С некоторых пор в политической жизни Мундосы стало сказываться присутствие Антимессии. Объехав целый свет, последовательно выдворяемый из многих государств, он в один прекрасный день в окружении свиты секретарей, метресс, телохранителей, врачей, архивариусов и учеников объявился в Суаресе. Очередной диктатор Мундосы увлекался либерализмом, ему нравилось разыгрывать из себя демократа. Недовольный полученной в народе кличкой Karniserio de garnison{17} он отказался от звания бригадного генерала, фотографировался только в белом гражданском костюме с богемного вида шарфиком вместо галстука и велел величать себя сеньором Президентом, а кроме того, навербовал целый хор подпевал, который нарек Парламентом.

Оказанное Антимессии радушие сделало Мундосу притчей во языцех. «Мундоса — единственное государство, не побоявшееся заразы суперэкстремизма». По пятам за Аитимессией следовала толпа журналистов, страницы всемирно известных газет обошли фотографии, на которых во все белое одетый сеньор Президент дружелюбно беседовал с основоположником теории активного хаоса, невысоким человечком, смотревшим на него испуганно-загнанным взглядом. И впоследствии имя Президента не раз склонялось вместе с именем Антнмессии. Это почему-то льстило сеньору Президенту и давало ему повод говорить в Парламенте о возросшем международном авторитете Мундосы.

Считалось, что Антимессия, отказавшись от политической деятельности, избрал своим призванием литераторство и философию и теперь пишет мемуары, приводит в порядок опубликованные ранее статьи, совершенствует теоретическую платформу. Однако при посредничестве многочисленных учеников по-прежнему был связан со своими сторонниками на всех пяти континентах.

Что именно проповедовал Антимессия, никто не мог толком понять, о конечных целях он говорил туманно. Его-де интересует сам процесс. Главный его тезис — отрицание. Он был недоволен и всех недовольных звал на борьбу против насилия во имя еще большего насилия, против диктата во имя еще большего диктата.

Ошибались те, кто игру Антнмессии на глубоко укоренившихся человеческих чувствах — недовольстве и озлоблении — считали недостойным внимания чудачеством или придурью. Последующие годы, когда сам Антимессия уже был надежно замурован в двадцатитонную колоду из цемента, чтобы уберечь его от почитателей, пытавшихся растерзать труп на реликвии, и от противников, намеревавшихся вышвырнуть его в сточную канаву, — последующие годы показали, что именно из идейного наследия Антимессии вырос терроризм так называемых «красных бригад», теория гражданской войны в городах, а также шантаж, своего рода атомная бомба бунтарей.

События, превратившие Мундосу в заключительную страницу жизнеописания Атимессии и, к удовлетворению сеньора Президента, еще раз приковавшие к ней внимание мировой печати, с точки обзора Эдуарда начались с незначительного и неожиданного случая. Как-то вечером, когда он уже опустил ставень на витрину, а на порог поставил стул, что означало конец рабочего дня, в лавку с улицы расхлябанной походкой зашел странной наружности священник в сутане с глубоко надвинутой на глаза широкополой шляпой.

— Чем могу служить? — спросил Эдуард, подавляя в себе безотчетную неприязнь. Предчувствие подсказало, что он имеет дело с человеком, принявшим малоподходящее для него обличье.

Сначала незнакомец притворился, будто разглядывает разложенные под стеклом амулеты, и в то же время, не поднимая головы, косился по сторонам. И вдруг, распрямившись, с театральной манерностью снял шляпу. Эдуард, возможно, и не узнал бы его, — за многие годы черты лица основательно изменились. Если бы не безобразный рубец на лбу с ритмично пульсирующей кожей, если бы не вздернутое левое веко, приоткрывавшее белок выпученного глаза.

— Да, почтенный Родригес, это я, — сказал Микаэл. — Судьбе было угодно опять нас свести. Мне требуется пристанище дня на три, на четыре. Не вздумай говорить, что ты мне отказываешь.

Эдуард и на дверь опустил ставень. Чтобы иметь хоть сколько-то времени на размышление. В голове была удивительная пустота, ни о чем не хотелось думать.

— Зайди сюда и подожди. — Он провел Микаэла в тесное помещение склада и задернул занавеску, а сам спустился в подвал и выплатил Хосе его месячное жалованье, хотя до первого числа оставалось несколько дней. Он объявил Хосе, что тот может отправиться в гости к родным не под Новый год, как обычно, а прямо сейчас. Кроме того, Эдуард повесил на дверь объявление, извещающее, что магазин в ближайшие дни будет закрыт. В гараже довольно долго не мог решить, поехать ли ему к Марии Эстере на мотоцикле или на недавно купленной спортивной модели «форда». Все же выбрал мотоцикл.

Эдуард обрадовался, встретив в селении не только Марию Эстере, но и всех троих ее сорванцов. Их отпустили домой, поскольку в школе опасались эпидемии скарлатины. Весь первый день Эдуард возился с мальчишками, катая их на мотоцикле по главной улице поселка. На следующий день Алехандро самому захотелось сесть за руль. Вначале все шло хорошо. Но подвела горячность подростка — Алехандро на полном скаку врезался в стаю индюков. К несчастью, индюки принадлежали бывшему патрону Марии Эстере, тот все еще не мог себе простить опрометчивую сделку с Эдуардом: позволить так себя провести, ясное дело, надо было запросить в два, три раза больше! Старая злоба точила. Патрон отказался принять отступное за индюков, сказал, что подаст на Эдуарда в суд.

Ночью в дом вломились полицейские. То, что его арестовали из-за нескольких задавленных индюков, представлялось невероятным. Но в Мундосе существовали своеобразные понятия о правах и справедливости, с этим следовало считаться.

На него надели наручники. В полицейской колымаге его повезли обратно в Суарес. Ни при аресте, ни в пути Эдуарду ничего не объяснили. В префектуре Эдуарда допрашивал высокий полицейский чин.

— Признаете себя виновным? — тот задал первый вопрос.

— Да, — ответил Эдуард. — Алехандро по неосторожности наехал на выводок индюков, я готов оплатить нанесенный урон.

— Разыгрывать сумасшедшего нет смысла, — возразил чиновник. — Этот номер у зас не пройдет. Вы обвиняетесь в убийстве не индюков, а Антимессии. Соучастии в убийстве.

Расследование длилось семь месяцев. Суд с перерывами на рождество, пасху и день рождения супруги Президента продолжался полгода. В Суарес съехались журналисты из шестидесяти семи стран. Различные общественные организации прислали своих наблюдателей. Защищать Эдуардо Родригеса безвозмездно предлагали лучшие адвокаты Филиппин, Новой Зеландии, Панамы и Колумбии, но он, по врожденному упрямству Вэягалов, от услуг правоведов отказался.

Обвинение было расплывчато. Версия прокурора изобиловала домыслами. Обвиняемые отказались признать себя виновными. Слуга Антимессии лишь подтвердил известное: каминными щипцами он нанес своему господину удар по голове, не приводя при этом никаких объяснений относительно мотивов поступка.

Эдуард держался первоначальных показаний — он ничего не знает — в день происшествия находился в деревне, обучал ребят езде на мотоцикле.

Человек, назвавшийся Микаэлом Чандлером, — его подлинную фамилию установить не удалось, сообщил лишь о своей принадлежности к Всемирному синдикату анархистов, — после совершенного преступления отвез слугу Антимессии на машине в аэропорт. Машина, спортивная модель фирмы «Форд», принадлежала Эдуардо Родригесу.

Версию обвинения опровергал тот факт, что Микаэла Чандлера задержал работник Эдуардо Родригеса — Хосе Родригес. Да, он уезжал погостить в родное селение и вернулся раньше, чем обычно. Ему показалось странным, что в гараже нет ни машины, ни мотоцикла. Ночью он был разбужен шумом — какой-то незнакомец пытался поставить машину в гараж.

— И что произошло потом? — спросил судья.

— Потом мы оба немножко постреляли.

— А потом?

— Потом я доставил его в полицию.

В зале послышался смех. Магниевые вспышки фоторепортеров напоминали хлопки пробок шампанского.