Автор текста проглотил официальную версию вместе с крючком, леской и грузилом, а редактор завернул ее в красочную упаковку. Фотография на весь разворот демонстрировала диск из полупроводникового кристалла, изготовленный в лаборатории тонкой технологии. Подпись под рисунком гласила, что материал этот — арсенид галлия, многообещающий новый полупроводник, «разработанный в рамках программы СОИ». О том, что этот самый материал нашел промышленное применение еще в то время, когда Рональд Рейган был губернатором Калифорнии, сказано не было. (Арсенид галлия используется, например, в проигрывателях компакт-дисков.) В данном случае, очевидно, некоторая часть бюджета СОИ, предназначенная для финансирования технологических разработок, оказалась в упомянутой лаборатории. Тем не менее все, кроме искушенных в технике читателей, должны были, прочтя этот журнальный разворот, узнать, что СОИ произвела революцию в американской индустрии полупроводников. Остальная часть статьи была выдержана в том же духе.

Ни мои личные встречи с репортерами, ни письма в редакцию не смогли побудить «Таймс» взглянуть на эту историю с другой стороны. Я сказал Сахарову: «Я по своему опыту знаю, сколько нужно потрудиться для того, чтобы деньги, потраченные на исследовательскую работу, себя окупили. А люди почему-то верят, что если некий генерал израсходует часть бюджета, которой распоряжается, на понравившуюся ему технологию, то прибыль от нее перекроет все остальные его расходы».

Сахаров отреагировал сдержанно. Он полагал, что расходы американцев на СОИ — вопрос второстепенный. Экономике Советского Союза подобная программа нанесет существенно больший ущерб.

Далее он сказал, что руководство СССР чрезвычайно боится СОИ, так как не способно создать ничего подобного. «Но если они не могут соревноваться на наших условиях, не изменят ли они просто правила игры и не нажмут ли в другом месте?» — спросил я.

Сахаров покачал головой: «Такая опасность существует всегда, но я думаю, что они сначала объявят о начале работы над аналогичной программой, успокоят народ, а потом вступят в переговоры».

Понадобилось некоторое время, чтобы смысл этих слов дошел до меня. Убежденный противник СОИ, Андрей Сахаров все же чувствовал, что ставка Рональда Рейгана на СОИ скорее всего сыграет. В этом Сахаров отличался от всех остальных: люди обычно игнорируют неудобные факты. Очень немногие были в состоянии увидеть программу СОИ в целом. Отсутствие согласия между учеными было на руку сторонникам СОИ: оно доказывало, что исследования необходимы, пусть даже будут истрачены миллиарды долларов.

К тому же власти могли очень гибко менять сценарий. Пока ответственные за каждую часть программы свободны формулировать задачу по своему усмотрению, они в любом случае добьются успеха. Один мой знакомый, известный ученый, выступал в Конгрессе как эксперт по одной из подсистем СОИ. После он сказал мне, что одобряет не концепцию в целом, а «только одну эту часть». Логики в этом, конечно, не было, но в Конгрессе, похоже, логика ценится меньше, чем научные регалии. Я еще раз вспомнил слова Сахарова: «Аргументы должны говорить сами за себя».

Таня пригласила нас к обеду, заметив, что если все не поторопятся, то могут опоздать на намеченную на вечер встречу. Я был удивлен тем, что меня пригласили и стал отказываться. Мне не хотелось мешать им побыть наедине друг с другом, но мои хозяева настояли, чтобы я остался. За обедом разговор большей частью касался семейных дел. Часто звонил телефон, но большая часть телефонных разговоров велась из другой комнаты. Однажды, когда нужен был сам Сахаров, Ефрем принес подаренный мной радиотелефон, который, к счастью, заработал. Сахаров проявил к этому устройству живой интерес, и я рассказал, как оно работает.

Сахаров нашел время спросить и о последних данных по мелкомасштабной анизотропии космического микроволнового фонового излучения. Я к стыду своему не читал последних работ в этой области.

Эти расспросы, казалось, были для Андрея Сахарова одновременно отдыхом и тренировкой. Перед тем как проводить меня, Сахаров взял с меня обещание прислать полный отчет об измерениях микроволновой анизотропии. Мы тепло попрощались.

Увы, это была моя единственная встреча с Андреем Сахаровым.

М. Е. Перельман

Встречи, беседы

Двадцать лет был я знаком с Андреем Дмитриевичем Сахаровым: встречались и проводили вместе много времени на научных конференциях, в одно счастливое лето отдыхали рядом во время отпуска, бывал у него дома, два раза имел честь видеть Елену Георгиевну и его у себя дома.

Андрей Дмитриевич, смею думать, очень хорошо ко мне относился, поддерживал мои работы, представлял их к печати, присылал оттиски своих статей, охотно их обсуждал. Наши обсуждения и беседы начинались обычно с физики, потом они переходили и на многие другие проблемы.

Между такими встречами, в основном в Тбилиси, проходили иногда годы. Поэтому ярче замечались изменения во взглядах, в приоритете научных или политических интересов. Андрей Дмитриевич охотно отвечал на некоторые вопросы, не относящиеся к науке, к нашим профессиональным проблемам.

Думаю, что этими, по возможности хронологически упорядоченными записками выполняю, хотя бы частично, свой долг перед памятью Андрея Дмитриевича.

Рассказы и легенды об Андрее Дмитриевиче Сахарове (А. Д. С., как его тогда между собой называли, позднее — еще более уважительно — А. Д.) ходили между физиками с начала пятидесятых, особенно после того, как в 1953 г., неизвестный большинству физиков, он стал самым молодым академиком. Нас в эти легенды посвящал В. В. Чавчанидзе, ныне академик АН Грузинской ССР, бывший в одно время с А. Д. аспирантом И. Е. Тамма.

В рассказах об А. Д. всегда сквозило удивление перед непредсказуемостью и необычностью его подходов к физическим проблемам — даже после опубликования в 1958 г. знаменитого четырехтомника по физике плазмы с первой рассекреченной статьей А. Д. можно было лишь осторожными намеками говорить о его закрытых работах и обращениях в верха. Поэтому неожиданными оказались известия о его выступлении на Общем собрании Академии наук против Т. Д. Лысенко в 1964 г.: только после страстной речи А. Д., а затем И. Е. Тамма академики-биологи осмелились поднять свой голос профессионалов с разоблачением обскурантизма в науке. Тут только, как известно, была образована комиссия АН, которая наконец похоронила этот позор всего советского научного сообщества.

В 1968 г. «супостаты» (то ли Би-би-си, то ли «Голос Америки») начали передавать содержание статьи Сахарова. С анализом — столь близким к перестроечному — состояния нашей экономики, стагнации общества, с предложениями необходимых реформ и предвидением неизбежной конвергенции экономических и даже социальных систем. Сразу после этих передач А. Д. Совершенно неожиданно приехал в Тбилиси на конференцию по гравитации.

Доклад его был необычен не только по содержанию, но и по форме: А. Д. медленно расхаживал вдоль длинных досок Большой физической аудитории Тбилисского университета, на которых было выписано всего несколько формул и рисунков, и, мягко жестикулируя, как-то по-домашнему, без подробностей рассказывал о возможных структурах пространства-времени. Ему вежливо, без энтузиазма похлопали — здесь, как и во многом, многом другом, он шел своей дорогой, и поэтому его идеи сразу не воспринимались даже специалистами. (Важно отметить и то, что А. Д. никогда не пытался ни приспособить свой стиль изложения к уровню аудитории, ни просто популяризировать свои идеи или достижения.)

После доклада В. В. Чавчанидзе представил меня А. Д., мы втроем поехали осматривать город (А. Д. был впервые в Тбилиси), пообедали в ресторане. За столом и по дороге говорили о генетике, о кибернетике, о жизни ФИАНа. А. Д. очень понравилось наше «Киндзмараули» — он по капельке цедил из бокала, которого ему хватило на весь вечер. (Позже А. Д. как-то рассказал мне, что один раз в жизни опьянел — во время войны, в эвакуации в Средней Азии они с товарищами выпили натощак по бутылке какого-то вина, есть было нечего. Этого опыта ему хватило на всю жизнь.)