говорит, — это браконьерство в отношении фазанов, штрафы за парковку и сплетни о разных знаменитостях. А тут речь идет о жизни и смерти. Сюжет даже звучит оскорбительно. Еще хуже, чем дело.

— Так что нам нужно делать? — спрашивает Марк.

Следуя приглашающему жесту Бэт, Карен присаживается на диван, на самый краешек подушек, подтягивает рукава выше запястий и наклоняется вперед.

— О’кей, вам это может не понравиться, но одна из причин того, что смерть Дэнни не привлекла к себе внимания, которого она заслуживает, заключается в неправильной подаче биографических данных. Если бы он был девочкой, желательно белокурой, да еще и на пару лет младше, здесь бы от репортеров было не протолкаться. — Она ловит на себе взгляд Бэт, полный отвращения. — Мне очень жаль, — говорит она и при этом выглядит так, будто сказала это искренне. — А работает это примерно так. Одиннадцатилетний мальчик все время убегает из дому. Я понимаю, что звучит это грубо, но газеты всегда отражают только то, на что клюет публика. Если вы действительно хотите большего внимания к этому делу, все упирается в вас, Бэт. Если вы сами расскажете свою историю, на нее откликнется каждая мать. А если бы к статье я приложила еще и вашу фотографию вместе с Дэнни, мы бы получили под это разворот на две страницы.

Внутри Бэт сражаются два инстинкта: желание сделать все, чтобы обеспечить делу бо́льшую огласку, и ощущение, что при этом придется позволить им рыться в своем грязном белье. Чего она достигнет, став центром внимания прессы и вывалив свою подноготную журналистке, с которой только что познакомилась? Бэт ищет подсказку в лицах своих близких, но трижды натыкается в их глазах на отражение собственной тупой неуверенности.

— Это же «Геральд», я читаю «Геральд», — говорит Лиз с таким видом, будто эта газета ей что-то должна за почти сорок лет лояльности к изданию.

Бэт мало что знает о средствах массовой информации, но даже она понимает, что так это не делается. Она напряженно мнет в руках подол своего платья.

— А что, если она сначала покажет нам, что написала, прежде чем отсылать в редакцию?

— Обычно я так не делаю, но, может быть, в этот раз…

Карен специально ведет себя так, чтобы это выглядело, будто она делает им одолжение. Вероятно, так оно и есть.

— Мы именно этого хотим? — вслух думает Бэт. — Может быть, сначала обсудить все с полицией?

— Вы, конечно, можете сделать это, ваше право, — произносит Карен, но язык ее жестов — она откидывается назад и скрещивает на груди руки — говорит противоположное. — Я бы сказала, что они стали очень осторожными, особенно после расследования Левесона[13]. А ДИ Харди осторожничает еще и потому, что связан с Сэндбруком.

По горлу Бэт прокатывается холодок, как будто она проглотила кусочек льда. Сэндбрук знаменит только одним. Она и сейчас без труда видит перед глазами лица тех девочек.

— А какое он имеет отношение к Сэндбруку? — спрашивает Марк.

— Так он ведь… А вы что, не знаете? — На мгновение Карен даже потеряла самообладание от неожиданности. — Алек Харди вел то расследование и был главным ответственным лицом. Я была там. И собрала весь материал о нем по тому делу. Это он виноват, что дело в суде развалилось.

Холод внутри Бэт проваливается еще глубже, растекаясь по всему телу. Его порывистость, которую она приняла за жесткую деловитость, теперь выглядит совсем по-другому. А они еще доверились ему. Они доверили ему самое главное дело на свете. Наверное, он юридически обязан был как-то предупредить их об этом. Бэт открывает рот, чтобы что-то сказать, но в горле у нее пересохло и с губ не слетает ни звука.

— А как он перешел на новое место работы? — спрашивает Марк.

— Этого я не знаю, — отвечает Карен. — Но одна из причин, по которой я здесь, это как раз не допустить, чтобы он сделал это еще раз.

Неожиданно в голову Бэт приходит одна мысль, и на это у нее находится голос.

— Элли должна была бы сказать мне об этом.

— Думаю, это должен был сделать хоть кто-нибудь, — говорит Карен. — Простите. Если бы я знала, я бы не сболтнула этого.

Теперь холод распространяется уже на кожу Бэт. Как Элли могла утаивать от нее такие важные вещи? На чьей она вообще стороне?

Все ждут от Бэт ответа. Но проблема в том, что она больше не доверяет собственным суждениям. Взять хотя бы то, насколько она промахнулась в своих оценках со Стивом Конноли и Алеком Харди. Да и с Элли прежде всего. Кто может с уверенностью сказать, что с Карен Уайт будет по-другому? С другой стороны, какая есть альтернатива? Послать ее и отказаться давать интервью? Раздается звук рвущейся ткани, и, опустив глаза, Бэт видит, что не заметила, как порвала свою юбку.