— Я немедленно иду — иду с вами! — сказала она.

Камердинер почтительно распахнул перед ней дверь, и дама пошла вперед. Держалась она удивительно прямо и с большим достоинством. Она не спеша миновала одну за другой анфиладу комнат и очутилась у покоев, расположенных в торце дома. Здесь она сделала знак следовавшему за ней слуге. Тот бесшумно открыл дверь и скрылся за ней, но тут же появился снова и попросил миледи войти.

Комната, в которую она вошла, казалась небольшой и по сравнению с пышностью убранства остальных комнат дома выглядела очень просто, даже скудно обставленной. Мебель была непритязательной и старомодной. Мистер Блэкбелл перевез ее из скромного дома, где начинал свое дело, и не пожелал с ней расставаться. Она напоминала ему о прошлом, о зарождении его счастья или по крайней мере его богатства. Занавеси на окнах были опущены; в комнате царил полумрак, так что миссис Блэкбелл пришлось некоторое время подождать, прежде чем она заметила, что ее супруг не сидит в кресле, как она надеялась, а лежит. Тихо, но решительно она подошла ближе к больному, пододвинула стул и присела около его постели.

— Боже мой, Уильям, что у тебя за вид? — неожиданно вырвалось у нее.

Она видела умиротворенное, бледное, совершенно изможденное лицо. На нем уже появилось выражение уходящей жизни — выражение, которое редко бывает обманчивым. Мистеру Блэкбеллу, вероятно, еще не было шестидесяти, но теперь он выглядел много старше. Потухший взгляд больного был устремлен на жену.

— Так выглядят умирающие, Джорджиана! — ответил он тихим, ровным голосом. — Слава Богу, смерть не заставит себя ждать. Я всегда опасался затяжной болезни. Не перебивай меня, Джорджиана, я знаю, что говорю. Я могу умереть уже сегодня вечером, поэтому должен с тобой поговорить. Меня кое-что беспокоит.

Леди не нарушила наступившей паузы. Ее бледное лицо по-прежнему оставалось спокойным, только учащенное дыхание свидетельствовало о том, что она взволнована. Больной попытался взять ее за руку. Это ему удалось: жена, поняв его намерение, протянула ему свою руку.

— Я должен попросить у тебя прощения, Джорджиана. Ты не любила меня, когда согласилась на брак. Мне следовало понять это, ибо я старше тебя. Меня ослепила поздно вспыхнувшая страсть: я искренне любил тебя, Джорджиана. Довольно скоро мне стало ясно, что я не завладел твоим сердцем, поступил опрометчиво и обошелся с тобой несправедливо. Поэтому я молчал, узнав, что ты предпочла мне мистера Петтоу, который дал тебе то, чего не мог предложить я.

Жгучий румянец покрыл лицо миледи, но потом сменился мертвенной бледностью. Она опустила глаза, и ее рука затрепетала в его руке.

— Взгляни на меня, Джорджиана, — продолжал муж. — Я не упрекаю тебя. Ты любишь Петтоу, и я готов допустить, что и он отвечает тебе тем же. Ты сумела сохранить свою тайну от всех, благодарю тебя за это — ты спасла мое имя от поругания. Подозреваю, ты намеревалась связать свою жизнь с мистером Петтоу, когда моя смерть положит конец нашему союзу. Конечно, виной всему была не только ты, но и я, а оправдывало тебя только одно: страстная любовь к мужчине моложе меня и уверенность, что он отвечает тебе взаимностью. Мне кажется, в последнее время кое-что в твоих отношениях с Петтоу стало известно в некоторых кругах. Так что брак с ним — необходимость и для тебя, и для меня. Тебя осудили бы намного суровей, узнав, что ты отдала руку и сердце кому-нибудь недостойному. Поэтому обещай мне не выходить замуж ни за кого, кроме Петтоу. Повторяю еще раз: это необходимо для спасения твоей и моей репутации!

— Обещаю! — едва слышно произнесла леди Блэкбелл.

— Не думаю, чтобы Петтоу не согласился на такой брак, — слабым голосом продолжал больной. — Несомненно, он глубоко, искренне любит тебя, иначе ты не нарушила бы свой супружеский долг. Правда, ходят слухи, что он добивается руки богатой мисс Бюхтинг, но это, может быть, только для виду, чтобы ввести в заблуждение общество. Я убежден, после моей смерти он официально посватается к тебе. Человек я весьма состоятельный. За вычетом многочисленных легатов я завещаю тебе два миллиона долларов. Ты молода, хороша собой и, самое главное, связана с Петтоу своим прошлым. Вы должны быть вместе.

Последние слова он произнес, несколько повысив голос. Любой заметил бы, как бесконечно важно было обманутому супругу, чтобы связь, разрушившая его семейное счастье, впоследствии предстала в глазах окружающих как связь, несущая в себе самой определенное оправдание, — союз двух сердец, которые были созданы друг для друга и должны навек быть вместе.

— Да свершится воля твоя! — прошептала надменная дама, склонив голову. — Мы всегда желали этого.

— Да-да, я повторяю, — сказал мистер Блэкбелл, — в глазах общества возлюбленная Петтоу заслужит прощение, лишь сделавшись миссис Петтоу. Если же он откажется — не перебивай меня, я говорю только для примера, — заставь его дать тебе по крайней мере свою фамилию. В той шкатулке ты, может быть, найдешь средство добиться своего. Впрочем, мне становится трудно говорить. Прощай, Джорджиана! Храни тебя Бог! Прости меня, как я прощаю тебя!

Дрожащей рукой он взялся за шнур звонка, висевший рядом с кроватью, и принялся дергать. Гордая дама взяла его левую руку. В глазах у нее стояли слезы. Она наклонилась и поцеловала руку больного. Впервые за все время их совместной жизни жена доказала ему этим свою покорность, свое уважение или благодарность. Мистер Блэкбелл знал, что это должно означать. Он обратил долгий нежный взгляд на гордую, а теперь такую мягкую женщину.

— Будь счастлива, Джорджиана! — тихо сказал он. — А теперь ступай. Мне лучше побыть одному.

— Ты не хочешь, чтобы я осталась у твоей постели? — спросила она вполголоса.

— Если ты согласна — ради Бога, я не гоню тебя, — ответил мистер Блэкбелл, несколько оживившись. Потом его голова упала на подушки.

В это время вошел камердинер. Он удивился, застав надменную хозяйку дома такой смиренной у постели больного, и замер на почтительном расстоянии, полагая, что сейчас она встанет и покинет комнату. Но леди Блэкбелл не пошевельнулась. Камердинер смешал прохладное питье и приблизился с ним к больному. Леди Джорджиана взяла стакан из его рук и держала до тех пор, пока ее супруг немного не отдохнул и не собрался с силами. С признательной улыбкой больной взял у нее питье и дрожащей рукой поднес к губам. Его лицо выражало безмерную усталость: казалось, он хочет уснуть, но никак не может.

— Мне приятно, Джорджиана, что напиться в последний раз даешь мне ты! — заметил он еле слышно. — Молись за меня. Я мог быть лучше, чем был. Но я не понимал этого.

Голова его запрокинулась, руки вытянулись, глаза закатились. Глубокий вздох приподнял его грудь, по всему телу пробежала дрожь… Камердинер быстро подошел к постели.

— Он умирает, миледи! Боже, будь милостив к моему доброму господину!

Миссис Блэкбелл сложила ладони, и ее переплетенные пальцы время от времени вздрагивали и прижимались друг к другу незаметно для слуги.

Лицо умирающего сделалось спокойным и покрылось мраморной бледностью. Между тем камердинер наклонился над ним, прислушиваясь к исчезающему дыханию, которое вскоре прекратилось. Тогда он закрыл усопшему глаза.

Гордая женщина продолжала по-прежнему сидеть, сложив ладони, и не отрываясь смотрела сухими, без слез, глазами на лицо умершего супруга. Какие муки она терпела? Какие воспоминания пробуждались в ней? Какие обвинения терзали ее душу? Наконец она поднялась со стула. Ее шатало. Камердинер, человек уже в годах, подошел к ней. Она, похоже, не замечала его. Еще раз она обернулась к усопшему, склонилась над ним, коснувшись остывшего лба губами, затем быстро выпрямилась и уверенной походкой вышла из комнаты. Она поспешно пересекла комнаты и залы, через которые лежал ее путь, и, очутившись в передней, сказала своей камеристке:

— Мистер Блэкбелл умер. Позаботьтесь о траурном костюме!

Потом она заперлась в своем будуаре, бросилась на маленькую софу, поджала ноги и, закрыв обеими руками лицо, долго, почти беззвучно плакала.