— А как дела на фронте? — спросила Джорджиана. — В газетах пишут много, но я ничего не могу понять, а в последнее время вообще отказалась от газет.

— Мы никак не продвинемся вперед! — заметил Петтоу, и лицо его помрачнело. — Когда я говорю «мы», ты знаешь, я не имею в виду проклятых янки, мундир которых ношу, я подразумеваю своих друзей, повстанцев. В чем дело — черт его знает! Но янки создают вязкую оборону, которую нам не удается преодолеть штурмом. И одна из наших надежд лопнула. Мы были уверены, что Север скоро пресытится войной. Как бы не так! С каждым поражением союзных войск война в Северных штатах делается все популярнее, и виноваты в этом большей частью проклятые немцы со своим глупым самолюбием, которые с унылым постоянством настаивают на том, чтобы Север держался, и не выпускают из рук оружие. А на Юге уже денег в обрез. Блокада делается все строже, хлопок в Англию уже не попадает. Короче говоря, нам следует отважиться на страшный удар: мы должны взорвать Север изнутри, организовать восстание или по меньшей мере бунт, чтобы друзья Юга, успевшие притихнуть, снова подняли голову. Эта богиня войны — продажная девка! Я думал, через два года Ричмонд будет столицей огромной южной республики или огромного королевства, — и вот мы опять так же далеко от цели, как весной шестьдесят первого года. В ближайшее время мне придется еще раз тайком съездить в Ричмонд, чтобы навести справки у Джефферсона Дэвиса. Кстати, что это за доказательства моей измены родине, о которых говорил тебе мистер Блэкбелл! Помнишь, ты мне рассказывала!

Джорджиана доверчиво передавала ему все, в том числе и намеки своего умершего мужа. С улыбкой она взяла шкатулку, которую так и не успела до сих пор открыть, и щелкнула замком. Сидя рядом, Ральф наблюдал за ее действиями. В глаза им ударил блеск украшений. Они увидели бриллианты и жемчуг — вероятно, это были подарки для нее на Рождество или на день рождения, приготовленные мистером Блэкбеллом. Рядом лежал конверт с надписью «Письма, касающиеся мистера Р. Петтоу».

— Могу я полюбопытствовать? — спросил Ральф, скрывая за напускным спокойствием свою озабоченность.

— Разумеется! — ответила Джорджиана. — Я выйду. Прочти эти письма!

— Нет, останься! — воскликнул Ральф. — У меня нет тайны от тебя!

Он вскрыл конверт. Там оказались три письма, написанные неким коммерсантом из Ричмонда. Он много лет был связан деловыми отношениями с мистером Блэкбеллом и, несмотря на то что находился на Юге, был, вероятно, сторонником Севера и его дела. Коммерсант сообщал мистеру Блэкбеллу то, что узнал из надежных источников: некоторое число так называемых патриотов Союза, и среди них офицеры армии северян, например капитан Петтоу, состояло в тайных сношениях с руководителями мятежников. Он предоставлял мистеру Блэкбеллу самому следить за дальнейшим развитием этого дела. Последнее письмо содержало известие, что капитан Петтоу выдал южанам план Мак-Клеллана о нападении на Ричмонд с моря. Одновременно корреспондент писал, что покидает Ричмонд.

Мистер Блэкбелл сопроводил эти письма запиской со следующими словами: «Пусть миссис Джорджиана Блэкбелл сама решит, как поступить с этими письмами». Чувство собственного достоинства удержало мистера Блэкбелла от использования этих сведений для наказания того, кто задел его честь. С другой стороны, он сам принадлежал к так называемым «демократам», то есть к тем, кто добивался примирения с Югом, а при некоторых обстоятельствах не возражал против его отделения от Союза.

Ральф непринужденно поведал возлюбленной о содержании прочитанных писем.

— Надеюсь, ты не собираешься когда-нибудь использовать то, что говорится в этих письмах, против меня? — спокойно осведомился он.

— О чем ты говоришь, Ральф?! Твои тайны мне известны. Разве я способна их выдать? — вскричала Джорджиана.

— В таком случае, чтобы письма не попали в руки посторонних, позволь мне бросить их в огонь!

— Конечно, дорогой!

Хотя на улице было довольно тепло, в камине горел огонь. С торжествующим видом Ральф швырнул злополучные послания в камин.

— И это все, чем мистер Блэкбелл намеревался вооружить тебя против меня? — Он задал этот вопрос с улыбкой, однако в ожидании ответа впился глазами в лицо Джорджианы.

— Все, мой любимый, и даже это единственное оружие я сложила к твоим ногам. Я полагаюсь на твое сердце и его верность. Без одного и без другого я бессильна, даже во всеоружии!

— Можешь не сомневаться во мне, любовь моя! — вскричал Ральф, бросаясь к ее ногам и покрывая ее руки страстными поцелуями. Она подняла его с колен, и вскоре в водовороте чувств этот инцидент был забыт.

Примерно часов в десять вечера Ральф нежно распрощался с гордой дочерью английского баронета, целиком находившейся под его влиянием. Лишь только он закрыл за собой дверь, его возбужденное лицо с блестящими выразительными глазами сделалось мрачным и хмурым. Прекрасно зная путь, которым так часто пользовался, он спустился по маленькой лесенке, ведущей к двери на соседнюю улицу. Старик негр открыл ему дверь, и Ральф очутился на улице, все еще многолюдной и ярко освещенной газовыми фонарями. Он нанял экипаж и велел отвезти его на одну из фешенебельных улиц, где находился особняк Бюхтингов. На его вопрос, принимает ли еще мистер Бюхтинг, слуга ответил утвердительно, и Ральф, поправив прическу и щегольские усики, поднялся по широкой лестнице на второй этаж.

Мистер Бюхтинг жил на широкую ногу. Правда, он всегда считал свое пребывание в Нью-Йорке временным, поэтому не столь придирчиво подходил к отделке и убранству своего городского жилища по сравнению с особняком на плантации «Либерти». К тому же он полагал, что в военное время каждый истинный гражданин должен экономить, чтобы в любой момент предоставить свои доходы в распоряжение правительства. Так что его жилище, просторное и прекрасно оборудованное, ничем не отличалось от квартир менее состоятельных американцев, если не считать первоклассных произведений искусства, картин и скульптур, которые он спас, привезя с собой с плантации «Либерти».

Мистера Бюхтинга, его жену, Элизу, Жанетту Коризон и нескольких друзей дома Ральф застал за чаем. Его, как всегда, приняли радушно, хотя и без особой сердечности. Ведь отношение к нему осталось точно таким же, как в день нападения на плантацию. Элиза, вслед за своей матерью, протянула ему руку, которую он учтиво поцеловал, и продолжала вместе с Жанеттой рассматривать альбом, привезенный из Европы. Какое-то время Ральф принимал участие в этом развлечении, а потом включился в разговор мужчин, обсуждавших последние, не особенно значительные события на театре военных действий. Он упрекал некоторых генералов в медлительности. По его мнению, требовалось сосредоточить все силы и наступать прямо на Ричмонд, чтобы уничтожить этот очаг мятежа. Однако все делалось слишком вяло и неорганизованно. Следовало освободить негров, вооружить их и отправить сражаться против южан: от того, что сделано, не приходится ждать серьезных результатов. Короче говоря, он отстаивал взгляды радикальных республиканцев и друзей негров с такой горячностью, что остальные собеседники, больше склонные к умеренным воззрениям президента Линкольна, не раз порывались возразить ему. Этот разговор продолжался часов до одиннадцати, после чего Ральф удалился, провожаемый с таким же дружелюбием, с каким был встречен.

На этот раз он отправился к себе на квартиру (а жил он в доме мистера Эверетта), но лишь затем, чтобы сменить военный мундир на гражданский костюм. Потом он пошел на другую, тоже не слишком далекую улицу и, оказавшись у дверей какого-то солидного дома, позвонил.

Дверь открылась не сразу — сперва отворилось небольшое окошечко и неизвестный голос поинтересовался, кто находится за дверью. Ральф назвался. Тогда дверь распахнулась, и он спустился по узкому, слабо освещенному коридору, в конце которого обнаружилась другая дверь. Ральф снова позвонил. Услышав приближающиеся шаги, он постучал особым образом — теперь дверь открылась без промедления, и он увидел молодую красивую девушку, одетую по новейшей моде, хотя и несколько экзотично, с обнаженными плечами.