– Заводятся крысы в погребе, а колдун был всегда, – отрезал гном. – Он служил еще деду нынешнего Подгорного Короля и старше чем ты, госпожа Йен и я, вместе взятые. Мы называем его Офейгом, Слушающим Голоса Камней – это прозвище пристало к нему неизвестно когда, а настоящее имя уже давно все позабыли. Думаю, Офейг и сам его не помнит. Раньше он почти не вылезал из своей пещеры в Граскаальских Копях, но, когда в горах куролесил Бешеный Вожак, а потом создавалось Вольное Пограничье, ему вдруг захотелось перебраться сюда, в город. Возразить никто не рискнул, даже Дьюрин, и это ярмо повесили мне на шею. Я что, я не жалуюсь… – он яростно засопел, бормоча на наречии карликов, но, опомнившись, вернулся к понятному людям языку: – Офейг в мои дела больше нужного не вмешивался, я в его тоже не лез. Жили себе спокойно, горя не знали, к Ярмарке готовились, да вот аккурат четыре дня тому снизошло на дряхлого пня откровение…

– И он напророчил землетрясения, ливни из жаб, явление разъяренного Сета во плоти и конец мира, – докончил киммериец, удостоившись неприязненного взгляда дверга и укоризненного – собственной жены.

– Если бы, – Фрам как-то поник и осунулся. – Тогда бы мы знали, как поступить. И уж точно поделились бы своим знанием с теми, кого зовем друзьями и союзниками. Но Офейг… Офейг сказал… В общем, напугал он нас всех крепко.

Конан вовремя удержался от непроизвольного удивленного возгласа. Если дверг признается в собственном испуге, значит, увиденное или услышанное им действительно выходит за пределы, установленные богами для рассудка любого разумного создания. В этом, как ни странно, поведение гномов очень напоминало традиции уроженцев Полуночных земель, готовых умереть, только бы не допустить, чтобы их заподозрили в способности поддаться страху. Фрам же продолжал говорить, неотрывно буравя взглядом из-под сдвинутых бровей какой-то сучок в полированной столешнице.

– Когда он начал вещать, рядом с ним находились двое – Кьяр, его воспитанник и Скафти, его правнук. Скафти побежал за мной, но я замешкался и пришел слишком поздно. Впрочем, я все равно не понял бы и половины – Офейг говорил на Древнем Наречии. Кьяр пытался переводить, но получилось скверно. Мы разобрали что-то о грядущем безумии прошлых времен и льющейся крови… Я-то думал – он закончит прорицать, очнется и растолкует нам, что к чему. Так всегда происходило. А его вдруг корчить начало, потом и того хуже – болтать, понятное дело, перестал, вытянулся и затих. Ни жив и ни мертв, а так, что-то среднее. Он до сих пор такой – молчит и таращится в ту темноту, где звучит неслышимый для нас голос…

Фрам помолчал, испустил еще один тяжкий вздох, заглянул в заботливо наполненную Дженной чашу, но пить не стал.

– Вот так-то… Самое скверное – Офейг, хоть и вонючий старый гриб, но колдун первостатейный, в Подгорном Королевстве иного такого вряд ли сыщешь. А как он есть придворный ведун и ближний советник самого Короля-под-Горой, то наплевать на всю эту историю я, сам понимаешь, не мог. В тот же день созвал Круг, обсказал, что да как, и мы порешили: лучше переоценить опасность, чем недооценить. Ежели спустя пару седмиц выяснится, что Офейг попросту спятил по старости лет либо же мы его неверно поняли, мы вернемся. Тогда я лично извинюсь перед королем Эртелем и возмещу причиненные убытки. Если он выскажет желание, чтобы мои соотечественники или лично я больше не показывались ему на глаза – пусть так и станется. Признаю, я опрометчиво поступил с этим посланием, но ничего иного я придумать не сумел…

Дверг раздраженно махнул рукой и наконец одним глотком опорожнил кубок с огненной жидкостью.

– Теперь понимаю, отчего твои посланники столь упорно заверяли нас в собственном неведении, – сказал киммериец, когда стало ясно, что Фрам закончил свое повествование. – Эртель и так шипел, что твоя жаровня, ежели в нее плюнуть. Узнай он, что причиной всему – бред какого-то дряхлого колдуна, который к тому же толком и не разобрали… Не в обиду вам будет сказано, к гномским ведунам люди относятся не слишком уважительно.

– Так же, как и гномы – к людским, – хмыкнул Фрам. – Тотланта в счет не беру.

– А как быть горожанам в ожидании, пока минуют отведенные вами две седмицы? – осторожно заговорила Дженна. – Следует ли из речений вашего предсказателя, что беда угрожает всем – и нам, людям, и Племени Карающей Длани?

– Лгать не буду – не знаю, – поколебавшись, ответил Старейшина. – Проклятье! Клянусь Молотом Предвечного Творца, я согласился бы обрить бороду, если б кто-то объяснил мне самому, в чем тут дело! Будь моя воля, я бы на всякий случай отменил Летнюю Ярмарку или хотя бы отодвинул ее начало на десяток дней позже. Чует мое сердце, грядет какая-то большая дрянь… А ты, – он повернулся к озадаченно хмурившемся варвару, – ты забирал бы своих близких и возвращался обратно, в Тарантию. Уж кого-кого, Конан, а тебя дела Пограничья касаются менее всех прочих.

– Бросив Эртеля на произвол судьбы? – едко переспросил Конан. – Когда, по твоим же словам, готовится невесть какая гадость? Полагаешь, ему недостаточно вашего бегства?

– Так и знал, что ты не двинешься с места, – грустно кивнул Фрам. – Впрочем, поступай, как знаешь. Вы точно не хотите выпить?.. Я вот уже который кувшин за эти четыре дня употребляю – и спокойнее на душе становится. Вроде как забываешь обо всем, будто это и не с тобой происходит.

В усадьбе старосты двергов аквилонский король и его спутница пробыли довольно долго, о чем свидетельствовали удлинившиеся тени и отдаленный перезвон курантов на башне Цитадели. Торопиться обратно в замок не имело смысла, и варварская парочка, не сговариваясь, зашагала вверх по улице куда глаза глядят. Оба помалкивали, размышляя над услышанным.

– Провалиться мне на этом месте, если я поняла – чего именно так напугался почтенный Фрам! – неожиданно изрекла Зенобия Канах, когда они миновали пару кварталов, а остроконечная драночная крыша гномского жилища скрылась за другими строениями. – Туманные намеки – вот чем вдоволь попотчевал двергов их спятивший предсказатель! Я не очень хорошо знакома с обычаями подгорного народа…

– Кто с ними знаком? – буркнул Конан.

– …Но мне доподлинно известно: уж чем-чем, а зловещими предсказаниями гномов не проймешь. Они слишком мудры и слишком близки к земным корням, чтобы обращать внимание на всякую словесную дребедень. Дверги верят в то, что можно рассмотреть глазами, потрогать руками или разбить киркой.

– Значит, у Фрама есть осязаемые и убедительные доказательства верности слов их провидца, – пожал плечами король Аквилонии. – Которые он предпочел держать при себе. Хочешь сказать, что предупреждала заранее и мы остались ни с чем?

– Не собираюсь, – отреклась Дженна. – Кроме того, нам удалось вызнать кое-что полезное. Этот хмурый гномский военачальник, что приходил в королевскую крепость, рек сущую истину: у живущих под Каменным Небом есть свои тайны и свои неурядицы, о которых прочим знать не обязательно. Эртелю придется смириться с отсутствием двергов на этой Ярмарке, но, думаю, они вернутся.

– А если нет?

– Тогда ни ты, ни Эртель Эклинг, ни даже сам Митра не сможете ничего исправить, – развела руками Зенобия. – Из названия Пограничья придется выбросить упоминание о гномах, страна окажется по уши в трудностях, но пройдет время – и все как-нибудь наладится.

– То есть ты полагаешь, что людей с оборотнями эта неведомая гадость не коснется? – уточнил киммериец.

– Не путай меня с госпожой Меланталь, – невесело хмыкнула Дженна. – В отличие от нее, я не обладаю даром видеть будущее. Я умею только слушать, сопоставлять и делать выводы. Не отрицаю, мне тревожно… Пожалуй, я бы согласилась отослать домой детей и часть свиты, но мы, то есть ты и я, повременим с возвращением. Возможно, и даже наверняка, участие в Летнем Торжище самого Конана Аквилонского с семейством успокоит купцов и с лихвой исправит ущерб, причиненный странным исходом подгорного народа. Поспешный же наш отъезд, притом именно сейчас, окончательно подорвет репутацию Вольфгарда…