Четверо остальных: первенец, родившийся 5 ноября 1712 года и умерший во младенчестве, Катерина, старшая, скончавшаяся в возрасте двух лет, 3 августа 1718 года, вторая Катерина и младшая Анжелика, постриженная в монахини, до тех пор не дожили.
Еще мы знаем о матери Дидро, что, хотя в их роду потомственной была профессия бочара, Виньероны чаще, чем Дидро, меняли фартук ремесленника на сутану. Два дяди Анжелики были канониками. Канониками были и два ее брата. Подобное родство не прошло бесследно для обоих ее сыновей.
III Он мог бы стать иезуитом
— Сделайте Дени каноником! — сказал каноник Дидье Виньерон своей сестре Анжелике и своему зятю и тезке-ножовщику. — Я завещаю ему свой дом и свою конюшню вместе со своей должностью».
Предложение прозвучало очень заманчиво. Не из-за дома и конюшни. Метр Дидье и сам нажил три дома — мы это знаем.
Капитул Лангра был одним из самых почитаемых во всей Франции. Не только потому, что он был из самых старинных. Считалось еще, что он состоит из самых достойных духовных лиц. Не оттого ли, что испокон веку капитул пользовался самыми значительными привилегиями? А проще сказать, доход от каждого лангрского прихода, был ли то приход Сен-Пьер, или Сен-Мартэн, или любой другой, колебался между полутора и двумя тысячами пятьюстами ливров ежегодно. Одних домов у капитула насчитывалось тридцать восемь. В них — квартиры для причта. И все дома расположены вокруг собора да к тому же еще опоясаны монастырской оградой.
Когда одна из квартир, а вместе с ней одна из должностей освобождались, капитул объявлял что-то вроде продажи той и другой с торгов.
К словам каноника стоило прислушаться. Каноник в Лангре — это было достаточно почетное и доходное звание.
Кроме того… Мог ли метр Дидье не желать вывести своих сыновей в люди? А для этого имущества, движимого и недвижимого, которое он для них нажил, недостаточно. Путь, чтобы выбиться из третьего сословия, — один. Если ты не откупщик, не столичный книготорговец, не нотариус, не адвокат и, значит, не можешь купить своим детям должности в магистратуре, а тем более придворной должности и титула, если ты всего-навсего цеховой мастер, да еще в провинции, но денежки у тебя водятся, пусти сыновей по духовной части' Что же касается дочерей, если не удастся как следует выдать их замуж, отдай девушек в монастырь!
В желаниях метра Дидье не было ничего необычного для человека его сословия, его общественного положения, его убеждений. И наполовину его желаниям суждено было сбыться Если Дениза, не выйдя замуж, жила при нем, то Анжелику он много раньше отдал в монастырь. Там она сошла с ума и так и умерла сумасшедшей. Не это ли побудило ее брата впоследствии написать «Монахиню»? (Многие дидеротисты, правда, указывают другие источники рома на.) Если из самого Дени вопреки желанию дяди каноник не получился, зато младший сын ножовщика — Дидье Пьер, ревностнейший служитель гос пода, — стал аббатом.
Нашелся уже в XX веке такой яростный его поклонник, что к двухсотлетию со дня рождения Дидро посвятил специальную монографию его брату, доказывая, что из двух сыновей ножовщика великим был каноник Дидье Пьер, а не беспутный, отвергший веру Дени Об авторе этой монографии, канонике Марселе, разговор еще впереди.
Приняв все это во внимание, подумаем, могли ли метр Дидье и матушка Анжелика предвидеть, куда завернет выбранная ими для Дени жизненная дорога?
Родители твердо решили, что заставят его выполнить желание дяди!
Да и сам каноник, отличавшийся твердым, чтобы не сказать — жестким и тяжелым, характером, не привык, чтобы его советами пренебрегали.
Итак, судьба Дени была решена. Впрочем, он и сам не слишком сопротивлялся. Может быть, ему нравилось, что дядя держался независимо, был в плохих отношениях со своими собратьями по капитулу и сатирически изображал их, и он надеялся, став впоследствии каноником, тоже сохранить независимость?
Так или иначе, но одиннадцатилетний Дени без особого недовольства отправился в Лангрский иезуитский коллеж.
И четыре года, которые он провел там, не прошли бесследно. Не только потому, что Дидро уже в первом классе — грамматики — многому научился. Если бы он на себе не испытал, что такое изощренная власть иезуитов над неокрепшими умами, он бы и впоследствии не боролся так неистово за статью Даламбера для «Энциклопедии» — «Школы». Автор требовал, чтобы монополия на народное образование во Франции у иезуитов была отобрана и школы перешли к государству. Дидро его поддерживал.
Но это произошло много позже. Встреча Дени Дидро с отцами иезуитами в школе была первой, но не последней. История же того, как из духовного учебного заведения — а он учился даже в двух — вышел воинствующий безбожник, и не первая и не последняя. Кафедра богословия нередко служила как бы трамплином к безверию.
Но до прыжка через этот трамплин, до отрицания всех религий и самого существования бога в одном ли лице, или в трех, было еще далеко. Пока же Дени продолжал жить дома, в своей мансарде, но ежедневно ходил в коллеж и радовал родителей своими успехами в латыни и математике.
Так же быстро, как его одаренность, любознательность и трудолюбие, дал себя знать и боевой, драчливый нрав мальчика. Однажды Дени затеял такую драку с товарищами, что святые отцы запретили ему несколько дней являться в коллеж. Вероятно, «отлучение» не так бы уже его огорчило, но на один из этих дней пришлись публичные экзамены и, главное, раздача годовых наград.
Что делает Дени? Несмотря на запрещение, утром является в коллеж. Швейцар, следуя приказу, его не пускает. Дени настаивает. Тот непреклонен. Мальчик пытается проскользнуть мимо швейцара. Страж ударяет его своей алебардой. Дени все-таки прорывается в актовый зал. Между тем алебарда его поранила, хлещет кровь. Мальчик завязывает рану носовым платком и, забыв о ней, отвечает так, что заслуживает аплодисментов. Хорошо, что у святых отцов хватает ума, раз уже он прорвался, не отстранять Дени от экзаменов и даже присудить ему три премии: за сочинения, за поэзию и за меморию.
Получив их, Дени отправляется домой.
Мадам Анжелика поджидает возвращения Дени с волнением, столь естественным для матери. Она видит сына еще издалека. Он несет целую гору книг, полученных в награду. Стопка достигает самого подбородка. А три лавровых венка — они велики ему — спустились на плечи. Мать бежит сыну навстречу, ведет к отцу. При виде книг и венков почтенный человек прослезился. Дени на всю жизнь запомнил этот день. Но о своей ране мальчик ничего не говорит родителям. Только через несколько дней, меняя Дени белье, мать обнаруживает рану. Вот сила воли, вот выдержка! Как не вспомнить спартанского мальчика, спрятавшего лису за пазухой и позволившего ей выесть все его внутренности?!
Было и другое. Однажды Дени заявил отцу, что коллеж ему надоел и заниматься он больше не хочет.
Другой отец стал бы настаивать, уговаривать, угрожать. Метр Дидье и не подумал. Понюхал табаку, поглядел на мальчика поверх очков и спокойно сказал:
— Не хочешь больше учиться? Изволь! Но раз так, ступай в мастерскую. Будешь ножовщиком.
Дени согласился.
Дней пять мальчик бился над изготовлением ланцетов. У него ничего не получалось. Отец молчал. Дени портил материал, ломал инструменты. Отец притворялся, что ничего не замечает.
К исходу пятого дня он так же миролюбиво спросил:
— Что, ножовщик из тебя не выходит?
Дени ничего не ответил. Но на следующее утро он собрал свои учебники и тетради и как ни в чем не бывало отправился в коллеж.
К чести иезуитов, надо сказать, они понимали, какой это необычайный подросток, и ни за что не хотели его лишиться.
23 августа 1726 года на тринадцатилетнего мальчика надели сутану, и сам Партиллан де Годрэн, епископ и герцог Лангра, пэр Франции, выстриг ему кружок на голове — тонзуровал его. Круглая плешь называлась тонзурой и посвящала человека богу.