— Они…

— Выполняй распоряжение, Орленок!

— Но…

— Не разговаривай. Живо к мосту!

Кабинет полковника. Он сидит в кресле, зажав голову в руках. Две черные фигуры терпеливо ждут. Тишина.

— Вдвое? — вдруг резко бросает полковник сквозь пальцы рук.

— Что вдвое? — настораживается Сергей.

— Мои доходы должны возрасти ровно вдвое?

— Вот вы о чем… Наконец-то…

Сергей делает успокаивающий жест Гансу.

— Господин лейтенант, заприте дверь на ключ и положите его в свой карман. Вот так. Теперь станьте за спиной господина полковника и займитесь его затылком. Ганс приставляет ствол пистолета к затылку Гаэтано. Тот вздрагивает, съеживается и опускает руки с лица.

— Я же сказал, что сдаюсь! Что вам от меня надо? Два пистолета против одного безоружного. Сила на вашей стороне, господа!

Сергей вынимает из кожаной сумки круглые кассеты.

— Наша сила не в пистолетах, господин полковник. Смотрите — видите эти кассеты с лентами пленок? Тут ваши документы. Вы в наших руках не потому, что здесь нас двое и мы с оружием, а вы один и без оружия, а потому, что в Токио лежат сотни таких вот снимков. Сотни! Вы связаны ими по рукам и ногам.

Неожиданно полковник вскакивает и бросается к Сергею с протянутыми в отчаянии руками. Ганс вскидывает пистолет:

— Я жить хочу! Жить! Мне сорок два года! Я полон сил. Не хочу умирать, слышите?! Мое тело требует жизни! Я не могу покончить с собой! Не могу…

Он падает в кресло. На его лице — отчаяние.

Сергей делает знак рукой.

— Успокойтесь, господин полковник, и давайте без драмы поговорим всерьез, — он делает паузу для того, чтобы полковник пришел в себя. — Вот вы сказали, что хотите жить. Правильно! Все живое хочет жить, и за такое желание вас никто не упрекает. Но как жить, господин полковник?! На каком уровне?! Я отвечаю: уж если жить, то жить хорошо! А что для этого нужно? Ответ: деньги и еще раз деньги! Мы пришли сюда именно для того, чтобы предложить вам больше денег. Мы обеспечим вам не просто жизнь, а жизнь в свое удовольствие.

Пауза. Сергей:

— Как идут дела с новой виллой?

— А? Что? Виллой? Фундамент выведен, но…

— Но не хватает денег. Сколько процентов требует банк? Три с половиной?

— Четыре с половиной или пять.

— Господин полковник, вы — не деловой человек, а старая шляпа! Как вам не стыдно! Мы вырвем вас из лап этих грабителей! Слушайте: я предлагаю вам одну тысячу долларов за документы Рима и Дортмунда с добавкой со стороны вашей дочери. Итого две тысячи долларов в месяц, поскольку вы делаете обычно два рейса в месяц. Ну как? По рукам? Двадцать четыре тысячи долларов в год — это не мало.

Лицо полковника заметно оживилось.

— А если я сделаю три-четыре рейса в месяц?

— То возбудите подозрение эсэсовцев и умрете ужасной смертью в застенках гестапо! Не делайте такой глупости, господин полковник, жадность — опасный порок!

— я… кажется… согласен… Вы прижали меня спиной к стене… Я…

— Значит — «да», без «кажется»?

— Да!

Сергей берет со стола ручку и лист бумаги, подкладывает под него книгу и подает полковнику.

— Что еще?

— Сейчас увидите, пишите! «Я, полковник Гаэтано Мональди…» Написали? Дальше: «настоящим подтверждаю, что обязуюсь передавать иностранной разведке документы, которые я…» Ну что же вы?

— Глаза устали… без очков… ничего не вижу!

— Ну это дело поправимое! Господин лейтенант, слегка стукните господина полковника по голове!

Ганс выполняет приказание.

— Так лучше?

Молчание.

— Еще раз и посильнее!

Ганс выполняет приказание.

— Диктуйте дальше, — кисло тянет полковник.

— Прекрасно, мы люди гуманные, но не злоупотребляйте нашим терпением. Пишите: «которые я доставляю из Рима в Дортмунд и обратно, за сумму в одну тысячу американских долларов». Дата. Написали? Теперь подпись! Ну что же вы медлите? Лейтенант… Ну ладно, ладно, все в порядке. Спасибо!

Сергей внимательно читает подписку и собирается спрягать ее в карман. Вдруг Гаэтано вскидывает голову:

— Там неясно получилось — тысяча в месяц или за каждый рейс?

— За рейс!

— Тогда разрешите уточнить.

— Пожалуйста. Так. Спасибо.

Полковник исподлобья смотрит на Сергея.

— А сколько с меня сдерете вы?

— За что?

— Комиссию.

Ганс не может удержаться от смеха и хохочет, пистолетом поправляя маску на своем лице. Сергей отвечает серьезно:

— Один японский философ, Фелио Дзердзи, сказал, что у нашего разведчика должна быть холодная голова, горячее сердце и чистые руки. Мы взяток не берем. Все деньги будут ваши. Основа нашей совместной работы — доверие, взаимное уважение и дружба. Это надежная основа. Завтра к вам прибудут два гостя — родственники синьоры Мональди. Вот я разрываю лист бумаги, одну половину беру себе, вторую оставляю вам. Вот здесь, на столе! Храните ее до завтра — это явочный документ для сверки. Вы договоритесь о порядке дружеского сотрудничества. Умно, что вы выслали синьору: нам лишний свидетель не нужен. Мы вас поймали на затруднениях при оплате счетов за платья. Если желаете — живите с ней и дальше. Если она не захочет, подготовьте почву для развода. Ну, что же, уже начало двенадцатого. Нам пора! Честь имею кланяться!

Все трое вытягиваются и щелкают каблуками.

Когда боковая дверь за Сергеем и Гансом закрывается, полковник минуту стоит посредине комнаты совершенно потерянный. Потом вздрагивает, приходит в себя, убирает документы в сейф. Достает из шкафчика бутылку коньяка и рюмку. Наливает и жадно пьет. Закуривает. Рассуждает:

— Опасно? Здесь не очень, опасны Рим и Дортмунд! Что поделаешь… Подло? А почему подло? Теперь все подлецы! Подлое теперь время, вот что… Одни воруют, другие грабят, третьи… Вот… как я…. К дьяволу! Чем Джованни лучше меня? Все в Лугано знают, что он — сволочь, доказательство этому — его богатство. Все воруют… Все… И сам наш дуче — разбойник и вор. Почему же я должен быть лучше всех?

Он наливает и выпивает еще рюмку. Берет трубку телефона и набирает номер.

— Пьетро, ты? Немедленно явиться в мой кабинет. Да, сейчас. Живо!

Полковник уходит в свою спальную комнату и возвращается с большим пистолетом. Наливает себе рюмку и выпивает.

— Двадцать четыре тысячи долларов в год… Это не мало, конечно, но и не много. Нет, не много. И цифра дурацкая… Звучит глупо… Хотя бы тридцать! Именно тридцать тысяч в год! Это — реально. Надо подумать об этих шести тысячах.

Выпивает рюмку.

— А ради чего стараются эти два проходимца? Сколько они берут с косоглазых? От комиссионных отказались… Почему? Значит, не нуждаются… Гребут достаточно… Это ясно! Лейтенант по три, а полковник по пять тысяч в месяц, а? Не меньше… Конечно, они рискуют каждое мгновение… Своя голова каждому стоит дорого… Поймай я их раньше и при других обстоятельствах, шлепнул бы обоих… Суд дал бы мне годика три условно. А дуче собственной рукой повесил бы вот на эту грудь крест за усердие. Да, я упустил случай… Упустил… Верно, старая шляпа, а не полковник…

Выпивает рюмку.

— И вот что обидно: в этом деле я — главное колесико, дрожу перед начальством в Риме и перед немцами в Дортмунде, трясусь в машине, дышу дорожной пылью — словом, работаю, как вол, честно тружусь и получаю меньше всех! Почему? По какому праву эти два проходимца вырывают у меня из-под носа такой жирный кусок? Как тут не начать волноваться? Эксплуатация, обыкновенный грабеж! Подумаешь и становишься коммунистом. Тьфу, черт бы взял коммунистов, спаси меня и помилуй, святая Мадонна!

Выпивает рюмку.

— А куколку бояться нечего; теперь мы — союзники, она любит этих прохвостов так же, как я. Ее долги я выплачу. Фотографии буду сам заготовлять заранее и передавать связисту так, чтобы куколка ничего не знала. Инициатива всегда будет в моих руках. Нужно только ее хорошенько проверить, я — стреляный воробей, который умеет клевать там, где надо. А мои законные шесть тысяч? Клюнуть бы их поскорее и с налета…