Дружный смех однокурсников и экипажа разрядил атмосферу нарождающегося страха, острыми бичами весёлости прогнал в сгущающиеся светлые летние сумерки на песчаный остров, кремовой спиной греющийся над водой в лучах солнца.

После суматошной отправки боязливых и трусих девчонок, перемещение вещей и ребят заняло около получаса.

Эдуард Алексеевич поздоровался со всеми и, обращаясь к Владимирцеву, попросил экипаж судна не отказаться трапезничать с ними.

Капитан и матросы, вежливо поблагодарив за любезное приглашение, уехали в направлении Ленска — северная навигация коротка, а сделать нужно, успеть много — веская мотивация.

Алина Прокопьевна суетилась возле столов, рассаживая девушек, балагуря и стараясь им угодить, и обиделась, когда Настя и Надя предложили ей помощь в обслуживании (нам это совсем не сложно, заверили девушки).

— Да вы что, дорогие мои! — расчувствовалась женщина, с благодарностью влажно сверкнули карие агаты глаз, — для меня это радость, кормить и готовить… — потом махнула рукой, смахнув с ресниц бисеринки слёз, крикнула что-то детям.

— Клёвая тётка, — произнёс Витя, втянул носом витавший вокруг костра запах приготовленной пищи, вместе с паром, вырывающимся наружу, — пахнет обалденно!

Когда кушаешь на природе, особенно на берегу реки, пищу, которую приготовили на костре, удивительно впитавшую в себя тонкий запах дыма, об отсутствии аппетита говорить до неприличия нескромно.

В естественных условиях, можно добавить в почти первобытных местах, аппетит преследует на каждом шагу.

Бусинкой влаги, готовой, вот-вот, сорваться с острия хвоинки, заманчиво блестя в луче солнечного света; в спрятавшейся в листочках среди густой травы ягоде бруснике; в тихом пении острых макушек елей и шаров крон сосен; в треске сучка под твоей или чьею-то ногой и в прозрачно-лиловой дымке, в которой скрывается глубина лесной чащи, маня к себе и увлекая за собой.

С рыбным супом, с пловом из кролика взрослые и студенты расправились быстро.

Детей Алины девушки угостили шоколадками; под строгим оком матери ребятня схватила «Сникерсы» и «Марсы» и, уплетая сладкое угощение за обе щёки, продолжили резвиться на берегу реки.

Ужин закончился чаем по-якутски, с жирным, почти сливки, топлёным молоком.

И не смотря на стойкое сопротивление Алины, возражающей против всякой помощи — не маленькая, справлюсь сама! — ребята наносили воды для мытья посуды, повесили котлы над костром, в который для длительности горения подложили крупные поленья, расколотые до половины; а девочки пособили управиться с наведением порядка.

Владимирцев, Шмидт и Косиндо после плотного и сытного ужина пошли подышать воздухом — моцион по берегу реки, не сказка ли?!

Во время неспешной прогулки Эдуард Алексеевич дал Владимирцеву короткий отчёт, сведя его к знаменателю: лагерь разбит, палатки установлены, генератор и топливо для обеспечения электричеством в полном порядке.

— Очень хорошо, Эдуард Алексеевич, вы прекрасно потрудились! — похвалил Владимирцев, оглянувшись на остановившегося Шмидта, который увлечённо наблюдал за закатом и играющей в воде рыбой, сказал ему: — А от вас требуется результат, Алексей Оттович.

Шмидт резко поскользнулся на мокром голыше и, произнеся коротко «ой!», рухнул в воду, отчаянно колотя руками по поверхности, поднимая веер брызг.

Владимирцев и Косиндо бросились вылавливать барахтающегося в реке начальника экспедиции; вместе с ним и сами вымокли до нитки; но когда поставили Шмидта на ноги, долго и весело смеялись, хлопая себя по мокрым бокам — вода у берега доходила всем троим до колен.

— Что же вы так болезненно отреагировали, Алексей Оттович? — спросил Владимирцев, — под результатом я, как человек живущий бизнесом, подразумеваю даже его отсутствие.

Шмидт начал оправдываться, виновато глядя то на Владимирцева, то на Косиндо, дескать, его падение в воду это простая случайность и никоим образом оно не связано со словами о работе.

Продрогшие мужчины бегом вернулись к костру.

Поймав на себе удивлённые взгляды ребят и Алины, дружно объяснили, что решили искупаться. На вопрос, почему в одежде, ответили без фантазий, мол, не захотели смущать обнажёнными телами присутствующих здесь дам и галантно поклонились в их сторону и застывшей с открытым ртом и дымящейся кружкой с чаем в руке Алине.

— Есть одно пожелание, — заметил Владимирцев, — оно касается джентльменов.

— Какое же? — спросили юноши, ожидая услышать что-то оригинальное

— Настоятельно не рекомендую повторять наш экзерсис, — Владимирцев заметно вздрогнул и, потянув носом воздух, процитировал классика, немного видоизменив слова: — Ночь. Улица. Костёр. Далеко до аптеки.

Потянувшая от реки свежесть заставила вспомнить о тёплых вещах. Натянув на себя джемпера и свитеры, укутавшись в одеяла, студенты уселись вокруг костра, посылающего в сиреневое небо искры-послания, тающие высоко над головой. Вскоре к ним присоединились переодевшиеся в сухую одежду, не любящие смущать обнажённым торсом молодых дам мужчины.

Глядя на костёр, на ярко-алые, почти прозрачные по бокам языки, лижущие жадно седой сумрак ночи, кто-то задумчиво произнёс:

— Вот так и просидеть всю ночь, глядя на огонь, слушая песни волн.

— Думаю, так и будет, — заговорил Владимирцев, — летняя ночь северных широт правдоподобно похожа на ранний вечер. Когда кончается день и наступает ночь трудно определить. Но сейчас речь о другом. Именно в эту минуту вспомнилось моё студенчество. В стройотряде или осенью на уборке урожая, мы частенько засиживались у костра до утренней зари под гитару и песни. Кстати, — встрепенулся он, — в салоне я видел гитару.

Петра Глотова выдали с головой.

— Это Глотова Петьки, — отозвался сонно кто-то.

— Не стесняйся, Петя! — поддержали товарища однокурсники, — спой.

— Только без присказок, что «что-нибудь, такого названия нет», ты прославился как большой любитель пооригинальничать.

— Действительно, Петя, — повернулся в его сторону Владимирцев и посмотрел на юношу с интересом. — Исполни, что знаешь и любишь. Мы с удовольствием послушаем. А если знаем слова, то подпоём. Правда, ребята?

— Ой, да! ну, конечно! Подпоём!

В это время Алина принесла и раздала кружки со свежим дымящимся чаем. Сидящим возле костра стало по-домашнему уютно.

— Ух, ты! Вовремя! — послышались голоса студентов. — Спасибо, Алина! Садись с нами, — посыпались предложения.

Женщина с неохотой отказалась, пояснив, что ребятня без неё не уснёт, а как задремлют, она следом. Поблагодарила и ушла в палатку.

— С утра без устали возилась, готовила, — с теплотой в голосе сказал Косиндо, — умаялась. Пусть отдыхает.

Пока все пили обжигающий чай, громко втягивая через сложенные губы, боясь обжечься, Петя сходил в палатку за гитарой.

Ему уступили место — раздвинулись в стороны — чтобы не мешать исполнителю. Петя сел, по привычке, свойственной всем музыкантам, размял пальцы, перебрал струны и сказал, что исполнит песню одной старой группы, в иносказательном смысле песню можно назвать колыбельной для полуночников.

Резкие быстрые удары по струнам взбудоражили и возмутили сладко дремавшую тишину в глубине леса. Напористая мелодия острым ножом распорола полог ночи и далеко на восходе, где встаёт солнце, небеса окрасились в незаметный пунцовый окрас, заалели лёгкие лепестки облаков. С противоположного берега, укрытого от глаз молочной пленой тумана донеслась частая деревянная дробь (над водой звуки разлетаются далеко).

С первых слов песни Петя придал голосу незаметную хрипотцу и басовитость.