Революционным замыслам декабристов Чаадаев противопоставляет «углубление сознания» — философскую разработку будущего России. «Если нам изменила земля, то что мешает нам овладеть небом?» [19] — возражает он в своей исповеди другому стороннику революционной ломки — М. Ф. Орлову.
Все творчество декабристов пронизывает глубокое признание исторического значения Великой французской революции. А. А. Лебедев считает декабристов борцами за идейное наследие Просвещения. «Увлечение декабристов Руссо и Вольтером, Дидро и даже Монтенем…» было органичным. Но следовало бы договорить, что они испытывали и непосредственное, сильное воздействие идей эпохи реставрации. Программа политического компромисса, выбор «способа действия», либо революционный, либо мирный, борьба конституционных идей с республиканскими стали поводом настойчивых поисков программных требований дворянских революционеров.
Итоговый тезис автора повести: «Да, спору нет, Якушкин был декабристом-просветителем в главном итоговом содержании своей деятельности» — справедлив лишь отчасти, в Якушкине боролись, уживаясь временами, самые решительные революционные намерения и мирные, глубоко просветительские приемы, растянутые во времени и растворенные в долговременной программе. И не столько боязнь бонапартизма устрашала Якушкина, сколько свойственная декабристам политическая позиция революционной мысли посленаполеоновской Европы. Не случайно же даже Пестель называл среди своих западных предтеч Детю де Траси, мастера политического компромисса.
Отношение Якушкина к идее «действия посредством войск» легко прочитывается в очерке «Четырнадцатое декабря». Он проникнут горячим участием к повстанцам, осуждением нерешительной части декабристов, в особенности С. П. Трубецкого, в прежние времена отчаянного смельчака, а теперь проявившего непростительную нерешительность. Якушкин анализирует каждый шаг восставших, выявляет все просчеты восстания, наконец, обращает внимание на широкий размах движения, далеко не все реализовавшего к моменту 14 декабря. Он горько сожалеет, что его не было на Сенатской площади. Но получив известия о произошедшем в Петербурге, он вместе с Фонвизиным замышляет поднять московские войска. Между тем в Москву прибыл посланник Николая Павловича генерал-адъютант Комаровский с решительным приказом привести к присяге Москву в Успенском соборе Кремля. Якушкин отказался присягать новому императору. Он был арестован 10 января 1826 года.
Следствие и суд над декабристами явили беспримерный в России политический процесс, открывший зловещий лик самодержавия. При почти полном отсутствии опыта конспиративной борьбы, обремененные условностями дворянской чести и морали, подследственные были непосредственны и доверчивы, чем беззастенчиво пользовались высокопоставленные следователи во главе с Николаем I.
Мимоходом отмеченное автором, — роль протоиерея Казанского собора П. Н. Мысловского, принимавшего исповедь у заключенных в крепость декабристов. Этот человек, единственный из официального окружения подследственных «государственных преступников», обратился к ним с искренним словом сочувствия. Он растрогал даже несгибаемого атеиста Пестеля, просившего «благословить его в последнюю дорогу». Якушкин доверился Мысловскому и вел переписку с родными через него. От него же он узнавал о ходе следствия и участи товарищей.
12 июля 1826 года Якушкин наконец впервые увидел своих друзей в верховном уголовном суде. Капитан Якушкин отнесен был к первому разряду виновных и сначала приговорен к смертной казни отсечением головы. Он обвинялся в том, что «умышлял на цареубийство собственным вызовом в 1817 г. …». Затем последовала замена смертной казни двадцатилетней каторгой и ссылкой на поселение. Позже срок каторги был сокращен до 15 лет. После объявления приговора Якушкин с товарищами был подвергнут гражданской казни — о его голову была сломана шпага.
Он был отправлен в Финляндию, в крепость Роченсальм, а оттуда на остров Форт-Слава. В 1827 году был получен приказ о переводе его в Сибирь. По дороге в дальний путь, закованный в кандалы, он виделся в Ярославле последний раз с женой и двумя малолетними сыновьями. Много позже, в 50-е годы, уже взрослыми людьми сыновья приехали к овдовевшему отцу в Ялуторовск.
Тезис повести о Якушкине — «просветителе в главном и итоговом содержании» подтвержден сибирским опытом его жизни. Сначала Читинский острог со всеми тяготами каторжного существования, потом Петровский Завод. В 1830 году там была закончена постройка полуказарм, куда помещены были декабристы. Жизнь артелью, дружеская поддержка друг друга, душевное участие живущих рядом жен декабристов, принесших себя в жертву и самоотверженно помогавших «государственным преступникам», позволили перенести, казалось, непереносимое. Около двадцати двух изданий периодической печати получали ссыльные в Петровском Заводе. Их общая библиотека насчитывала более шести тысяч книг. Страсть к занятиям сохранилась и на поселении, превратившись в действенное средство пропаганды, влияния на местное население во имя создания «культурного основания» для будущего государственного преобразования России.
На поселение Якушкин попал в Ялуторовск Тобольской губернии. Он прожил там двадцать долгих лет.
Именно здесь со всем пылом кипучего темперамента Якушкин занялся просветительством. Средством для этого он избрал хорошо проверенный способ устройства школ по ланкастерской системе взаимного обучения[20] но цели ставил более широкие — «осмыслить человека», развернуть в нем способность мышления, а значит, и политического самосознания. Якушкин задумал создать народную школу, основываясь на указах «святейшего» Синода, разрешающих открывать при церквах начальные приходские училища. Школа Якушкина, возникшая в ограде церковного собора, превратилась в общественное начинание всей ялуторовской колонии декабристов. За четырнадцать лет работы ялуторовского училища было подготовлено более пятисот учеников. В 1846 году в память жены он основал женскую школу, которая положила начало женскому образованию в Сибири. В школы Якушкина началось паломничество из разных уголков Тобольского края. В конце 1842 года один из смотрителей народных училищ писал священнику Знаменскому: «Господин директор от Вашей школы в восхищении, считает ее образцовой не только в дирекции, но даже в Сибири. Мне говорил и даже просил, чтобы постарался устроить приготовительный класс по образцу ее. Радуюсь за Вас, радуюсь и тому, что дело правое торжествует и низкие доносы падают»[21].
Манифест 26 августа 1856 года освободил декабристов от ссылки. Якушкин возвратился на родину без права жить в столицах. Спустя время сын выхлопотал ему с большим трудом разрешение возвратиться в Москву. Но он не дождался этого. Умер И. Д. Якушкин на чужих руках в имении Н. Н. Толстого Новинки Тверского уезда 12 августа 1857 года.