— Сокровище мое, может быть, тебе лучше немного подождать? Папа устал, он должен отдохнуть с дороги.

Мария подчинилась, но я знала, что мне придется впустить ее к нему в тот же день. Моя дочь обеспокоенно посматривала на часы и все время спрашивала, отдохнул ли папа.

В конце концов уже после обеда мы вместе с ней поднялись к нему наверх. Мария надела свое лучшее платье и красиво причесала волосы. И впервые мне стало понятно, что пройдет совсем немного времени и моя маленькая девочка станет настоящей женщиной. Еще пару лет — и парни будут оборачиваться и смотреть ей вслед.

Мария, помедлив, постучалась в дверь. Никакого ответа не последовало. Может, Дидье спал? Я подбодрила ее, чтобы она вошла и посмотрела на него.

Когда Мария открыла дверь в комнату Дидье, я увидела, что он не спит. Я раздумывала о том, следует ли мне войти к нему вместе с ней, когда услышала его крик:

— Исчезни, я не хочу тебя видеть!

— Но папа! — испуганно воскликнула Мария, в ответ на что он завопил:

— Пошла вон! Исчезни наконец!

Немного погодя Мария, плача, выскочила из двери прямо в мои объятия.

— Папа больше не любит меня, — пожаловалась она, рыдая.

Я крепко обняла ее и прижала к себе. Через щель в двери я видела, как Дидье отвернулся к окну и замер, уставившись в него. Что же сделала война с этим когда-то нежным и ласковым человеком?

После того как Мария немного успокоилась, я вышла из замка и немного прогулялась по снегу, чтобы обрести возможность снова здраво мыслить.

Что же теперь будет? Судя по тому, как вел себя Дидье, следовало ожидать, что он будет отказываться от еды и не захочет видеть никого из нас. Вероятнее всего, он прогонит и врача. Но ведь кто-то же должен за ним ухаживать! Я не имела ни малейшего представления о том, что нужно делать с такими больными, как он.

Мороз щипал мое лицо и без усилий проникал через одежду, но это меня не беспокоило. У меня в душе бушевала буря, но вместе с тем я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Прошло всего несколько часов, как Дидье вернулся в замок, но я уже поняла, что он стал совершенно другим человеком, словно в него вселился демон. Что же мне делать, что?

Прежде чем я сообразила, куда иду, я уже стояла перед склепом. Оба ангела как всегда хмуро смотрели на меня сверху вниз, даже белые шапки снега, лежавшие на их головах и плечах, ничего в них не изменили. Я открыла решетку, которая зимой скрипела гораздо громче, и, несмотря на то что внутри уже не горела лампадка, нашла саркофаг Лорена. В кармане пальто я всегда носила пару коробков спичек на тот случай, если мне захочется тут побывать. Я зажгла лампадку и положила руку на каменную плиту, на которой было выбито имя моего возлюбленного.

— Твой брат снова дома, — тихо прошептала я. — Война полностью изменила его, и я не знаю, как я должна его встретить. Он всегда был таким милым, но сейчас ведет себя, словно демон.

Разумеется, я не получила никакого ответа, и даже в моем воображении не прозвучал голос Лорена. Однако, пока я сидела рядом с его саркофагом, мне в голову вдруг пришла мысль: Дидье прав. Я убегала, вместо того чтобы бороться. Из Индокитая, из Гамбурга, из Берлина. Я всегда убегала. Теперь с этим покончено. Пришло время бороться. То, что уже случилось, я не могла изменить, но сейчас я повернусь и буду смотреть волку в глаза. Я покажу ему, что не дам одержать надо мной верх.

Вечером я снова заглянула к Дидье. Я не хотела, чтобы он оставался наедине со своей судьбой, и, кроме того, ему нужно было сходить в туалет, а мне надо было смазать кремом его культи и перевязать их.

На этот раз я была готова к ругательствам и даже к оскорблениям, которые Дидье мог обрушить на мою голову.

— Ты все еще здесь? — Так он поприветствовал меня, даже не взглянув в мою сторону.

— Да, это я, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как ни в чем не бывало.

На самом деле этот упрек больно ранил меня, но я твердо решила, что не выйду из комнаты, пока не помою Дидье и не приготовлю его ко сну. Кроме того, он должен был хоть что-нибудь поесть. К этому я его принудить не могла, но, может быть, его организм заставит его это сделать.

— Тебе на самом деле не нужно за мной ухаживать, — сердито проворчал Дидье, даже не взглянув на меня, когда я поставила на комод поднос с едой и стала наполнять водой тазик для мытья.

Его взгляд по-прежнему был устремлен в окно, за которым постепенно сгущались вечерние сумерки.

— Лучше всего оставьте меня все в покое, чтобы я смог умереть.

— Нет, — возразила я, — мы не оставим тебя в покое. Особенно я и твоя дочь.

Дидье насмешливо фыркнул.

— Моя дочь… Это дочь Лорена. Ты что, уже забыла об этом?

— Нет, не забыла. Но ты тот человек, которого она называет папой и который всегда был примером для нее. Во всем, что касается привязанности и заботы, ты ее отец. Меня ты можешь послать куда угодно, но не Марию. Ты это понял? И больше не смей кричать на нее.

Некоторое время мы смотрели друг на друга так, что могло показаться, будто мы готовы убить друг друга взглядами. Но затем я заметила, что в глазах Дидье появились слезы и его нижняя губа задрожала. В следующий миг он горько заплакал. Я не знала, стоило ли мне подойти к нему, но все же села рядом с ним на край кровати и обняла его. К счастью, Дидье разрешил мне это сделать, и я держала его в объятиях до тех пор, пока он не успокоился и не смог уснуть. Все будет хорошо, я это знала. Как бы тяжело нам ни было — все будет хорошо.

25

Мелани была рада, что в это время на автобане было мало машин. Дорожные ограждения пролетали мимо нее, а размытые пейзажи исчезали в тумане. Она хотела заставить себя ехать медленнее, но ей это не удавалось.

Ханна, сидевшая на переднем сиденье, закончила рассказывать свою историю и замолчала. Она беспокойно сжимала руки, а ее взгляд был устремлен в никуда. Мелани была уверена, что сейчас в душе ее прабабушки бушует такая же буря, как и у нее.

Они пообещали Марии, что позвонят ей, как только что-нибудь узнают. Мелани еще раз попыталась дозвониться до Кати, но та не брала трубку. Чтобы не терять времени, правнучка и прабабушка сели в машину и уехали.

Приближаясь к выезду с автобана в направлении Берлин-Тегель, Мелани хотела попросить Ханну позвонить Кате еще раз. Но затем быстро выбросила эту идею из головы. Если она сейчас узнает, что Роберту стало хуже и он умирает, она от горя может попасть в аварию.

А Мелани этого не хотела. Даже если Роберт не переживет эту ночь, она хочет жить! Ее сердце будет разрываться от горя, да, но она будет продолжать жить. Точно так же, как продолжала жить Ханна.

Когда мимо них пронесся каменный берлинский медведь, установленный на въезде в город, у Мелани задрожали колени. Ее мокрые руки крепче вцепились в руль. Она убрала ногу с педали газа. «Сохраняй спокойствие, — уговаривала себя Мелани. — С нами не должно ничего случиться».

Наконец они оставили позади туннель и аэропорт. Их автомобиль промчался через туннель Тиргартен, конечно, слишком быстро, но, к счастью, рядом не было полиции.

Когда они наконец добрались до центра, Мелани сбросила скорость. Она не хотела наехать на кого-нибудь из многочисленных любителей ночных прогулок, легкомысленно выходивших на дорогу.

В конце концов перед ними появилась надпись «Шарите». Еще чуть-чуть, и они будут на месте.

Мелани вырулила на парковку для посетителей.

— Ты подождешь здесь или пойдешь со мной? — спросила она у своей прабабушки.

Девушка слышала, как бьется ее пульс. В груди болело. «Неужели мой инстинкт не мог подсказать мне, что случилось с Робертом?» — задала Мелани себе вопрос, но в это мгновение ее тело могло лишь дрожать и ощущать тянущую и колющую боль.

— Что за вопрос? Конечно же, я пойду с тобой! — ответила Ханна и отстегнула ремень безопасности. — Если ты хочешь побежать вперед, беги, а я приду следом за тобой.