— Это интересно, граф, и я рад, что встретил такого знатока местных нравов и обычаев. Рассказывайте же, ведь нам путешествовать вместе до утра. Пожалуйста! Не ленитесь!

— Когда юноша достигает половой зрелости, то ему закрывают лицо тигельмустом и вручают меч и щит, после чего он считается мужчиной и получает право посещать тэнде, а через несколько лет и ахалы. Созревшую девушку мать усаживает на еще теплое место возле семейного костра, объясняет ей права и обязанности женщины, покрывает голову синим покрывалом — символом невесты (кольца и браслеты она сможет носить, только выйдя замуж) и дарит каменную ступу — тэнде, ту самую, в которой ей, подобно всем женам Африки, придется ежедневно толочь просо и бобы. В торжественной обстановке молодая девушка вечером после окончания всех работ начинает бить пестиком в ступу. Это — призывный сигнал, страстный крик в синий мрак наступающей ночи. Немедленно на призыв сбегаются юноши. После пения старинных обрядовых песен мать или особо уважаемая пожилая женщина назначает из числа присутствующих «ухаживателя», который на эту ночь играет роль жениха. После минуты общего молчания «невеста» встает, идет к стаду и ложится между козами. Новая минута сосредоточенного безмолвия. Встает «жених» и «находит» свою невесту, «будит» ее и берет за руку, пальцы в пальцы. Происходит ритуальный диалог. Она: «Кто ты?» Он: «Я — сын Адама. Я беден, ты богата. Успокой меня. Мы росли вместе. Час настал. Встань. Мы будем и дальше расти вместе». Она: «Начинай беседу». После этого юноша сажает девушку себе на колени и ласкает до зари. Обычай позволяет ласкать груди и тимереззу — складку живота, разрешаются и поцелуи — прижимание носа к носу, во время которых он «пьет ее душу» (дыхание). Ничего больше, дальше черта, позади которой — смерть. Все девушки-подростки должны пройти чрез такую школу, потому что «та, которая сама не любит любовь, не может возбудить ее в других». Разлучаются по ее словам: «Нужно подрасти еще немного».

Так проходит несколько лет. Наступает пора смотрин, повторение церемонии, называемой ахалом. Невеста сидит на камне, вокруг нее на песке расположились претенденты. Их несколько десятков, многие прибыли издалека, за пять-семь недель пути. Тифарасин — диалог невесты и претендентов на ее руку — строго регламентирован: не допускаются злословие насчет других, разговора о себе, упоминание о Боге, прикосновение к низким темам. Невеста величается юношами аменокалом, сами себя они именуют талаки, то есть несчастные. Такой диалог — поочередное единоборство девушки с каждым из претендентов в элегантности стиля и манер, блестящем остроумии и находчивости, глубоком знании древних сказаний и своего родного языка. Диалог происходит в присутствии чутких заинтересованных слушателей и судей. Да, это красивое социальное учреждение — ахал, туарегские смотрины! Ведь даже самое это наше слово выражает пассивность женщины и подход мужчин к ней как к товару, и только, а здесь, в Стране Страха, выбирает сама невеста, и при этом в форме блестящего словесного турнира!

— Ну, дальше! Рассказывайте еще, пожалуйста!

— Идеал имаджега — полжизни ухаживать за женщинами, а полжизни — спать с ними! Но имаджег никогда не ругается, не сквернословит, он редко вообще повышает голос. Вы увидите — благородный туарег никогда не заговорит с вами первый.

— Почему?

— Из гордости! О, у этих дворян нет штанов, но гордости хоть отбавляй: такой дикарь выпрямится и будет ждать, закинув голову назад. Да, это наши грансеньеры былых времен! Если туарег обнаружит, что жена ему неверна, он спокойно убьет ее любовника и может развестись с ней, но как следует обругать ее или ударить не позволит себе — ни-ни! По матери здесь передается и дворянство, местная пословица говорит: «Чрево украшает человека».

— А в чем преимущества дворянства?

— Имаджег в военное время — начальник своих имгадов-вассалов и укланов-рабов, а в мирное время он — судья района, где пасутся стада его семьи и вассалов. Теперь все изменилось, имгады часто богаче своего господина, но не забывают его и не отрицают его авторитета. Тэллюа происходит, конечно, из знатной семьи: она…

— Ну, а рабы?

— Это веселая сволочь. Грязные и довольные люди. Трудовая нагрузка раба крайне невелика: они или пастухи, или домашняя прислуга. Хозяин постоянно принимает в рабство новых людей и выгоняет старых, особенно ленивых. Много негров идет в добровольное рабство потому, что обслуживать господина легче, чем самостоятельно пробивать себе путь в жизни, рисковать и бороться!

— И все же хозяин выгоняет, конечно, не ленивых, а старых!

— Нет, именно ленивых или просто ненужных, если их развелось у него слишком много. Престарелого раба выгнать нельзя, и хозяин обязан его кормить до смерти. Выгоняют тех, кто еще не стар и может прокормить себя. Условия продажи себя в рабство: чашка кислого молока, кусок лепешки или миска каши в день и женщина на ночь. Чем дольше здесь живу, тем больше убеждаюсь — здешним рабам живется многим легче, чем нам в свободной Европе! Тэллюа…

— А какие еще имеются здесь сословия?

— Идерфаны — вольноотпущенники, энадены — ремесленники, в том числе и врачи, и главное — харатины. Это — пришлый элемент, обрабатывающий здесь землю. Их сословные различия вы определите по росту, по цвету кожи и осанке: имаджег очень высок и строен, со светлой кожей и южноевропейскими чертами лица, он держится гордо. Имгад ниже ростом, значительно темнее лицом, без вызывающей и подчеркнутой независимости в позах и жестах, волосы у него зачастую курчавые, губы полные — словом, чувствуется легкая примесь негритянской крови. Ремесленники и харатины не носят тигельмуста, их лица изобличают негритянское происхождение, они‘часто богато одеты и всегда приниженно услужливы.

— А каково племенное и государственное устройство туарегов?

— Кельтигельми разделены на шесть «народов», несколько отличающихся по языку, костюму и быту. По устройству шатра и покрою гандуры можно определить, к какому народу принадлежит его хозяин. Местные горцы — северяне из народа тель-ахаггар. Ихаг-гарены — самые дикие, бедные и независимые из туарегов. На юге вы увидите роскошные саванны и юллимиденских туарегов — богачей по сравнению со здешними. Во главе каждого народа стоит амено-кал, в Агадесе он же султан государства Аир.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Основой нации является род. Недаром туареги говорят: «Потерять род — потерять все, кроме желудка» или «Безродный — это мертвый». Главой свободного рода является старейший, совет старейших назначает вождя племени, совет вождей выбирает аменокала, совет аменокалов является общенациональным органом власти, впрочем, только символическим. Семья зависимых подчиняется одному из имаджегских старейшин и вместе с его семьей идет на войну. Рабы-слуги ниже по рангу рабов-скотоводов — ведь последние тоже брались на войну и там особенно бесчинствовали: поэтому до сих пор у арабов о них упорно сохраняется дурная слава. Рабы имаджегов выше по положению рабов имгадов, и это логично. Вот вам и все, что следует сказать об общественной организации туарегов. Да, еще одна подробность, и притом крайне важная и характерная: женщины здесь имеют те же общественные и политические права, что и мужчины, вмешиваются во все дела и больше всех шумят на всех сходках! За примером далеко идти не надо: месяца два тому назад наша Тэллюа…

— А бывают здесь неурожайные годы?

— Нет, поскольку все харатинские огороды — поливные. Но иногда в течение года совсем не выпадает дождя: тогда не только не появляется последождевая сезонная растительность, но и выгорает постоянная. Это для туарегов катастрофа. Мелкий скот и женщины остаются здесь голодать, а мужчины гонят стада верблюдов на юг, в саванны, где засухи не бывает. Такое массовое передвижение возможно только потому, что животные здесь — верблюды, а люди — туареги: стойкость и выносливость у тех и других одинаково изумительная. Прелестная Тэллюа сама рассказывала, что и она однажды…

Это была странная беседа: Дерюга кстати и некстати расхваливал красоту и обаяние Тэллюа ульт-Акадэи, а я не мог грубо оборвать его, потому что он знал немало интересного о природе и людях Хоггара, в особенности о людях, собирательный образ которых становился все более загадочным и привлекательным. Въезжая в самое сердце Страны Страха, я, удивительно, чувствовал все меньше и меньше тревоги. Неужели Страны Страха нет?