— Вот чудеса! — сказала она, наливая ему молока. — И как к этому относится мама?

— Мама?.. Она очень довольна.

— Могу себе представить. На-ка, поешь. Тебе небось по-прежнему всегда хочется есть?

— Ага… Ребята говорят, на меня иногда нападает зверский аппетит…

— Знаешь, голубчик, не мешало бы тебе помыться, — сказала Лёйвей, проведя рукой по его просоленной шевелюре. — Ты наверняка давно не принимал ванну, правда?

— Ванну? — повторил он за ней, словно первый раз в жизни слышал это слово. — Не так уж давно…

— Тебе есть во что переодеться?

— Штаны и рубашка найдутся. Я не взял много белья, потому что шел всего в один рейс…

— Тогда сделаем вот как: сбегай на корабль, захвати чистую одежду и возвращайся сюда.

— Ладно, — вздохнул Лои. — Сейчас схожу.

Пришлось подчиниться.

Вечно с этими женщинами одна и та же история. Стоит подвернуться им под руку, и дело непременно кончается водой и мылом.

Лои крадучись спустился в каюту и осмотрел койки: он хотел убедиться, что все спят. Матросы засмеют его, если узнают, что он идет мыться к какой-то женщине.

Его репутация зависела сейчас от того, удастся ли ему без ведома команды сойти на берег, спрятав под фуфайкой чистые штаны и рубашку.

К счастью, в рубке никого не было. Лои прошмыгнул на причал и что было духу помчался к Лёйвей. Кажется, его никто не заметил.

Пронесло…

Лёйвей уже приготовила мыло и полотенце. Она провела Лои в крохотную комнатку с ванной и велела после мытья не забыть надеть чистые штаны.

— Помочь тебе вымыть голову? — спросила она.

— Нет-нет, — поспешно отказался Лои, — я сам справлюсь.

— Ну вот, совсем другое дело! — воскликнула Лёйвей, когда Лои вышел из ванной, — Иди сюда, я тебя причешу. Правда ведь, теперь ты чувствуешь себя гораздо лучше?

— Да… хотя мне и до этого было неплохо.

Она засмеялась:

— Я постираю твои грязные штаны, зайдешь за ними перед выходом в море.

Сев на стул, она принялась штопать его шерстяные носки.

— На «Слейпнире», конечно же, никто не умеет штопать носки, — сказала она, не поднимая глаз от работы.

— Гюнни умеет. Он на днях штопал. У него на пальце протерлась огромная дырища, а он взял и зашил ее траловой нитью.

— А остальные наверняка ходят в дырявых носках, да?

— Пожалуй. Может быть, кроме Конни.

— Ты и у Ауси видел дырки на носках? — озабоченно спросила она.

— Конечно, — соврал Лои, ерзая на месте.

Ему уже наскучил этот разговор о дырявых носках и хотелось поскорее уйти.

— Стирать у вас, конечно, тоже никто не думает? — продолжала Лёйвей.

— Почему не думает? Мы всегда полощем с кормы робы, если они сильно запачкаются… Кильватерная струя ничем не хуже стиральной машины.

— И это вся ваша стирка?

— Остальная одежда не грязнится. И потом нам надо экономить воду, — прибавил он.

Она покачала головой и улыбнулась.

— Ну, вот твои носки и готовы, на несколько дней их должно хватить.

Встав со стула, она прошла в комнату, смежную с кухней. Лои пока что надел носки.

Когда Лёйвей снова появилась в кухне, в руках у нее была пара новых шерстяных носков.

— Дорогой Лои, — нерешительно проговорила она, укладывая носки в бумажный пакет. — У меня к тебе просьба. Пожалуйста, передай эти носки Ауси. Только никому про них не рассказывай, пусть это будет наша с тобой тайна.

— Наша с тобой и Ауси, — поправил он.

Лёйвей притянула его к себе.

— Мне пора, — сказал он и двинулся к дверям, уж очень ему хотелось избежать дальнейших сетований по поводу шерстяных носков и нестираной одежды.

— Подожди минутку. Возьми-ка, тут тридцать крон. — Она протянула ему три сложенные бумажки.

Лои поцеловал ее.

— Зайди в кооператив и купи себе зубную щетку! — крикнула ему вслед Лёйвей.

Лои поспешил на «Слейпнир», подальше от всего этого чистоплюйства. Когда он, запыхавшись, влетел в каюту, Ауси лежал на койке и глядел в потолок.

— Тебе просили передать этот пакет, — сказал Лои.

— Мне? Кто просил?

Лои огляделся по сторонам.

— Лёйвей из Бренны, — шепотом сообщил он.

Ауси приподнялся на локте и пощупал пакет. Было видно, что он очень удивлен.

— Там носки, — объяснил Лои, — шерстяные носки.

— А, носки… просто я… Говоришь, от Лёйвей? Ты что, был у нее в гостях?

— Да.

Ауси вытащил носки, внимательно рассмотрел их. Потом заглянул в пакет.

— Больше там ничего нет, — сказал Лои.

Вынув из кармана десятикроновую бумажку, Ауси протянул ее мальчику.

— Не надо… Мне Лёйвей уже дала, — извиняющимся тоном проговорил Лои.

— Ничего, сбегай на берег и купи себе конфет.

Лои поблагодарил Ауси и снова помчался на пристань. Получить деньги на сладости — совсем не то, что на зубную щетку.

Их можно было считать его долей в общем улове, которую он получил досрочно, в Рёйвархёбне. Мальчишки, игравшие в промысел, прекрасно знали, что каждому рыбаку причитается такая доля.

Лои направился вдоль берега к старой шлюпке, лежавшей на отмели рядом с церковью. Одна из ее бортовых досок была выломана и валялась поодаль. Лодка была моторная, но сейчас она лежала без дела и вряд ли ее собирались спускать на воду, во всяком случае, этим летом. Хорошо было бы прибрать ее к рукам. Купить крон за пятьсот, вставить новую бортовину, и лодка была бы как новая. Тогда судовладельческая фирма Лои расширилась бы… А назвать лодку можно «Сомнение» или лучше «Проворный».

— Чего ты здесь ошиваешься? — прервал его размышления недовольный голос. — Разве ты не знаешь, что этот берег принадлежит моему отцу?

Лои обернулся и увидел мальчика-подростка, сердито смотревшего на него.

— Здравствуй!

— Но мальчик не ответил на приветствие. Он был худой и длинный как жердь, одет в серый костюм и белую рубашку с бантом на шее. На тонких ногах болтались черные резиновые сапоги. Лицо мальчика было бледное и невыразительное, он холодно рассматривал Лои, словно тот был марсианином, случайно очутившимся на берегу моря. Мальчик заметно отличался от других жителей поселка: рёйвархёбнцев привычнее было видеть в клеенчатых передниках и бахилах, парадную одежду они надевали лишь на рождество или, может, еще на День моряка[16].

— Говоришь, этот берег принадлежит твоему отцу? — спросил Лои, когда они вдоволь насмотрелись друг на друга.

— Да, и этот берег, и сельдяной склад, и два судна, которые сейчас причаливают, и вон те дома, и все люди, которые на него работают. Он — самый богатый человек в Исландии, а когда он умрет, все это перейдет по наследству ко мне.

Голос подростка звучал тихо и глухо. Лицо его оставалось безжизненным.

— Если люди работают на твоего отца, это не значит, что они принадлежат ему, — сказал Лои, оправившись от изумления.

— Ему принадлежу я, принадлежит мама, — принадлежат его рабочие. Это всё его собственность. Ты, видимо, плохо разбираешься в деньгах… Сколько тебе лет?

— Восемь… скоро исполнится девять.

— А как тебя зовут?

— Лои Кристинссон. А тебя?

— Ислейвюр. У тебя есть сколько-нибудь денег?

Лои покачал головой, крепко сжимая в кармане свои банкноты. Ислейвюр продолжал разглядывать его.

— Что ты делаешь в этой дыре? — спросил Ислейвюр, проведя рукой по своим стриженным ежиком волосам. — Приударяешь за какой-нибудь работницей?

— Ты что?! Я на промысле. Наше судно ожидает разгрузки, мы не можем выгрузить улов, пока…

— А тебе платят?

— Конечно.

Ислейвюр кивнул, по-прежнему не сводя внимательного взгляда с Лои.

— А ты чем занимаешься? Работаешь на складе у своего отца?

Ислейвюр скорчил гримасу, словно ему напомнили о чем-то неприятном.

— Ты что, псих? — чуть слышно произнес он.

— Разве тебе здесь не интересно?

— Какое там интересно! Тут же никто не видит дальше сельдяной бочки.