Входит Пьетро Ферранто, щелкает каблуками и вытягивается.

— Честь имею явиться, господин полковник!

Гаэтано хватает пистолет и с видом разъяренного тигра крадется к капралу.

— Ах ты, старая свинья… Ах ты, подлец… Ах, предатель…

И приставляет дуло ко лбу опешившего слуги.

— Ты заходил вчера вечером в мою спальную комнату?

— Так точно!

— Так как же ты, болван, не заметил, что из моего кармана выпал конверт?

— Какой конверт, господин полковник?

Гаэтано падает в кресло и начинает рвать на себе волосы.

— Письмо от моей другой жены из Германии, мой милый Пьетро. Прости, мой верный слуга. Прости! У меня в Германии есть еще жена, и в письме она сообщила о рождении Ребенка… Синьора Маргарита нашла и… Я схожу с ума… Все кончено… Синьора Маргарита бросает меня, Пьетро. Я уничтожен. Счастье мое разбито… И во всем виноват только я!

Гаэтано закрывает лицо руками. Утирает платочком глаза.

— Господин полковник, извольте успокоиться. Конечно, у нас в Италии на это никто не обратил бы внимания, а немцы — дураки, каждый итальянец это знает… Немка, разрешите доложить, она, как курица…

Гаэтано вскакивает, подбегает к столу, берет ручку, лист бумаги и сует их в руки своего слуги.

— Садись в кресло. Бери ручку. Пиши. «Уважаемая графиня! Я…» Ну что же ты?

— Зрение слабое! И к тому же очки…

Театральный взрыв ярости. Гаэтано приставляет к затылку старика дуло пистолета, потом стучит пистолетом по голове растерявшегося Пьетро:

— Длинноухий осел, я твои глаза излечу в два счета! Ну, пиши! «Уважаемая графиня! Недостойный вашей любви, в порыве позднего раскаяния при сем прилагаю данное вами обручальное кольцо. Вы свободны. Надеюсь, ваша жизнь будет счастливее с более достойным человеком, чем я. С глубоким уважением ваш бывший супруг».

— А подпись, господин полковник?

— Не надо, чурбан. Вот кольцо. Отнеси письмо и кольцо в спальню синьоры и положи у изголовья. Завтра объяснишь, что я был так потрясен, что не смог сам написать. Иди!

Ошалевший Пьетро неловко бросается к двери.

— Потом зайдешь в мою спальню и принесешь оттуда подушку, простыни и одеяло. Я буду до отъезда графини жить в кабинете. За графиней ухаживайте вдвое внимательнее, чем до сих пор. Понял?

Когда одно из кресел раскинуто и превращено в постель, Гаэтано добавляет:

— Дверь запри на ключ с той стороны и оставь его в замке, пусть синьора Маргарита знает, что ее уединение не будет нарушено. А Марию для спокойствия синьоры уложи на мою кровать, слышишь?

Потом бросается к Пьетро:

— Прости, прости… За все… Я обезумел… Прости!

Старый капрал останавливается у двери:

— Господин полковник, извольте сдать мне оружие.

По его морщинистому лицу текут слезы.

— Как ты смеешь так говорить с полковником, свинья?

— Я — христианин и католик и отвечаю за вашу душу!

Гаэтано с горестным видом передает ему пистолет. Тут ноги его подгибаются, и он виснет на шее у старика. Тот бережно подводит полковника к постели.

— Храни вас святая Мария, полковник.

Пьетро уходит, осторожно прикрывает дверь и щелкает замком.

Гаэтано прислушивается. Вскакивает. Наливает себе рюмку. Вдруг делается серьезным, медленно отодвигает рюмку, идет к креслу и в глубоком раздумье садится.

— А может быть, они правы? А? Честь и дружба — это пути сохранения уважения к себе и охрана собственной безопасности. Они стоят больше, чем шесть тысяч долларов?

Неуютное, похожее на сарай привокзальное кафе. Дождь хлещет по стеклам окна, возле которого за маленьким мраморным столиком сидят Грета и Сергей. Они оба в мокрых плащах, перед ними две чашки кофе, но они не замечают их. Мимо проходят какие-то люди, и капли дождя летят с их плащей. Черная шляпа Сергея надвинута так, что видны только сурово сжатые губы. Грета в темном, вуаль поднята, лицо измученное.

— Ну, милая Грета, вот все и кончилось. Вы оказали нам помощь в борьбе, и мы не остались в долгу. Я поговорил с Гаэтано. Он вас любит и считает, что события той ночи могут быть забыты. Он доволен, пора распроститься навсегда.

— А я?

— Вы остаетесь пока в старой вилле, но скоро Гаэтано построит для вас новую. Вам обеспечена жизнь дамы на уровне, соответствующем вашему достоинству.

— Ты шутишь?

— Нет.

— И почему переход на «вы»?

— Надо подчеркнуть значение разговора. В вашей жизни случился эпизод, который следует поскорее забыть. Прощайте!

Грета незаметно вытирает слезы.

— Ты использовал меня и бросаешь, как тряпку. Позор! Не мне, а тебе позор, Сергей!

— Почему?

Грета отвечает тихо, быстро и страстно.

— Я жила только ненавистью… Думала только о себе… Это был ужасный мир, похожий на темный угол, где живут пауки. Вы вытащили меня… Я вспомнила все слова Курта и поняла их… На вашем примере научилась любить людей. Вы были для меня школой… Я любовалась вами и хотела стать такой же, как вы… И вдруг… Ты толкаешь меня обратно в угол… Почему?

— Так что же ты хочешь?

— Уехать с вами. Потом законно развестись с Гаэтано… И забыть о нем.

— Куда уехать с нами?

— Куда надо. Куда вы, туда и я.

— Мы — на новую работу, а ты?

— И я на новую. Я же ваш Орленок! Не бросайте меня!

Пауза. Сергей протягивает руку.

— Ладно. Раз ты отказываешься от покоя и довольства, значит ты наша. Дай руку! Ты действительно Орленок! Поздравляют с победой!

— Над кем?

— Над собой! Все вместе мы сейчас поедем к теплому морю на отдых. Отдохнем — и в бой! В бой!

Агавы и пальмы, сквозь которые видна широкая гладь голубого спокойного моря. На первом плане белая балюстрада и колонна, увитая зреющими виноградными гроздьями. Грета и Сергей, оба в белом. Она стоит, положив обе руки на его плечи.

— Не беспокойся, Сергей, я отдохнула и ко мне возвратился разум. Мы — советские разведчики, и этим все сказано.

Кладет ему на грудь голову.

— Но я еще и женщина. Как эта виноградная лоза рядом с нами, и ей нужна опора, чтобы виться и расти, чем опора прочней, тем более крупными созревают плоды.

Целует его.

— Я хочу снова броситься в пропасть, сжимая тебя в объятиях!

— Парадокс! Съехались на срочнейшее и важнейшее оперативное совещание, а занялись поцелуями!

Степан разводит руками. Грета закрывает лицо и убегает. Степан:

— Плохо, очень плохо! Сергей, ты хоть раз подумал, во что мы обходимся советским трудящимся? А? Сколько требуется вывезти из нашей страны нужного нам хлеба, леса, яиц и прочего для того, чтобы оплатить наше пребывание здесь? Нас направили сюда для беззаветной борьбы с международным империализмом и заклятым врагом коммунизма — фашизмом, а не для поцелуев! Заметь себе, товарищ

Сергей, — не для поцелуев! Ты вот целуешься, а из советского народного кармана — цок! цок! цок! — летят золотые рублики! Нажитые тяжелым трудом! Понял? Советская разведка — дело государственное, и наш разведчик, прежде всего, государственный человек. Ты, Сергей, хоть и беспартийной большевик, но партия тебе доверила государственное дело, и изволь держать себя как партиец.

Он грозит Сергею пальцем.

— Иштван, ты распустил эту группу! Ставлю тебе на вид! Немедленно наведи порядок! Я буду ждать всех на скамье около лодок!

Степан, расстроенный и возмущенный, уходит.

Иштван садится на балюстраду. Закуривает трубку. Перед ним, виновато опустив голову, стоит Сергей.

— Степан выразил свои мысли, как всегда, не очень удачно, но по существу он прав. Никаких любовных чувств в разведывательной группе не должно быть: мы связаны работой на жизнь и на смерть. Мы все любим друг друга и готовы на смерть за каждого и за всех. Мы за любовь, которая объединяет, а не разъединяет. Слышишь?

Курит.

— Подумай, две женщины могут полюбить одного мужчину, начнутся ревность, соперничество и раздор. Былой спайки уже нет! Образовалась щель, и в нее рано или поздно влезут провал и гибель всех нас…