- Майн гот, как я щастлив, фаше феличество!

Под восторженные восклицания колонистов император покинул Большую Немецкую улицу, приказав - выдать из государственной казны каждому из хозяев посещенных им домов по пятьсот рублей ассигнациями.

При выезде из Большой Немецкой улицы к царской карете бросился обрюзглый клингенталец и, держа на голове лист бумаги, закричал:

- Фаше царское феличество, есть один жалоб...

- Что это значит? - спросил император генерала Дибича.

- Немец жалуется, ваше величество!

- Принять жалобу и учинить следствие. Нехорошо притеснять иностранцев! - резко сказал царь.

Карету остановили, и Дибич взял жалобу немецкого мастера.

Вечером генерал вызвал Аносова на допрос.

- Почему вы допустили небрежное отношение к иностранным мастерам? строго спросил он.

Павел Петрович пожал плечами:

- Но я не знаю, в чем моя вина.

Дибич выразительно посмотрел на горного офицера и сурово сказал:

- Они жалуются на то, что вы не вставили двойные рамы в окнах их квартир!

- Ваше превосходительство, я не обещал этого делать. Мои обязанности заключаются в другом. Вставлять двойные рамы - это их личное дело! спокойно, но решительно ответил Аносов.

- Но вы могли это сделать хотя бы из уважения к таким великим мастерам! - более мягким тоном сказал Дибич, и в голосе его прозвучала легкая ирония.

- Ваше превосходительство, я не вижу от сих великих мастеров никакой пользы - ободренный улыбкой свитского генерала, признался Павел Петрович.

- Что вы сказали? - Дибич выразительно посмотрел на горного офицера.

- Золингенские мастера плохо знают оружейное дело. Не у них надо учиться русским рабочим, а им следует присмотреться к нашей работе. Взгляните на работу русских мастеров, и вы сами убедитесь в этом!

Генерал подошел к Аносову, его глаза были непроницаемы.

- Не будем говорить об этом, - сухо предложил он...

Царь осмотрел музеум при Златоустовском заводе, где хранились макеты с золотых самородков, обнаруженных на Урале. С любопытством рассматривая их, император вдруг спохватился:

- Кстати, скажи, - обратился он к Татаринову, - как работает мой золотой прииск на Миассе?

- Весьма хорошо, ваше величество.

Александр повернулся в сторону вагенмейстера генерала Соломко и приказал ему:

- Повелеваю приготовиться завтра в дорогу. А вас, господа, обратился он к свите, - приглашаю на мой прииск, где я буду копать золото на счастье.

- Ваше величество, счастье у вас необъятно! - льстиво вставил Татаринов. - Вы поразили врагов России на смерть и унижение. Уверен, что будете счастливы и в поисках благородного металла!

Царю понравился угодливый, кстати вставленный намек: император считал себя талантливым полководцем и победителем Наполеона. Он не переносил, если в его присутствии восхваляли и одобряли действия главнокомандующего русской армией покойного Михаила Илларионовича Кутузова.

Глава седьмая

"СЧАСТЛИВЫЙ" САМОРОДОК

Ранним утром 23 сентября царь Александр со свитой отбыл на Миасские прииски. Его сопровождали Татаринов, Аносов и заводская охрана. Погода выдалась на диво, не по-осеннему солнечная, теплая и ясная. Кругом простирались синеватые горные хребты, в багрянец одетые леса. Экипажи спокойно катились по хорошо укатанной отремонтированной дороге, огибавшей обширный зеркальный пруд, по берегам которого были установлены полосатые столбики. Сытые резвые кони легко вынесли коляски на вершину хребта. Здесь среди мелкой поросли высился гранитный столб, служащий указателем границы Европы и Азии. Царь вышел из коляски и долго любовался сопками. Заметив на голубом небе силуэт самой высокой сопки, он сказал восторженно:

- Как величава!

Татаринов не замедлил по-своему истолковать выражение восторга государя. Он восхищенно сказал:

- Ваше величество, разрешите для памяти потомства назвать сию гордую горную вершину "Александровской сопкой"!

Царь сделал вид, что не расслышал предложения горного начальника, но порозовевшее лицо его говорило об удовольствии, которое так кстати доставил ему Татаринов.

После небольшого отдыха экипажи двинулись к Миассу. Спустя час показались разбросанные домики, а вскоре царский поезд въехал в небольшое горное селение.

- Вот где родина золота! - сказал царь.

У околицы царскую коляску задержала толпа жителей, которая поднесла Александру хлеб-соль. После короткого молебствия в местном храме царь отправился на Царево-Александровский прииск.

Там шла обычная работа. Но когда приисковые заметили клубившуюся пыль, они быстро схватили по приказу управляющего приисками Бекмана огромное деревянное блюдо, покрыли его чистым полотенцем, положили на него хлеб-соль и толпой вышли навстречу царю.

Все они были одеты в праздничные одежды, причесаны.

"И здесь поставлен отменный спектакль!" - угрюмо подумал Аносов, взглянув на расторопного управляющего приисками.

- Вот ваши верноподданные, ваше величество! - доложил Бекман. - Они век не забудут выпавшего им счастья!

Несмотря на праздничную одежду и опрятность, Аносов поразился испитым, изможденным лицам рабочих. Они угрюмо протянули царю хлеб-соль и низко поклонялись:

- Прими, государь!

Александр даже не взглянул на приношение, - он торопился к месту добычи. Добравшись до отвалов, император вышел из коляски, и опять Зекман угодливо сообщил ему:

- Ваше величество, необычное счастье: за три часа до вашего приезда работный Дементий Петров нашел самородок. Взгляните!

Кряхтя, Татаринов наклонился и поднял с подноса плотный золотой самородок.

- Позвольте, ваше величество, представить сию счастливую находку! толстая, лоснившаяся от жира физиономия горного начальника сияла.

Взяв в руки самородок, царь обрадованно сказал:

- Хорошая примета! Значит, и я буду счастлив. Дайте же мне лопату: я хочу сам поработать на моем прииске! Господа, - обратился он к свите, милости просим испытать труд. Что найдете, то и будет принадлежать вам!

Каждый из свиты поторопился запастись лопаткой. Между тем государь спустился в забой, за ним последовали свитские и Татаринов.

- Теперь я горный царь! - усмехаясь, вымолвил Александр и стал ковыряться в породе. Он неумело загребал лопаткой песок и высыпал его в бадью; песок тут же поднимали для промывки. Государь проработал не более получаса, а у него уже появилась сильная одышка, на лбу и лице выступил крупный пот. Не менее быстро устал и Татаринов. Он оставил кайло и обратился к царю с мольбой:

- Ваше величество, вам вредно находиться здесь. Слезно прошу вас поберечь свои силы для нас, верноподданных!

Вдруг Татаринов взмахнул руками и закричал на весь прииск:

- Батюшки, самородок!

С проворностью, неподходящей для его тучного тела, он быстро наклонился и поднял выпавший из песка грубый кусок породы, облепленный глиной. Взвесив на руке, он немедленно передал его царю:

- Редкое счастье, ваше величество! Стоило появиться вам, и вот... Ах, боже мой!

Царь взял в руку самородок и самодовольно сказал свите:

- Выходит, из всех вас только я один и счастлив! Господин Татаринов, проверь его и убедись, золото ли это?

Все выбрались из шахты. Услужливый Бекман в присутствии всех произвел очистку самородка и взвесил его. Чистого золота в нем оказалось 8 фунтов и 17 золотников...

"Тут что-то не так!" - недовольно подумал Аносов, приглядываясь к лицедейству Бекмана. Павел Петрович вернулся в забой и оглядел породу. Его догадка подтверждалась: место, из которого выпал самородок, было взрыхлено. Очевидно, совсем недавно параллельно копани поблизости шла другая, только чуть укрытая грунтом.

"Подлец! Большой подлец!" - подумал Аносов про Бекмана и вылез из забоя. Его так и подмывало рассказать про свои подозрения Татаринову. Но начальник округа резко предупредил Павла Петровича: