– Я и сама этого от себя не ожидала, – призналась я. – Поймите, случилась какая-то беда, с которой Ирен не может справиться в одиночку.

– А вы думаете, вам это под силу?

– Возможно, – с суровым видом ответила я. – Если бы Ирен считала, что на меня нельзя положиться, она не стала бы просить меня о помощи. Вы согласны?

– Да, – подумав, ответил Годфри, – не стала бы. В этом вы, пожалуй, правы.

Он глубоко вздохнул, и я тотчас же смягчилась. Вздох говорил о том, сколь сильно мистер Нортон обо мне беспокоится. Мое благополучие вообще мало кого волновало, за исключением Джаспера Хиггенботтома и еще одного человека, о котором я даже не смею и думать. Именно поэтому я чувствовала себя обязанной, не взирая на опасности, откликнуться на зов Ирен, сколь бы странным он мне ни казался.

Пальцы Годфри Нортона задумчиво скользили по золотой цепочке часов. Наконец он тоже сделал выбор:

– Подготовка к вашему путешествию – дело непростое. Его я беру на себя. Вас я прошу лишь об одном: как только доберетесь до Праги, немедленно дайте мне телеграмму. Или нет, даже раньше, если в дороге с вами что-нибудь случится.

– Хорошо. Вы очень добры, мистер Нортон.

– Годфри, – коротко поправил меня он. – Уж коли вы не слушаете советов, которые я даю из лучших побуждений, зовите меня по имени.

– Нелл. – Потупив взгляд, я протянула ему ладонь.

Мы пожали друг другу руки, и Годфри, с нежностью на меня посмотрев, покачал головой:

– Надеюсь, мисс Ирен Адлер в вас не ошиблась. Вы собираетесь сунуть голову в пасть льву.

Как впоследствии выяснилось, мистер Нортон оказался совершенно прав.

Не без помощи Годфри я внесла плату за квартиру за несколько недель вперед, заперла ее и вскоре уже сидела в поезде, мчавшем меня прочь от Лондона в Дувр. Оттуда я добралась на корабле до Остенде, после чего, прыгая с поезда на поезд, миновала Брюссель, Кельн, Франкфурт и Нюрнберг.

Вспомнив о том, как перед отъездом сказала Годфри, что кое-кому придется во время моего отсутствия заботиться о Казанове, я улыбнулась своему отражению в окне вагона.

– Что? Неужели ты не можешь… – начал он.

– Продать попугая? Боюсь, у меня уже нет на это времени.

– Я нисколько не сомневаюсь, что…

– Подходящих друзей у меня тоже нет, Годфри. – Заметив, как он вздрогнул, когда я, сладко улыбнувшись, назвала его по имени, я вздохнула и продолжила: – Так что теперь за попугая отвечаешь ты. Нисколько не сомневаюсь, он скрасит твое одиночество.

Годфри застонал.

– Чтобы хоть как-то отучить его от нелицеприятных выражений, я стала зубрить с ним алфавит, – деловито продолжала я. – По три буквы за каждое занятие. Мы сейчас как раз проходим буквы «джей», «кей» и «эл».

– Ну еще бы, совсем как в имени Джекил. Сжалься, Нелл! Смотри, вернувшись, ты обнаружишь, что я в обществе несносного Казановы превратился в жуткого Хайда[35].

– Ну что мне на это сказать? Меня ждут опасности в чужом краю, а тебе предстоит с ними столкнуться дома.

На этой ноте мы закончили обсуждение дальнейшей судьбы Казановы. Надо сказать, я недолго рисовала в своем воображении картину того, как попугай, присутствие которого наверняка добавит красок в холостяцкую жизнь Годфри, обживается в конторе адвоката. Мои мысли были заняты совершенно другим: я мчалась через всю Европу на зов Ирен.

Хотя Рейн потряс меня своей красотой, я практически не обращала внимания на проносившиеся мимо меня живописные сельские пейзажи. Мне не давали покоя тревожные мысли. При пересадках, не желая попусту тратить время, я ни разу не остановилась на ночлег в гостинице. Я спала в поездах, и меня, словно ребенка погремушкой, убаюкивало перестуком колес. Я представляла, как Ирен ехала той же дорогой и писала мне письма; воображала, как она смотрела в окно и видела то же, что и я: поросшие лесами склоны и развалины замков, башни которых, словно пальцы, вздымались в небо на вершинах холмов и посреди чащ.

Однако ничто не могло меня заставить забыть о цели моего путешествия, даже общий вагон поезда Нюрнберг – Прага. В этом вагоне, кроме меня, набилось еще шестнадцать человек, окутанных букетом слишком знакомых и при этом не очень приятных запахов.

Прага встретила меня сутолокой остроконечных крыш, средневековых башен и старинных зданий, вытянувшихся вдоль реки, которая называлась Влтава. Мостами, связывающими берега реки, город чем-то напоминал Венецию. Главной же его достопримечательностью был замок, возвышающийся над городом, словно слива над рождественским пудингом. Нисколько не сомневаюсь, что это гигантское строение в барочном стиле является одним из самых больших дворцов в Европе. Я буквально разинула рот при мысли, что моя подруга лично знакома с человеком, который в один прекрасный день будет править отсюда своим королевством, пусть даже и крошечным.

Взяв себя в руки, я решила не отвлекаться и заняться делом – поисками Ирен. Еще в поезде я начала расспрашивать попутчиков о национальном оперном театре, прямо там узнав, что он находится неподалеку от Карлова моста. Сдав на вокзале багаж в камеру хранения, я отправилась пешком исследовать центр города.

Языковой барьер препятствием для меня не являлся. Вместо того чтобы расспрашивать дорогу, я просто пошла вдоль по набережной. Извилистые средневековые улочки выглядели очень соблазнительно, так и маня меня свернуть на них, однако я не поддалась соблазну. Вскоре я увидела величественное здание, на фронтоне которого вилась длинная надпись практически из одних согласных. Напустив на себя уверенный вид, я вошла внутрь, оказавшись в темном пустом вестибюле.

Никто не бросился мне навстречу, никто не попытался меня остановить. Поднявшись по лестнице, устланной ковровой дорожкой, я толкнула золоченую дверь. Зал оперного театра предстал передо мной во всем своем великолепии, как будто сняли крышку с коробки дорогих французских шоколадных конфет. Повсюду сверкала позолота. Я увидела ряды обитых красным бархатом кресел, занавес и кучку людей, сидевших в переднем ряду у самой сцены.

А на самой едва освещенной сцене я разглядела крошечные, напоминавшие марионетки фигурки. Я двинулась вниз под уклон по проходу между рядами, слушая, как немелодично распеваются исполнители, забирая то слишком высоко, то наоборот – чересчур низко. Пели они в основном на булькающем чешском, которого я уже успела наслушаться в вагоне поезда. Время от времени один из мужчин, сидевших в первом ряду, начинал что-то втолковывать актерам повелительным тоном и в его речи проскакивали английские слова. Одна из женщин на сцене отвечала ему по-английски… Ирен!

Вне себя от радости, что моя подруга в добром здравии и пока не лишилась работы, я, позабыв о всякой осторожности, бросилась к сцене. Один за другим актеры начали поворачиваться, чтобы взглянуть на меня.

Ирен повернулась ко мне последней. Она был точно такой же, как прежде, но в то же время совсем другой. Сложность прически моей подруги наводила на мысль о том, что у нее есть служанка, а наряд свидетельствовал о богатстве. Сразу было видно, что теперь Ирен не нужно каждый вечер перешивать кружева и ленты на платьях, пытаясь придумать что-нибудь новенькое. Когда Ирен меня увидела, ее лицо озарилось знакомой улыбкой. Моя подруга шагнула к выключенным огням рампы и, невзирая на оркестровую яму, разделявшую нас, протянула ко мне руки.

– Милая Нелл, как чудесно с твоей стороны, что ты приехала, – улыбаясь, промолвила Ирен с таким видом, будто я заглянула к ней с соседней улицы, а не примчалась с другого конца Европы.

Мне показалось, что мое появление ее нисколько не удивило.

Глава восемнадцатая

Прага и яд

Я обвела взглядом роскошные покои моей подруги:

– Мне кажется, не совсем уместно…

– Уместно! Уместность – чисто английское понятие. Уже год, как я ни разу не слышала об уместности! – Рассмеявшись, Ирен положила ноги на шезлонг, обитый расшитой золотом парчой.