Как отличались друг от друга южная и северная части побережья! С одной стороны — яркая зелень лесов, с другой — дикие, бесплодные скалы! Южный берег можно было бы назвать «железным берегом» — так в иных краях именуют подобные места; вздыбленные скалы, казалось, свидетельствовали о том, что здесь в одну из геологических эпох произошла внезапная кристаллизация кипящей лавы. Колонисты ужаснулись бы при виде страшного нагромождения глыб, если бы случай забросил их сюда в час крушения! Оглядывая окрестности с вершины горы Франклина, они не представляли себе, как зловещ и мрачен этот берег, ибо смотрели на него с большой высоты, а сейчас он предстал перед ними во всей своей неповторимой самобытности; быть может, нигде на свете нельзя было лицезреть подобного ландшафта.

«Бонадвентур» прошёл в полумиле от берега. На таком расстоянии нетрудно было увидеть, что побережье завалено глыбами высотою от двадцати до трёхсот футов и самых причудливых очертаний: глыбы цилиндрической формы напоминали башни, призматической — колокольни, пирамидальной — обелиски, конической — фабричные трубы. Даже хаотическое нагромождение торосов в ледовитых морях не являло бы собою такого величественного и страшного зрелища. То чудилось, будто видишь мостики, переброшенные со скалы на скалу, то — арки, подобные вратам храма, в глубине которого терялся взгляд; подальше — обширные пещеры с монументальными сводами; а рядом — лес шпилей, пирамидальных башенок, шпицев, каких не найти ни в одном готическом соборе. Творения природы, более разнообразные и причудливые, нежели произведения, созданные воображением человека, придавали нечто величественное этому берегу, тянувшемуся на восемь-девять миль.

Сайрес Смит и его спутники, застыв от изумления, смотрели на побережье. Зато Топ без стеснения нарушал тишину и громко лаял, пробуждая в базальтовых скалах многоголосое эхо. Лай этот показался странным инженеру — именно так лаял пёс, бегая вокруг отверстия колодца — в Гранитном дворце.

— Причалим, — распорядился Сайрес Смит.

И «Бонадвентур» почти вплотную подошёл к скалистому берегу. Быть может, там обнаружится какой-нибудь грот, который следовало бы обследовать? Но Сайрес Смит ничего не обнаружил — ни пещеры, ни углубления, негде было притаиться живому существу, ибо волны в прибой заливали подножия скал. Вскоре Топ умолк, и судно поплыло дальше, по-прежнему в нескольких кабельтовых от берега.

Северо-западная часть побережья была пологой и песчаной; кое-где над болотистой низиной, уже знакомой колонистам, торчали одинокие деревья; водяные птицы оживляли пейзаж, представлявший разительный контраст с пустынным берегом, оставшимся позади.

Вскоре «Бонадвентур» бросил якорь у северной оконечности острова в небольшой, но такой глубокой бухточке, что удалось причалить прямо к берегу. Ночь прошла спокойно, ибо ветер, если можно так выразиться, угас с последними лучами солнца и снова ожил только с первыми проблесками зари.

Сойти на берег было нетрудно, поэтому Герберт и Гедеон Спилет, признанные лучшими охотниками колонии, с рассветом отправились в лес и через два часа вернулись со связками уток и куликов. Топ творил чудеса, и благодаря его проворству и усердию они не упустили ни одной птицы.

В восемь часов утра «Бонадвентур» поднял якорь и при попутном ветре, который заметно свежел, понёсся к мысу Северная Челюсть.

— Я ничуть не удивлюсь, — вдруг сказал Пенкроф, — если с запада подует штормовой ветер. Вчера закат был багровым, а утром на небе появились «кошачьи хвосты», а они не сулят ничего хорошего.

«Кошачьими хвостами» называют длинные облака, разбросанные в зените и напоминающие лёгкие хлопья ваты; они не спускаются ниже пяти тысяч футов наш уровнем моря и обычно предвещают бурю.

— Ну что ж! — произнёс Сайрес Смит. — Помчимся на всех парусах и поищем убежище в заливе Акулы. Думаю, что там «Бонадвентуру» не будет угрожать опасность.

— Совершенно верно, — подтвердил Пенкроф, — к тому же на северном берегу скучно — одни дюны.

— Я бы охотно провёл не только ночь, но и весь завтрашний день в этом заливе, — добавил инженер, — его стоит осмотреть как следует.

— Полагаю, что нам волей-неволей придётся это сделать, — ответил Пенкроф, — поглядите-ка, что творится на западе! Черным-черно!

— Во всяком случае, при попутном ветре мы успеем добраться до мыса Северная Челюсть, — заметил журналист.

— Ветер-то попутный, — отозвался моряк, — а лавировать придётся, иначе в залив не войдёшь, и делать это лучше засветло: ведь мы не знаем, какое там дно!

— Дно там, вероятно, усеяно рифами, — подхватил Герберт, — если судить по южной части залива Акулы.

— Вам виднее, Пенкроф, — сказал Сайрес Смит, — мы на вас полагаемся.

— Будьте покойны, мистер Сайрес, — ответил моряк, — зря рисковать не стану! Пусть лучше меня пырнут ножом, только бы нутро «Бонадвентура» не пострадало.

«Нутром» Пенкроф называл подводную часть судна, ведь он дорожил ботом больше, чем своей жизнью.

— Который час? — спросил Пенкроф.

— Десять, — ответил Гедеон Спилет.

— А сколько миль осталось до мыса Северная Челюсть, мистер Сайрес?

— Около пятнадцати, — сказал инженер.

— Через два с половиной часа, — сказал моряк, — то есть в половине первого, мы выйдем на траверз мыса. Досадно, что прилив в эту пору схлынет и настанет отлив. Трудно, пожалуй, будет войти в бухту против течения и ветра, вот чего я боюсь.

— Тем более, — сказал Герберт, — что сегодня полнолуние и что сейчас, в апреле, будут сильные приливы и отливы.

— Как по-вашему, Пенкроф, — спросил Сайрес Смит, — нельзя ли бросить якорь у оконечности мыса?

— Бросить якорь у самого берега, когда вот-вот разразится буря! — воскликнул моряк. — Да вы что, мистер Сайрес! Захотели по своей охоте ко дну пойти?

— Как же быть?

— Постараюсь продержаться в открытом море до начала прилива, то есть до семи часов вечера, и если ещё не совсем стемнеет, попытаюсь войти в залив; не удастся — ляжем в дрейф на всю ночь, а на заре я проведу бот в бухту.

— Повторяю, Пенкроф, мы полагаемся на вас, — сказал Сайрес Смит.

— Эх, — вздохнул Пенкроф, — стоял бы здесь маяк, нам плыть по морю было бы куда легче!

— Верно, — поддержал Герберт, — но сейчас на берегу нас не ждёт заботливый друг, никто не разожжёт костра, не укажет нам пути в бухту!

— Да, кстати, дорогой Сайрес, — обратился к инженеру Гедеон Спилет, — мы даже не поблагодарили вас, а ведь, по совести говоря, нам бы ни за что не увидеть острова, если бы не костёр…

— Костёр? — с удивлением переспросил Сайрес Смит.

— Речь идёт о том, мистер Сайрес, что нам туго пришлось на борту «Бонадвентура», — ответил за журналиста Пенкроф, — когда мы возвращались домой. Мы наверняка прошли бы мимо острова, если бы вы не позаботились, не зажгли костра на площадке возле Гранитного дворца в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября.

— Да, да, конечно… — проговорил инженер, — мысль была удачная!

— А вот сейчас некому оказать нам такую услугу, разве только Айртон догадается, — добавил моряк.

— Да, некому! — подтвердил Сайрес Смит.

А несколько минут спустя, оставшись вдвоём с журналистом на носу судна, инженер тихо сказал:

— Знаю лишь одно, Спилет, что в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября я не зажигал костра на площадке возле Гранитного дворца, да и нигде в ином месте!

Всё произошло именно так, как предвидел Пенкроф, — чутьё не обмануло его. Ветер всё свежел и, разразившись бурей, достиг скорости сорока — сорока пяти миль в час;[10] парусники, застигнутые таким ветром в открытом море, обычно спешат взять рифы и убрать брамселя. Было около шести часов вечера, когда «Бонадвентур» пришёл на траверз залива Акулы, но начался отлив, и судну не удалось войти в бухту. Капитан Пенкроф, вынужденный держаться в открытом море, при всём желании не мог бы добраться даже до устья реки Благодарения. Итак, зарифив грот и поставив кливер, он выжидал, повернув бот носом к суше.