— Да ответь ты ей, Хювяринен, чтоб она хоть квакать перестала.
Анна-Лийса, убитая своим горем, не обиделась даже на эти слова. Она еще раз сказала старику Хювяринену:
— Скажите, так ли это?
Хювяринен с раздражением крикнул:
— Уж, кажется, один раз я сказал тебе, что они удрали в Америку. И пусть к черту удирают такие люди!
Анна-Лийса чуточку обрадовалась, благо Хювяринен ничего не сказал о смерти Антти. С надеждой она воскликнула:
— Доедет ли благополучно до Америки мой Ихалайнен?
Тут терпение Хювяринена лопнуло. И он крикнул:
— Да пусть он в море утонет, этакий мужичище! Туда ему и дорога! Найдешь получше, чем этот твой — с картофелиной вместо носа. Уж если тебе не терпится замуж идти…
Анна-Лийса обиделась и вместе с тем испугалась. Значит, пропала всякая надежда, значит, действительно утонул ее Антти. Она сделала попытку еще о чем-то спросить, но Хювяринен не пожелал ей ответить. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят по ногам, крича:
— Вон отсюда! Идите в баню драться. Не дом у нас, а какой-то постоялый двор. Один ушел, так непременно другой тащится и торчит тут, не дает покоя и мешает работать.
Анна-Лийса со страхом слушала эти слова. Она понимала, что все это относилось к ней. Она кашлянула, чтоб показать хозяину, что она поняла. Но тут вскипела хозяйка. Пряча кофейник в печку, она с возмущением сказала как бы про себя:
— Все тащатся хлебать мой кофе… Этак не хватит ни полей, ни земли, чтоб выращивать его…
Она стала приготовлять пойло для коровы, продолжая изливать свою злость:
— Знаем вас, скупердяйки! Сидят и ждут, чтоб поклянчить кофейку… Неужели у самих нет цикорной водицы, чтоб залить свою глотку.
Анна-Лийса поняла, что и эти слова адресованы к ней. Она поднялась и, вздохнув, сказала на прощанье:
— Да, печальная жизнь у бедняка. Особенно, когда муж помер. Тогда все только и лаются, только и думают, что человек мечтает у них кофе выпить.
— О тебе речи не было! — сказала хозяйка, чтобы немного загладить свою невежливость.
И когда Анна-Лийса была уже в дверях, хозяйка добавила:
— Посидела бы немножко, а я бы кофеек поставила.
— Это и дома у меня есть, — ответила обиженная Анна-Лийса. И она ушла.
Впрочем, уходя, она обернулась и язвительно сказала:
— Когда с мельницы поедете, так зайдите в мой дом. Я вам сварю кофейку. При всей бедности моей найдется у меня этого добра…
С большой грустью Анна-Лийса вернулась к себе. Наступила темная ночь. Платье ее промокло, и ботинки запачкались в грязи.
Майя-Лийса стала плакать вместе с ней, и у нее не хватило духу заговорить о спичках.
В избе было холодно. Майя-Лийса принесла в комнату несколько охапок соломы. И на соломе они проспали всю ночь.
Только не очень-то им спалось ночью. Грустные мысли не покидали Анну-Лийсу. Чтоб скоротать время, она спросила у Майи-Лийсы:
— Хорошо ли тебе спать?
— Хорошо.
Помолчав, Анна-Лийса опять спросила:
— Достаточно ли соломы ты положила для себя?
— Достаточно…
— Много соломы осталось у нас. Еще перед овином у нас целый стог ячменной соломы.
— Значит, Ихалайнен в стогах держал солому?
— В стогах.
В таком духе они разговаривали, чтоб хоть немножко скоротать время.
Майе-Лийсе хотелось утешить Анну-Лийсу. Она попробовала своим разговором рассеять ее тяжелые думы. И для этого она спросила:
— Сколько раз телилась ваша красная корова?
— Уже четыре раза, — ответила Анна-Лийса.
— Ах, уже четыре!
— Четыре…
Спустя некоторое время Майя-Лийса снова спросила ради утешения:
— У тебя детей не было?
— Не было. Только одна девочка родилась и вскоре умерла, еще года ей не исполнилось! — ответила Анна-Лийса. И, некоторое время помолчав, спросила в свою очередь:
— Кажется, и у тебя детей не было?
— Маленьких?
— Да… Вообще детей…
— На что мне они при моей бедной жизни? Ведь они только едят да кричат, да еще платья свои рвут, — сказала Майя-Лийса. И Анна-Лийса согласилась с ней:
— Только это они и делают. Это просто счастье, что Ихалайнен умер, не имея детей. Если б сейчас остались у меня щенята, что бы я тут с ними делала!
— Верно, это счастье, что он бездетным умер! — утешала жена кузнеца.
В таком духе беседовали они, и Анна-Лийса стала понемножку примиряться со своей судьбой.
Однако утром, когда они проснулись в холодной избе, жизнь им показалась мрачной и дикой. Они стали ждать — не зайдет ли кто-нибудь в дом со спичками, но, к их огорчению, никто мимо дома не проходил.
Несколько раз у Анны-Лийсы возникало желание сходить к Хювяринену за спичками, но она все еще надеялась, что кто-нибудь поедет мимо на мельницу. А кроме того, Анна-Лийса думала: «А что толку пойти просить спичек. Все равно забуду о них, как в прошлый раз».
То же самое думала про себя и Майя-Лийса. И по этой причине она тоже не решалась идти за спичками. Она думала: «Забуду о них, а потом Анна-Лийса станет меня упрекать и бранить, как я ее бранила».
В избе было так холодно, что Майя-Лийса надела на себя меховой полушубок Ихалайнена. И в таком наряде она села за пряжу. Однако почувствовала раздражение к Анне-Лийсе и сердито сказала ей:
— Куриная память у тебя… Пошла за спичками и забыла, для чего пошла!
Анна-Лийса не сразу ответила на это. Только намотав шерсть на катушку, она сказала как бы про себя:
— Если б у тебя было такое горе, так это и у тебя отбило бы память.
Майя-Лийса снова смягчилась, однако не настолько, чтобы сразу продолжить беседу. Уже кончили наматывать шерсть и принялись чесать лен. Только тогда Майя-Лийса сказала:
— А что тебе горевать о таком муже, который бросил тебя, а потом взял и утонул в море… Возьми себе кого-нибудь такого, чтобы он сидел на месте.
Анна-Лийса задумалась. Но потом она, как бы соглашаясь, сказала:
— Конечно, в этаком хозяйстве нелегко одинокой женщине. Ведь не знаешь, какая будет зима. Может, наметет столько снегу, что придется ползать в юбке по сугробам, когда из леса дрова повезешь… Этак и ноги можно себе отморозить…
Майя-Лийса вздохнула в знак согласия. Через минуту Анна-Лийса добавила:
— А то еще ворвутся в дом разбойники… Как от них защититься, если в доме нет ни одного мужчины?
Потом опять заговорили о смерти Ихалайнена и Ватанена. И опять немного всплакнули. Майя-Лийса стала бранить господ.
— Черт бы их взял, этих господ из Йоки! Они только и знают, что вино хлещут. Им наплевать, что наши липерские мужики тонут.
Анна-Лийса задумалась об этом. И с горечью сказала:
— Эти господа только и созданы для того, чтобы пить вино и бедноту топить… Иной заботы у них нет…
Вскоре Майя-Лийса снова стала весьма неприятно покашливать и посматривать на кофейник…
Грусть все сильнее охватывала Анну-Лийсу. И она стала тихонько напевать один церковный мотив. Когда Майя-Лийса опять закашлялась, жена Ихалайнена сказала ей:
— Давай хоть споем вместе церковные псалмы, чем думать о кофе.
На это Майя-Лийса ничего не ответила. И тогда Анна-Лийса со скорбью в голосе стала напевать псалмы. Это подействовало на Майю-Лийсу. Сердце ее оттаяло, и она спросила:
— Нет ли у тебя духовного песенника?
— Есть такой…
Майя-Лийса совсем смягчилась и, достав свои очки, сказала:
— Давай споем «Прочь уходит сладкий мир».
Женщины сели за стол, положили перед собой песенник и запели. Майя-Лийса вела пальцем по строчкам, чтобы не сбиться. Однако в конце четвертого стиха Майя-Лийса снова закашлялась. Анна-Лийса начала было петь четвертый стих без нее, но Майя-Лийса прервала ее, сказав:
— Да не торопись ты, как оглашенная! Дай мне хоть глотку свою отхаркать.
Она встала из-за стола, подошла к печке, откашлялась и опять вернулась. И тогда они снова начали петь.
Спев эту духовную песню, они опять приумолкли. Но жизнь требовала своего. И Майя-Лийса стала перебирать знакомых, подыскивая такого человека, который был бы подходящим мужем для Анны-Лийсы. Она сказала: