Я чувствовала, как меня охватывает смертельная скука. Помощь пришла неожиданно – в образе маленького ощетинившегося песика, который бросился на мои юбки. Все рассмеялись такой собачьей бесцеремонности, а я была только рада, что теперь могу хотя бы с кем-нибудь пообщаться. Мне даже стало интересно, как там в Лондоне Годфри ладит с Казановой.

– Шпецль нашел себе новую подружку, – объявила Ирен по-английски. – Шнауцер, – пояснила мне она и предложила собравшимся: – Позвольте нам прогуляться с собачкой по картинной галерее, а я заодно расскажу подруге о предках Ормштейнов.

– Это будет очень мило. – Лицо королевы в обрамлении золотистых с проседью волос было бело, как антверпенское льняное полотно.

Принц встал, собираясь сопровождать нас.

– Нет-нет, ваше высочество, – поспешно произнесла Ирен. – Не стоит оставлять своих родных. Это моя подруга, и потому именно моя святая обязанность развлекать ее.

С этими словами она поспешно вывела меня из залы, чтобы за нами никто не смог увязаться. Маленький песик крутился у нас под ногами, то и дело щелкая зубами, – он все пытался ухватить бархатные банты на оборках шлейфа Ирен.

Не обращая ровным счетом никакого внимания на собаку, подруга поспешно потащила меня вверх по мраморной лестнице – широкой, словно одна из пражских улиц (которые, по правде говоря, довольно узкие). Мы оказались в длинной галерее. Свет развесистых, словно деревья, люстр мерцал на золоченых рамах картин.

– Погляди на эту, Нелл. – Ирен притянула меня к темноватой картине маслом.

Передо мной была работа неизвестного художника эпохи Ренессанса. Разинув рот, я уставилась на обнаженную рыхлую девицу, распростершуюся возле ручья. Только художнику-мужчине может взбрести в голову, что такое обилие плоти – красиво.

– Я должна?.. – начала было я.

– Это Рубенс! Нисколько в этом не сомневаюсь. А вот эта картина рядом… Да нет, тот джентльмен с заячьей губой и воротником из горностая – один из предков Вилли, а я говорю про вон ту…

Я взглянула на полотно в багровых тонах и предположила:

– Тициан?

– Именно! – Ирен, прищурившись, посмотрела вдаль, в самый конец галереи. – Только представь! Все эти картины якобы написаны «неизвестными художниками». Если бы я была королевой, я бы первым делом выписала из Лувра эксперта-искусствоведа. Эти картины стоят целое состояние. Они были незаслуженно забыты. Думаю, эта оплошность была вызвана неразберихой в конце семнадцатого века, когда Габсбурги решили перенести столицу из Праги в Вену. Естественно, они собирались забрать с собой все ценное, но в ходе сборов проявили небрежность. Такое часто случается, когда особы королевской крови пакуют вещи в спешке.

Меня охватило жуткое подозрение. Одно дело – поиски Бриллиантового пояса, а другое дело…

– Ирен, неужели ты хочешь…

– Бежать, выкрав эти картины? А у тебя богатое воображение, Нелл! Зачем мне их красть? Мои дела идут в гору, а не наоборот. Нет, мне просто хотелось сказать, что в замке не хватает твердой руки.

– Честно говоря, то, о чем ты говоришь, – дело короля.

– Он тяжко болен и был прикован к постели, еще когда мы познакомились с Вилли в Варшаве.

– В таком случае пусть этим займется королева.

– Я же сказала, тут необходима твердость.

Подруга взяла меня под руку, и мы двинулись по увешанной портретами галерее. Позади раздалось удаляющееся цоканье коготков – песик решил вернуться в обеденный зал.

– Вилли… Я еще не рассказала ему, что у него в замке за картины.

– Это еще почему?

– Потому что Вилли еще не сказал мне, в какой роли он меня видит в дальнейшем.

– В какой роли видит? – переспросила я.

– Или не видит, – небрежно пожала плечами Ирен.

– Бога ради, Ирен, я пять дней ехала к тебе, переживала так, что места себе не находила! Я сейчас не в настроении ломать голову над твоими загадками. Как сказал бы Казанова: «Хватит болтать!»

Ирен отшатнулась, а ее глаза цвета топаза расширились от изумления. Вдруг она расхохоталась, и эхо ее смеха пошло гулять по галерее, отражаясь от облицованных мрамором стен. Адлер смеялась так заразительно, что мне показалось, будто даже лица на портретах начинают улыбаться ей в ответ.

– Я не подозревала, Нелл, что Казанова входит в число твоих близких друзей.

Я звучно топнула ногой:

– Казанова – гадкий, дурно воспитанный попугай, однако он выражает свои мысли куда более связно, чем ты.

– Ты права. Я слишком долго испытывала твое терпение. Просто пойми, я тоже весьма озадачена. Вот, давай присядем на эту сказочно неудобную мраморную скамью.

– Ну, – нетерпеливо произнесла я.

– Вилли по уши в меня влюблен, – вздохнула Ирен.

– Естественно.

Подруга улыбнулась моей реакции и продолжила:

– Он завалил меня подарками, хотя от большинства из них я отказалась. Как в Варшаве, так и в Праге он ходит за мной как привязанный. Он просто прыгал от радости, когда Дворжак предложил мне работу в Пражском национальном оперном театре. Он ведет себя так, словно мы всегда будем вместе и никогда не расстанемся…

– И?..

– И очень скоро мой статус изменится настолько, что я сама по праву выпишу искусствоведа из Лувра. «Возвращение» утраченных шедевров будет как нельзя кстати и для королевской семьи, и для всего чешского народа, который мне так полюбился.

– Так в чем же дело?

– Вилли пока не сделал мне предложения.

– То есть баш на баш?

– Нет. – Ирен внимательно посмотрела на меня. – Я просто не желаю светить козырями, не зная, что у него на руках. Твой мистер Нортон совершенно прав. Знала бы ты, какой густой паутиной интриг здесь все опутано! В Богемии, изнывающей под гнетом Австро-Венгерской империи, свои обычаи и традиции. Между прочим, чехам разрешили использовать родное наречие совсем недавно, а до этого на протяжении целых двухсот лет здесь был лишь один официальный язык – немецкий. – Она топнула ножкой по мраморному полу: – Я и шага не сделаю, пока не буду уверена, что подо мной твердая почва.

– Так вот зачем ты меня позвала? Ты хочешь, чтобы я уговорила Вильгельма Готтсрейха Сигизмунда фон Ормштейна сделать тебе предложение?

Ирен, будто желая как следует вразумить, дернула меня за руку:

– У тебя потрясающая память на имена, Нелл. Нет, уговаривать как раз никого не нужно. Вилли всем своим поведением показывает… – Она подалась ко мне. Глаза подруги сияли. – Не секрет, что многие примадонны во время выступлений надевают не дешевые стекляшки, а настоящие драгоценности, подаренные богатыми поклонниками. Еще меньшим секретом является тот факт, что они состоят в любовной связи с этими воздыхателями. Я отказывалась от подобных подарков Вилли. Я даже не приняла от него роскошный набор гранатовых украшений, потому что не желала себя компрометировать и поступаться своей свободой. То, что можно принять от клиента вроде мистера Тиффани, который, по большому счету, обычный лавочник, ни в коем случае нельзя принимать от короля, пусть даже он пока еще кронпринц. У короля есть власть, и нельзя допускать, чтоб он думал, что этой властью можно пользоваться в отношениях между мужчиной и женщиной. Вилли не привык к отказам, – доверительно сообщила мне Ирен, – для него это было в новинку и весьма его обескуражило. Однажды вечером после ужина он отвел меня в один из залов в этом замке и показал мне королевские драгоценности. Он надел их на меня собственными руками, потом хлопнул в свои царственные ладоши, и к нам вошел фотограф, ждавший в соседнем покое. Он запечатлел нас вместе с Вилли. Я была с ног до головы усыпана бриллиантами и рубинами. Вилли отдал мне фотографию со словами, что я могу оставить себе этот скромный подарок – пусть он полежит у меня до того дня, когда все эти драгоценности по праву станут моими…

– Получается, он и вправду собирается жениться на тебе. Ирен, но ведь это означает, что ты станешь королевой… Этого не может быть! – воскликнула я.

– Это еще почему? Разве я не королева сцены, пусть даже иногда мне и приходилось играть роль уличной торговки?