Страны Балтии (вступив в Европейский Союз в 2004 году), «румынская» Молдавия, Грузия (подчеркнув свою принадлежность к европейской семье идеей, что Грузия — европейская страна со времен Прометея, который был прикован к горам Кавказа), Западная Украина (в первую очередь, разрушая имперский/советский миф о единстве трех братских славянских народов) решительно идентифицировали место своей нации в Европе. «Логика “национализированной” истории, — пишет Г. Касьянов, — предполагала: первый шаг — превращение в полноценную, “историческую” нацию; второй — вхождение нации, “восстановившей” свою историю и историческую полноценность, в семью европейских наций»^{102}.

Определение места «своей» нации в системе исторических, историко-географических, культурных и политических координат в рамках «национализированной» историографии предполагало создание таких национальных мифологий, которые позволяли бы не просто «выделить» или «отделить» свою историю от познавательных структур, схем и нарративов, ранее представлявшихся общими, но и доказать историческую обоснованность такого выделения. Главной целью, артикулируемой прямо или косвенно, было отделение от «общерусской» истории и «воссоединение» с «общеевропейской»^{103}. Например, на Украине, неприкрыто стремившейся в «европейский дом», «европеизируемые» исторические факты целенаправленно «подстраивались» под типично общеевропейские процессы. «Наиболее пригодными с точки зрения набора стереотипов в стиле “исторического евроремонта” национальной истории являются новые интерпретации героического, казацкого периода истории Украины. В наборе соответствующих исторических мифов почетное первое место занимает идея “украинской национальной революции середины XVII столетия”, выдвинутая в научном исследовании и немедленно репродуцированная на уровне школьной и вузовской нормативной истории. В своих базовых формулировках эта идея выглядит так. В середине XVII столетия (если более конкретно — в 1648–1676 годах) на Украине (иногда используется эвфемизм “украинские земли”) происходила национальная революция. Её результатом стало создание национального государства, которое вследствие внутренних раздоров и давления со стороны соседей (разумеется, России и Польши) погибло, однако “украинские земли” сохранили остатки автономии и самоуправления, а с ними и соответствующую традицию. В ходе упомянутой национальной революции возникла “национальная государственная идея”, которая стала “для следующих поколений украинцев неписаным заветом в борьбе за независимость”»^{104}.

Революция стала импульсом для формирования новой политической элиты, для развития национального самосознания, в частности, «идеологии элитарного украинского национализма», она пробудила «волю нации к самоутверждению и самовыражению в форме независимого соборного государства». Украинская национальная революция XVII века была событием, аналогичным революциям XVI–XVII веков в Нидерландах, Англии, Германии и Франции, это было событие европейского масштаба, и принадлежит оно европейской истории. Эта научная разработка, полностью построенная на риторике романтической историографии XIX столетия с огромным количеством логических форм, построений и риторических фигур советского варианта марксистской историографии^{105}, немедленно, без каких либо дискуссий была абсорбирована официальной версией национальной истории.

Украинский историк Г. Касьянов считает, что среди наиболее привлекательных конструкций, одинаково ценных для всех центрально- и восточноевропейских исторических мифологий, является миф о «врождённом» демократизме своих наций (как правило, в противопоставлении «другому», коим всё время оказывается Россия и русские) и о первенстве в законодательном обустройстве. Со времен классиков национальной историографии XIX — начала XX века стандартная версия национальной истории украинцев обязательно содержит ссылки в одних случаях на «вечевую демократию», в других — на «христианскую казацкую республику». Разумеется, важным элементом подтверждения одновременно и демократичности, и принадлежности к европейскому миру является упоминание о наличии на «исторических территориях» Украины Магдебургского права^{106}.

Отдельным феноменом среди стран бывшего СССР является Молдавия. Казалось бы, историки многонациональной Молдавии должны придерживаться тех же направлений, которые наметились в Эстонии и Казахстане. Однако Молдову и ее судьбу национальные историки осмысливали и продолжают осмысливать как особый случай на постсоветском пространстве, так как само понятие «молдавская национальность» не определено внутри дискурса национальной историографии^{107}. Кроме того, ни в одной из бывших союзных республик не муссировался вопрос о вливании в состав соседнего государства — в данном случае Румынии.

Поэтому в Молдавии среди национальных историков выделились две оппозиционные группы: «молдовенисты» и «румынисты». Для «молдовенистов» принципиальными являются следующие события: рождение молдавского государства, правление Штефана чел Маре, Дмитрия Кантемира, правление Петра I, 1812 год, 1918–1940 гг., Великая Отечественная война, нахождение в СССР как время расцвета страны. Пребывание в Румынии считается трагической страницей. Для «румынистов» определяющими предстают иные исторические вехи: дако-римские войны, романизация населения, формирование румынского этноса и нации, объединение румынских земель и основание румынского государства под руководством Траяна, Децебала, Буребисты и Михая Витязу, основание Румынии в 1859–1861 годах, 1918 год, соединение Бесарабии с Румынией — 1918–1940 годы, аннексия СССР Бесарабии с 1940 году, возврат латинской графики и румынское название нации и языка.

Представители румыно-интегрированной интеллигенции на вопрос анкеты: «Что для вас означает национальная история?» — отвечают, что это борьба за возрождение национального румынского языка и протест против насильственной русификации в советский период. Они утверждают, что подобной борьбы за язык не было ни в одной стране, что через него шел процесс роста национального самосознания. На уровне официальной политики оспаривается румынская модель национального строительства, которая гласит: «Молдаване — часть румынской нации». Противовесом выступает молдовоцентричная модель, которая обосновывает представление о двух нациях: молдавской и румынской. Румыноцентричная парадигма видит в русских оккупантов… не только с 1940-го, но и с 1918-го и даже с 1812 года^{108}. Национальное сообщество разделилось по вопросу самоидентификации: основная часть правящей политической элиты считает себя молдаванами, а большинство оппозиции и значительная часть национальной интеллигенции ощущают себя румынами.

Невзирая на то, что в 2000–2010 гг. страны постсоветского пространства условно разделились на группы по методу создания национальной истории, во всех странах сохранился ряд схожих проблем, связанных с общей для всех советской историей. Если в первые постсоветские годы под «белыми пятнами» чаще всего подразумевались отдельные неизвестные или малоизвестные (в силу разных обстоятельств) события, в первую очередь сталинской эпохи, то постепенно хронологические и тематические рамки «белых пятен» увеличились, объем исторических событий и явлений, нуждающихся в пересмотре с новых позиций, значительно возрос. Уже говорилось о голодоморе на Украине, являвшемся в СССР закрытой темой. Свои «белые пятна» обнаружились в Армении и Азербайджане.