Вдруг за спиной слышу ужасный крик, потом грохот, и в тот же момент меня окатывает какой-то жидкостью с химическим запахом. Я рефлекторно зажмуриваюсь, тут же открываю глаза и вижу что-то вроде молнии.

Потом понимаю, что произошло. Моя одежда в крови, повсюду кровь, она прилипает к моей коже, к ткани. Сердце начинает бешено колотиться.

— Мне очень жаль! — кричит мне сверху Николетта. — Из рук выскользнуло ведро с краской. — Она сбегает по ступенькам. — Пожалуйста, найди что-нибудь вытереться!

Краска! Я присматриваюсь. Жидкость выглядит как запекшаяся кровь. Никто бы не стал красить комнату в такой темный цвет. Совершенно точно. Консистенция намного жиже, не такая сиропообразная, как у обычной краски. Она течет, как молоко. Я мокрая до нитки.

— Николетта, ты с ума сошла? — Доктор Беккер поднимается по лестнице, сует мобильник в карман и достает платок. Его правильные черты вдруг искажаются, он так взбешен, что я невольно втягиваю голову в плечи. — Если мы ожидаем абсолютного подчинения от наших участников, то я жду этого и от тебя. — Беккер говорит негромко, но от этого кажется еще опаснее, чем если бы он кричал.

Кажется, на Николетту это возымело действие. Она побледнела и нерешительно вытирает меня его платком.

— Я не потерплю такого поведения ни от кого, тем более от одного из кураторов, — продолжает Беккер. Светлые глаза сверкают за очками в серебристой оправе.

Том отступает назад и вздыхает:

— Но краски попало не так много. Все… наверняка отчистится.

Он немного заикается, и я невольно вспоминаю, что он рассказывал мне о своем отце.

— Ты намерен мне перечить? — Голос Беккера звучит еще тише, и Том заметно вздрагивает. — Тогда я могу отправить тебя домой прямо сейчас.

«Что? Неужели он это серьезно?»

Я набираю побольше воздуха в легкие.

— Означает ли это, что в лагере ни у кого нет права даже выразить свое мнение? — спрашиваю я.

Беккер оборачивается ко мне. Его лицо искажается в ужасной ухмылке.

— Есть. Только у того, кто хочет домой. Смотри, Эмма, все очень просто в самом деле. Здесь наверху все делают то, что говорю я. Я никому не позволю подрывать мой авторитет! Тогда мы все будем хорошо ладить.

Я окидываю взглядом остальных. Почему все молчат? Том выглядит так, словно вот-вот заплачет, и все повесили головы. Я сосредотачиваюсь на Филиппе. Он нерешительно открывает рот, но так ничего и не произносит. Лишь качает головой и беспомощно поднимает руки.

Беккер разворачивается и тоже смотрит на участников проекта.

— Это точно всем понятно? Ни у кого, я повторяю, ни у кого нет права мне перечить.

Себастиан глядит на меня, словно утешая. Неужели он? Он хочет меня утешить? Ведь именно Себастиан запер меня в той каморке. Я чувствую, как внутри оживает дух противоречия. В этом виновата злоба.

— Нет, — говорю настолько уверенно, насколько могу.

— Что?

— Нет. У каждого есть право не согласиться. Всегда. В любое время. Если здесь кого-то не желают видеть, я охотно отправлюсь домой. Только сначала в душ схожу.

— Тебе представится эта прекрасная возможность. Ты исчезнешь отсюда немедленно, как есть.

Доктор Беккер угрожающе надвигается на меня, он кажется выше, чем обычно, и я невольно делаю шаг назад. В поисках поддержки я смотрю вниз, на подножие лестницы. Неужели никто ничего не скажет? Никто!

— В таком виде я не могу поехать домой, — упрямо твержу я. — И поэтому я сейчас отправлюсь в душ.

Колени дрожат, я готова на все, даже на пощечину. К слову, первую, которую получу в этой жизни, но стою и не отступаю.

Тут на лице доктора Беккера появляется широкая улыбка, теперь он выглядит не таким страшным и хладнокровным, а очень довольным и радостным. Он начинает аплодировать. Николетта и Себастиан присоединяются, а другие участники проекта смотрят на меня снизу, словно на их глазах произошла высадка марсиан.

— Эмма, ты сделала все великолепно. — Доктор Беккер приветливо кивает мне. — Это гражданское мужество, это смелость! Именно это нам и нужно здесь.

Он оборачивается к группе внизу лестницы:

— Том был неплох. По крайней мере, ты первым проявил инициативу, хотя тебе не стоит так сразу давать себя запугивать. Но остальные… — Он покачал головой. — София и Филипп, вам похвастаться нечем. По этому поводу с вами двоими после обеда будем разговаривать.

Беккер протягивает руку, а я совершенно огорошена, но пожимаю ее.

— Это было хорошо, Эмма. Победители не позволяют себя запугивать.

Николетта выдает мне новое полотенце.

— Мы идем в душ. Я помогу тебе с вещами, обещаю, что мы их немедленно почистим. Мы использовали пищевую краску, чтобы не осталось следов.

Как осмотрительно с их стороны, сказала бы я! Чувствую, что меня водят, как теленка на веревочке. Ужас в камере, приступ сердцебиения от страха — все это мгновенно навалилось на меня.

— Тогда это всего лишь дешевое шоу. Ты вылила краску на меня нарочно?

— Да, и я еще раз хочу извиниться за это.

— Но почему я?

— Потому что ты оказалась последней. Мы хотели выбрать одного, а не устраивать массовую бойню для всех.

Я вижу под улыбающейся маской то злое выражение, которое наблюдала в камере. Спектакль. Все здесь просто фейк, подделка, иллюзия. И мне становится дурно от мысли, какие все они здесь грандиозные актеры. Я на самом деле поверила, что Беккер — довольно вспыльчивый тип, холерик. А у Себастиана был взгляд раскаивающегося человека.

— А для всех вы и не сможете! — кричу я напоследок и убегаю в подвал, где еще утром ужасно испугалась. Только когда влезаю под душ и из заросшей налетом форсунки бьет горячая вода, я начинаю реветь. Глупые бессмысленные слезы катятся по щекам, потому что меня обвели вокруг пальца, потому что мама умерла и я больше никогда не смогу ее спросить о том, что здесь произошло.

Я плачу, потому что мне чертовски одиноко и потому что меня никто не может защитить.

Глава 14

Николетта стучит в дверь душевой кабинки. Я приоткрываю щель и молча беру пушистый банный халат розового цвета, он сразу напоминает мне о маме. Именно такой она купила, когда мы в последний раз ходили по магазинам вместе. Мне он показался убогим, но маме нравился.

Собираюсь с силами, глубоко вдыхаю и вылезаю из душа. Свои испачканные краской вещи я бросила кучей перед душем. Я не беру их с собой, пусть кто-нибудь другой о них позаботится.

Снаружи в коридоре ждет Филипп и так сочувственно смотрит, что у меня невольно на глаза наворачиваются слезы. Но я вовсе не хочу сейчас терять самообладание.

— Мне очень жаль. На самом деле я хотел вмешаться, но не смог. Ты выглядела ужасно, — вздыхает Филипп. — Словно была в крови с головы до пят.

— Ты смолчал просто потому, что не переносишь вида крови? — Я не хочу, чтобы слова звучали слишком саркастично, но нападать все же лучше, чем реветь.

Он, защищаясь, поднимает руки.

— Нет, кровь меня не пугает, но вся ситуация… я имею в виду, это все было просто нечестно. Если все это было лишь психологической игрой, зачем доктор Беккер делал фото?

«Что я знаю? Ничего! Ничего я не знаю, но все-таки необходимо здесь все обследовать».

Я плотнее запахиваю на груди халат. Мне неприятно сознавать, что под ним я совершенно голая.

— Пожалуйста, Филипп, сейчас я просто хочу подняться наверх и во что-нибудь переодеться.

— Я только хотел с тобой поговорить наедине, хотел объяснить, как мне жаль, что все так случилось. Я уже иду в столовую. Мы подождем с едой, пока ты не спустишься, хорошо?

Кажется, он так страдает, что я не могу не улыбнуться.

Филипп берет меня за руку и нежно сжимает.

— Будь осторожна.

— Что ты имеешь в виду?

Он пожимает плечами:

— Когда ты стояла там совершенно растерянная, вся в крови, на этой разбитой лестнице, то…

— То что?