— Это уж наше дело.

— Да я понимаю. Но мне теперь как-то даже неудобно ходить с уроками к замужней женщине.

— А ты можешь и не ходить.

— Нет, на полдороге останавливаться нельзя.

— Знаешь что, Виктор? — Сергей поднял голову и холодно посмотрел на друга. — Я бы тебе сказал… по-дружески, но мешает Ванюша.

Наступило молчание. Машина, разбрызгивая желтый, смешанный с песком снег, выехала на пригорок… Сергей напрасно опасался своего шофера: он мог бы говорить все, ибо Ванюша в этот момент был занят своими мыслями и ни одного слова из того, о чем говорили Сергей и Виктор, не слышал.

А мысли у Ванюши были все те же, — никак он не мог понять: что с ним стряслось после того, как он побывал в колхозе «Светлый путь», и почему та хорошенькая Лена, которая не дала ему выспаться, до сих пор не выходит из головы? Он знал, что Лена учится на курсах электриков. Сколько раз, бывая в Усть-Невинской, Ванюша хотел навестить Лену, но случалось всегда как-то так, что не оказывалось даже минуты свободной. А между тем с каждым днем Лена нравилась Ванюше все больше и больше, мысленно он частенько с ней разговаривал, — чего только не говорилось, и, может быть, от этого он потерял покой, видел ее во сне… Вот и в эту поездку Ванюше было, конечно же, не до чужих разговоров: припадая к рулю и всматриваясь в бегущую под машину дорогу, он думал о Лене и видел перед собой ее улыбающееся лицо…

Груз перевозили на санях, но уже через два дня наступила такая оттепель, что казалось, будто вместо марта неожиданно в верховье Кубани заявился апрель. А солнце грело уже не по-апрельски, а по-майски, дни установились погожие, даже жаркие. Снег испуганно припал к земле и, еще не зная, что бы такое могло случиться, сперва ушел только с пригорков, надеясь не сегодня, так завтра снова вернуться. Но назавтра весна положила по всем пригоркам бледноватую зелень, а степь вдруг с утра закурилась, по ярам, по ложбинам загремели вешние воды. В одну ночь вскрылась ото льда Кубань, тревожно загремела, точно выговаривая: «У-у-ух! Ка-а-к же я люблю весну!» С запада повеяли теплые ветры и принесли ранний, но дружный дождь. Прошла неделя, и умытая степь преобразилась, помолодела и покрылась свежими красками.

Планы весенних работ, составленные агрономами, вдруг стали никуда не пригодными, — все сроки нарушились, и то, что намечалось делать в апреле, приходилось делать в первых числах марта… И вот первого марта потянулись на поля тракторы с вагончиками и прицепами сеялок и плугов, загремели подводы, груженные семенным зерном, задымились костры, а третьего числа уже почти повсеместно начался сев овса и ячменя.

Рано утром в райкоме состоялось совещание актива. Вернувшись в исполком, Сергей стал готовиться к выезду в район. Неожиданно распахнулась дверь, и в кабинет вошел торопливым шагом невысокого роста мужчина, усталый и небритый. Поставив у порога чемодан, опоясанный дорожными ремнями, он, блеснув золотыми зубами, протянул обе руки, и тут Сергей невольно воскликнул:

— Лев Ильич! Ты ли это?

— Я, я! Доброго здоровья, Сергей Тимофеевич! — Лев Ильич схватил руку Сергея и начал ее трясти с невероятным усилием. — Очень рад, для ясности, поздравить тебя со столь высоким доверием народа!

— Да еще успеешь поздравить! — сказал Сергей, еще не веря, что перед ним стоит Рубцов-Емницкий. — Садись и рассказывай! И где ты пропадал столько времени?

— Изъездил, для ясности, полсвета!

Лев Ильич тяжело опустился на диван, а Сергей смотрел на него и только улыбался… Да, теперь уже Сергей не сомневался, что на диване сидел не кто другой, а именно Рубцов-Емницкий, хотя узнать его с первого взгляда было нелегко. И так же нелегко было, увидев Рубцова-Емницкого, сказать: в чем же он изменился, что в нем прибавилось и чего недоставало? Было заметно, что он похудел, стал смугл до черноты, в глазах светилась живая искорка, но от этого и его лицо и взгляд сделались куда приятнее, чем прежде…

Может быть, вся загадка скрывалась в том, что вместо хорошо нам известного плаща под цвет осенних листьев каштана Рубцов-Емницкий надел коричневый полушубок, который раздобыл, очевидно, во время поездки у своих новых приятелей; что на ногах у него не было знакомых нам парусиновых сапожек с тупыми носками, которые уж очень мягко и неслышно ступали по земле, а были фетровые валенки на толстой каучуковой подошве, обшитые красной кожей; что не вышитая на украинский манер сорочка украшала его грудь, а обычная гимнастерка; что на голове вместо соломенного картуза ловко сидела кепка из черной смушки с нацепленными над козырьком темно-синими очками.

Но надобно сказать, что и новая одежда была ему так же к лицу, как и все то, что он носил раньше… Нет, по всему было видно — перемена, происшедшая в Рубцове-Емницком, коренилась не во внешнем его виде, а жила где-то глубже. Поэтому и Сергей, так хорошо знавший своего председателя райпотребсоюза, удивлялся как раз не новому его одеянию и не смуглости небритого лица, а тем необычным для Рубцова-Емницкого суждениям о жизни и тем интересным рассказам о поездке, в которых чувствовалась какая-то благородная гордость: «Вот, мол, какой есть Рубцов-Емницкий! Может, и были такие, кто считал меня бездельником и плутом, а я поехал по важному заданию и показал себя, и хотя трудно мне было, а я не сдался и дело сделал, оборудование получил и отгрузил, и теперь горжусь сам собою!»

— Да что — грузы! — воскликнул Рубцов-Емницкий, продолжая рассказывать о поездке. — Грузы уже дома, и о них ты меня не спрашивай… Ты лучше спроси, что я там увидел, в каких я побывал городах. О! Замечательные те города! А какие видел заводы! Ведут меня по цехам, а я гляжу на все и, веришь, только удивляюсь! Какие механизмы! И какие там люди! Золото, а не люди! А как работают! А обхождение с приезжими! А какое тебе внимание!

— Значит, обошелся и без сливочного масла? — шутя намекнул Сергей.

Рубцов-Емницкий не обиделся.

— Куда там! Люди не мелочные. — Тут он уже не мог сидеть на диване, встал, снял полушубок и стал расхаживать по кабинету. — И очень хорошо, что тебя послушался, а то пришлось бы там краснеть… Правда, были моменты трудные, но все шло гладко, и мысль моя тогда работала во все стороны. Но знаешь, кто меня выручал в трудные минуты? Усть-Невинская!.. Ого!.. Оказывается, нашу станицу знают повсюду! Бывало так: затормозится дело, всякая мелочь лезет под ноги и мешает, я и так и эдак — ничего не помогает. Тогда я иду к тому человеку, от которого зависит решение, и говорю: «Так ведь это же груз для усть-невинской ГЭС!» И сразу начинается другой разговор… Вот она какая, наша станица! Так у меня было, когда семь вагонов в один день получил… А еще, для ясности, друзья, конечно, здорово помогали!

— И там оказались у тебя друзья? — спросил Сергей.

— А как же! Без них я и жить не умею… Вот только все же беда: не сумел заполучить лишних моторов. По одному на колхоз достал, но ведь это же недостаточно? Как по-твоему, Сергей Тимофеевич?

— Да, маловато, — со вздохом сказал Сергей. — А в общем, на первое время хватит… Спасибо тебе, Лев Ильич, за старание.

— Погоди, погоди! — Рубцов-Емницкий подсел к Сергею. — Благодарность приму, но не в данный момент. А знаешь, когда? Будешь произносить речь на торжественном пуске гидростанции — вот там упомяни, для ясности, и мое имя.

— Долго ждать!

— А я подожду. Только дай слово, что упомянешь как активного строителя.

— Хорошо, упомяну, — пообещал Сергей. — Но знаешь, Лев Ильич, сколько у нас еще дел? По всему району должны вырасти столбы с проводами, все, что ты отгрузил с заводов, нужно пристроить к делу. Работа не маленькая! А тут и посевная в разгаре…

Поговорив еще немного с Рубцовым-Емницким, Сергей выехал в район и в тот же день проезжал полями колхоза «Светлый путь». На широком загоне зяблевой пахоты двигались четыре сеялки — на свежей, еще влажной земле лежали следы дисков. Сзади за сеялкой шел, помахивая чистиком, Петр Несмашный, — Сергей узнал его издали по пустому рукаву, подоткнутому за пояс.