Фильм был просто великолепным, однако Кларе не так-то легко было сосредоточиться на действии, когда рядом сидит Маркус. Всякий раз, когда он смеялся — издавая замечательные четкие звуки «Ха! Ха! Ха!» — он подавался вперед, и его брюки касались Клариной ноги.

Однако всякий раз, когда Клара против воли подавалась к нему, не в силах сопротивляться его магнетическому притяжению — давая ему тем самым возможность обвить рукой ее плечи, если захочется, — Маркус выпрямлялся и отклонялся от нее.

От всего этого Клара потихоньку стала заводиться. Для чего же он тогда тащил ее сюда? Вокруг них все парочки уже обнимались по полной программе. Клара положила ногу на ногу, а лежавшую на них руку передвинула повыше, открывая взгляду Маркуса колено…

Он и ухом не повел.

На экране за Вилли гнался убийца, они оба свалились в бурную реку и полетели вверх тормашками в водопад. Клара смеялась не переставая, но в голове у нее крутился один вопрос: может, она с самого начала не так поняла намерения Маркуса?

Или она считает себя такой жутко неотразимой, что каждый встречный парень должен непременно влюбиться в нее? Да у Маркуса миллион других девчонок. Отчего это она решила, что он без ума от нее? Именно в ту минуту до нее и дошло: она желает, чтобы он был от нее без ума. С ним весело, он очарователен, немного рисуется, конечно, но ничего плохого в том нет. Ей хотелось, чтобы он погладил ее колено, притянул к себе. Поцеловал ее.

Вдруг Клара почувствовала, как он наклоняется к ней — похоже, мечты начинали сбываться. Она затаила дыхание.

— Вот видишь? — прошептал Маркус, поправляя Кларе выбившуюся из-за уха прядь волос. — Я же говорил, что Джинни больше похожа на мужчину, чем Китон.

В эту минуту Кларе хотелось одного-единственного — прижаться к нему губами. Но тут ей вспомнились тетка, исправительная школа, появившиеся надежды сделаться светской львицей здесь, в Чикаго. Вспомнила она и о тех загадочных посланиях, которые стали приходить в последнее время, — они грозили ей разоблачением, грозили затянуть ее снова в омут прежней нью-йоркской жизни. Не здесь ли он, этот таинственный автор записок? Не следит ли за нею?

Клара задрожала и приковала взгляд к экрану.

***

Маркус с Кларой вышли из кинотеатра и пошли пешком по городу. Казалось, все жители Чикаго одновременно пришли на свидания: навстречу одна за другой шли парочки, держась за руки, лакомясь мороженым, целуясь. Кларе прежде и в голову не приходило, что Чикаго настолько юный город. И ей захотелось стать участницей происходящего действа, а не наблюдать его со стороны, с благоразумного расстояния.

Живя в Нью-Йорке, она на свиданиях вечно неслась вперед. Предстоящие развлечения занимали ее куда больше, чем тот, кто шел рядом с нею. Она не могла припомнить, когда в последний раз встречалась с парнем без того, чтобы не прикидываться кем-то другим, не тем, кто она есть на самом деле, не изображать из себя ужасно крутую девицу. А сейчас, с Маркусом, хотя она по-прежнему была в образе Простушки Клары, она держалась на удивление естественно. Непринужденно. Спокойно. С Маркусом она чувствовала себя так, словно вышла погулять с близким другом — если бы только у нее когда-то был такой друг, шикарный мужчина, при виде которого сладко замирает сердце.

— У меня родилась мысль, — обратился к ней Маркус. — Что ты скажешь, если мы завершим это сви… — тут он оборвал сам себя. — Я хочу сказать, этот вечер…

— Ты же собирался выговорить слово на «с», — поддела его Клара.

— Да, собирался, — не стал спорить Маркус, поправляя котелок, — но потом подумал, что наша прогулка меньше всего похожа на любовное свидание.

— Разумеется, — подтвердила Клара, хотя какая-то частица ее была бы рада, если бы Маркус назвал это свиданием, пусть сама Клара и стала бы возражать ему. Она чувствовала себя так, как бывает на свидании. На настоящем хорошем свидании.

— Ты права. Э-э-э, так что я хотел сказать-то? — Маркус издал нервный смешок, и Кларе это очень понравилось.

— Хотел закончить слово на «с»?..

— Именно! Мне думается, было бы вполне логично завершить этот вечер стаканчиком.

— Маркус, ты же знаешь, что я не пью, — заупрямилась Клара, хотя Маркус словно прочитал ее мысли: ей до смерти хотелось выпить бокал мартини. — Это незаконно, а кроме того, нам ведь обоим нет еще двадцати одного[66]. — Она посмотрела на часики. — И мне нужно вовремя вернуться домой.

— Красивые часики, — сказал Маркус и взял ее за обнаженное запястье.

Она рассмеялась, Маркус — вслед за ней. Фонарь отбрасывал желтый свет на его гладко выбритые щеки. А голубые глаза притягивали ее, как два магнита.

— Со мною, когда бы ты ни вернулась, всегда будет «вовремя». Миссис Кармоди, в отличие от тебя, доверяет мне целиком и полностью.

Клара с трудом удержалась, чтобы не усмехнуться. Похоже, тетка так и увивалась вокруг Маркуса.

— Это потому, что у тебя есть подход к женщинам. То есть ты умеешь пустить пыль им в глаза.

— Но ты же не похожа на других девушек, Клара, — сказал он. — Или ты думаешь, я этого не понимаю?

В его голосе звучала глубокая искренность, как сквозила она и в открытом взгляде умных, внимательных глаз.

— Ну-у, не знаю.

— Пойдем, я провожу тебя домой. — Маркус стремительно двинулся вперед.

— Погоди! — окликнула его Клара, и он обернулся на ее зов. От огорчения на лбу у него собрались морщины, в уголках рта залегли складки. — Один бокал.

— Я не собираюсь принуждать тебя к тому, чего ты не хочешь делать.

Клара ясно видела, что он не шутит.

— Я согласна даже пойти в «Зеленую мельницу», если ты обещаешь ничего не говорить моей тетушке.

Маркус снова подошел к ней.

— У меня на примете есть другое место. Такое, где можно спокойно поговорить.

— Поговорить?

— Да, поговорить. А ты разве подумала о чем-нибудь другом?

Такие парни, как Маркус, никогда не стремились просто поговорить с нею. Но Кларе не хотелось, чтобы это свидание (как его ни называй) закончилось так быстро. Не исключено, что Маркус и вправду не такой, за какого она приняла его поначалу. В конце-то концов, если кто и знал что-нибудь о том, как можно создать человеку дурную репутацию, то это была Клара.

— Я считаю, что поговорить — это замечательно.

Они прошли еще пару кварталов, и Маркус остановился у кондитерской с вывеской «Сдоба Бебе».

— Идем, — позвал он Клару и вошел в магазинчик.

Если бы в кино Клара не наелась попкорна с шоколадом, то сейчас у нее слюнки потекли бы от выставленной на витрине выпечки: там красовались длинные ряды пирожков, пирожных, печений, тортов. Весь магазин источал запахи ванили, корицы и сахара.

— Бебе! — воскликнул Маркус, завидев миниатюрную блондинку с пышно взбитой прической и в пекарском фартуке. Перегнувшись через прилавок, он расцеловал ее в обе щеки, как принято в Европе.

— Est-ce que nous pouvons entrer?[67]

— Для вас здесь всегда открыто, — ответила та, подмигнув Маркусу, и откинула крышку прилавка. — А вы, наверное, Патриция, я угадала? — Она так и сияла улыбкой.

Клара, смутившись, застыла на месте.

— То было уже месяц назад, Бебе, — спокойно сказал Маркус и жестом пригласил Клару войти. — Давай, нам сюда. — И пошел впереди, открывая одну дверь за другой, пока они не оказались на кухне.

Клара послушно шла за ним, чувствуя себя круглой идиоткой. Маркус показал пальцем на табличку с надписью от руки: «Во мрак — сюда», — и большую стрелку пониже.

В дальнем конце кухни он отворил обитую железом дверь. За ней находился маленький полутемный зальчик, освещенный гирляндами елочных лампочек. Кирпичные стены увешаны плакатами старых кинофильмов. Восемь столиков, со свечами в центре каждого, расставлены вокруг небольшой эстрады, на которой бас-гитарист и пианист наигрывали что-то среднее между джазом и блюзом.