Вот как вышло, что Лоррен сидела сейчас за рулем папиного «дюзенберга» и ехала вслед за «мерседесом», который принадлежал семейству Кармоди.

Сперва она собиралась сделать так: набросить на себя купальный халат, взять «напрокат» автомобиль отца, как только он ляжет спать, доехать до дома Кармоди, проскользнуть через черный ход и переписать карточки со словами, которые Глория аккуратно размечала разными цветами.

Впрочем, карточки — это всего лишь предлог.

Прошла уже целая вечность с тех пор, как они с Глорией в последний раз сидели вместе и болтали обо всем на свете, как у них издавна было заведено: едко высмеивали никчемных одноклассниц, тайком таскали с кухни ломтики фирменного шоколадного торта Анри, прикидывали, насколько далеко можно зайти с тем или иным мальчиком из старшего класса академии в Лейк-Форесте[69].

Но едва Лоррен свернула на Астор-стрит, она тут же приметила «мерседес-седан» с потушенными фарами, выезжавший со двора Кармоди.

Было темно, но она могла поклясться, что за рулем сидит не кто иной, как Глория. Лоррен уже собиралась посигналить ей, однако целый вихрь мыслей не дал ей этого сделать: Глория куда-то едет? Одна, без шофера? В будний день? Эта загадка была поинтереснее, чем допоздна болтать вдвоем обо всем на свете. У Глории что же, тайное свидание?

Выбора у Лоррен не было: она поехала следом.

Она затормозила, выключила фары — оставалось надеяться, что Глория ее не заметит.

Как только Глория выехала со двора на улицу, Лоррен включила фары, нажала на педаль газа и помчалась по полутемным улицам к центру города.

Она проехала вслед за подругой через весь Лейк-Форест, где движения на улицах почти не было, далее по Северному шоссе, параллельно берегу озера, и оказалась на забитых транспортом городских улицах. Поначалу пропустила вперед две-три машины, чтобы Глория не углядела ее в зеркальце заднего вида, но та была слишком поглощена собственными думами.

К тому времени, когда Глория повернула свой «мерседес» на проспект Норт-Бродвей-авеню, Лоррен висела прямо у нее на хвосте, почти бампер к бамперу. Она даже шутя подумала, не дать ли полный газ и не толкнуть ли сзади автомобиль подруги. Нет, это привлекло бы внимание Глории. А Глория не просто забыла свою лучшую подругу, она даже не замечает, когда та едет прямо за ней. Эта мысль привела Лоррен в бешенство.

Они миновали здание компании «Ригли», потом отель «Дрейк» в северном конце Мичиган-авеню. Единственными ориентирами для Лоррен служили уличные фонари, ярко горевшие на фоне черного неба, да габаритные огни идущего впереди автомобиля Глории.

Лоррен терялась в догадках, куда направляется ее подруга. И вдруг — ба! — стали мелькать знакомые дома. Лоррен наблюдала за тем, как Глория тормозит в нескольких кварталах от «Зеленой мельницы». «Ай, как все лихо закручивается, — подумала Лоррен. — Этого уж никак нельзя было предвидеть».

Глория припарковала авто и пошла быстрым шагом по улице; одета она была с головы до ног в чисто бунтарский прикид.

Идя по улице, невозможно было даже догадаться о существовании «Зеленой мельницы» — она ведь находилась ниже уровня улицы, между похоронным бюро и обшарпанной парикмахерской, а здание выглядело так, словно уже не один год стояло необитаемым. На улице курили трое или четверо мужчин, но прохожих почти что и не было.

Лоррен припарковалась за углом. Оглядела себя и скорчила недовольную мину. Угоняя папин «дюзенберг», она уже оделась ко сну, и теперь на ней был шелковый пеньюар, купленный минувшим летом в Париже (черный шелк с белыми французскими кружевами) — ну, пожалуй, сойдет за наряд бунтарок.

К счастью, дура служанка Маргерит забыла на заднем сиденье мамины вещи, которые забрала из химчистки. А мама, слава Богу, одевается не так, как миссис Кармоди. Лоррен перебралась на заднее сиденье и быстренько перерыла вещи.

«Спасибо тебе, мамочка, что отдавала в химчистку свой норковый палантин — мне он сейчас пригодится». И Лоррен набросила палантин на почти голые плечи. Parfait[70], как сказала бы мадам Клутье. По крайней мере это слово Лоррен на завтрашнем опросе сможет выговорить без ошибок.

Она надеялась на то, что в бардачке лежит мамин набор «на всякий случай»: красно-коралловая помада, которая сгодится и вместо румян, и вазелин, который можно использовать для придания блеска волосам. На Лоррен не было подходящего бюстгальтера, но с учетом обстоятельств сойдет то, что есть.

Лоррен спустилась по ступенькам, ведущим в «Зеленую мельницу», и обнаружила стайку бунтарок, круживших вокруг входа, как стервятники над трупом. Они торчали здесь, чтобы их не было видно с улицы — мало ли, вдруг полиция нагрянет? Правда, и это не так уж страшно — большинство полицейских получало регулярную «подкормку» от гангстеров.

Лоррен люто ненавидела всех этих девиц, одетых в самые настоящие платья. Из-за них Лоррен чувствовала себя голой дешевкой, тогда как была богаче, вероятно, чем они все, вместе взятые! Она легко бы перещеголяла все эти их наряды с блестками, если б только выходка Глории не застала ее врасплох.

Одна из девиц держала в руках шитую бисером фиолетовую сумочку, и сумочка Лоррен по сравнению с этой казалась какой-то потертой.

Не чувствуя себя уверенно в этой компании, Лоррен укрылась в темном углу. Прежде чем входить, надо продумать стратегию поведения.

Тощая как жердь девица в серой шубке решительно подошла к двери и стала стучать, пока не приотворилось узенькое окошко. Глаз окинул ее изучающим взглядом.

— Ну, что?

— У Энтони, кузена моего приятеля, заказан здесь столик.

— Энтони, как дальше? — рявкнул Глаз.

— Фамилия моего приятеля — Вуд, он уже в зале, за столиком. Вы, наверное, заметили его — он такой высокий и…

Смех Глаза долетел даже до Лоррен.

— Хочешь, чтобы я позвал его к тебе?

— Ой, а что, можно?

— Нет! — Окошко захлопнулось.

Придется Лоррен прибегнуть к самому старому приему: максимально используй то, что имеешь. А у нее было то, чем не могли похвастать все эти девицы, — идеальная кожа.

Она дождалась, пока девицы немного расступятся, подошла и тихонько постучала. Приоткрылось окошко, Глаз осмотрел ее с головы до ног. Лоррен выпрямилась во весь рост и рассчитанным движением приспустила палантин, открывая взгляду свой пеньюар.

В самую точку! Глаз заморгал.

— Вы к кому?

— Я сама по себе, — ответила она и опустила правое плечо, чтобы с него соскользнула бретелька. — О-ой! — воскликнула она, поправляя бретельку прежде, чем та открыла взору слишком много.

— Эй! — возмутилась бунтарка с фиолетовой сумочкой. — Мы пришли первыми!

— И кто вас позвал сюда?

— Мой завтрашний день рождения.

— Вы хотите убедить меня, — сказал Глаз, снова оглядев ее с головы до ног, — что собираетесь праздновать здесь в одиночестве, в таком парадном наряде?

— Если вы меня впустите, то в одиночестве я не останусь.

— Добро, — сказал ей Глаз. — У нас всегда найдется местечко для трудящейся девушки.

Лоррен не совсем поняла, почему это он назвал ее трудящейся девушкой. Да у нее траст-фонд! Она никогда и дня не трудилась!

Но дверь открылась, бунтарки на лестнице возмущенно загалдели, и Лоррен не стала разбираться. Ей всегда больше всего нравилось быть посвященной. И если Глория собиралась оставить ее в неведении, придется прибегнуть к собственным средствам, чтобы не остаться сторонней наблюдательницей.

Лоррен направилась прямо к стойке бара и прошла вдоль нее до самого конца — лучшего места, с которого можно все видеть, не слишком бросаясь в глаза. Взобралась на табурет, оперлась локтями о стойку и понадеялась на то, что теперь она не отличается от прочих посетительниц.

Слева от нее тянулся ряд обитых зеленым плюшем кабинок, где неизменно сидели богатые покровители и хозяева заведения. Справа стояли небольшие высокие столики, на которые посетители (в основном бунтарки) ставили бокалы и стаканы, когда шли потоптаться на танцполе. А сам танцпол находился прямо перед Лоррен — небольшое пространство, заполненное до отказа танцующими, которые трясли стрижеными головами и изгибались из стороны в сторону, исполняя чарльстон с выражением блаженства на физиономиях. Наблюдая за ними, Лоррен ощутила укол зависти. Они получают удовольствие, а она…