— Стой, спокойно, — улыбнулся Андрей. — У вас все нормально?

Девушка отстранилась.

— Извини. Просто с Вячем и не поговоришь теперь, а я не могу сидеть молча. Начинаю думать всякое.

— Все хорошо. Так как дела?

— Нормально. Вяч на перевязке. Его не хотели принимать – выписался же. Но он как‑то договорился с заведующей. Ты расскажи, как… сходил? — ее брови сдвинулись к переносице. — Что это? — рукой коснулась его лица.

— А что там?

Андрей подошел к висящему на стене зеркалу. На коже красовались четыре небольших черных пятна. Он попытался их стереть, но тут же отдернул руку – касаться пятен было больно.

— Черт его знает… ударился, наверное. Неважно. Я ненадолго. Только вас проведать, — Андрей вернулся к Насте, сел в кресло. — Выход есть. Я над ним работаю. Очень надеюсь, что сумею разобраться в ближайшие сутки. Продержитесь?

— Конечно… – Настя осеклась. — Вячу все хуже.

— Что такое? Осложнение с ожогами?

— С головой. Он какой‑то агрессивный. Сегодня чуть было не сорвался на санитаре. Еле оттащили.

— Это нормально, — кивнул Андрей. — Вернее, этого следовало ожидать. Он не спал?

— Нет.

— Значит, кошмары сводят с ума даже вне сна. Неприятная новость. И все же вам придется держаться. В крайнем случае – уехать за город. Вне домов кошмаров быть не должно. Хотя бы сможете выспаться.

— Забыл, как Вяч бился в машине? А ведь уехали довольно далеко.

— Забыл, — согласился Андрей. — Тогда, может быть, какие‑нибудь успокоительные? Попросить у врачей. Легкие и чтобы без эффекта сонливости. Но Вячу не говорить – наверняка не станет принимать.

— Я поговорю с врачами, — Настя села рядом, положила руки на колени. Она то и дело поглядывала, то в дверной проем, ведущий в стационар, то на входную дверь. Кроме того Андрей заметил, как несколько раз девушка вздрогнула от казалось бы безобидных звуков с улицы или внутри больницы. — Так что ты узнал?

— Что с тобой? — спросил он.

Настя отвернулась.

— Ничего. Устала.

— Посмотри на меня.

Она нехотя подняла на него затравленный взгляд.

— И так. Что случилось?

— Ничего, правда, — по ее лбу пролегли морщины. — Я боюсь, — выдавила она, наконец.

— Чего боишься?

— Не знаю, — она снова отвела взгляд. — За мной будто кто‑то следит. Все время. Мелькает в тенях, в отражениях, дышит за спиной… Знаю – это полная чушь. Что, скорее всего, схожу с ума. Но ничего не могу с собой поделать.

— Это действие кошмаров, — вздохнул Андрей. — Чтоб им пусто было.

Перед внутренним взором всплыла троица, виденная в детском доме: человек, копошащийся в куче кишок; обезумевшая от страха девица; и он сам – грызущий собственную руку. Мысли совсем не радужные, если учесть, что Настя уже походит на загнанного в угол зверька, а из ее слов выходит, будто Вяч постепенно сходит с ума – звереет. Остается последнее звено – он сам.

— На тебя они не действуют. Почему?

Андрей вздрогнул, вырванный из тягостных размышлений, постучал пальцем по своей голове.

— Возможно, все дело в той бутылке, из мотеля, которая разбилась о мою тыкву. Что‑то и повернулось в ней.

— Знаешь, я глупая и ничего не понимаю, но иногда жалею, что это не в моей голове повернулось.

— По ту сторону Водино не очень приятно, — улыбнулся Андрей.

— А здесь, сидя без дела, сходишь с ума. Я стала нервная, шарахаюсь от каждого шороха, вздрагиваю от каждой тени.

— Потерпи. Чуть–чуть. Я уверен – все уладится. Ну, или мы все сойдем с ума.

— Не смешно.

В ее глазах не промелькнуло ни искры теплоты. Настороженный холод, ни тени улыбки. Очень плохо. Еще полдня – девчонка забьется в самый темный угол и ни за что его не покинет.

— Ладно, ты спрашивала, что я узнал?

Настя кивнула.

Андрей в общих чертах рассказал ей о деревне, о выживших жителях Водино и о детях–призраках. Рассказал и о случившейся двадцать лет назад катастрофе, о своих предположениях и выводах. Он старался не сгущать краски и упускал лишние подробности.

Девушка слушала молча, иногда морщилась. Верит ли? Впрочем, после всего случившегося странно сомневаться в его словах.

— А что будет, когда они получат последнего виновного? — спросила она, когда Андрей закончил.

— Все кончится. Мы уедем домой.

— Ты не понял. Что именно кончится? Какая версия Водино останется?

— Не думал об этом, — Андрей почесал затылок, пристально посмотрел на собеседницу. — Хорошо мыслишь. Но у меня нет ответа. И вряд ли у кого‑то есть. Я могу только предполагать.

— Предположи.

— Не знаю, какая версия останется, но люди‑то уж точно соберутся в реальном мире.

— Надеюсь на это.

— Все будет хорошо, — Андрей взял ее руку в свою. — Зато какое приключение. А кто поверит?

— Никто и не поверит, — одними губами улыбнулась девушка.

Их беседу прервал металлических грохот, раздавшийся из стационара. Следом за грохотом послышался отчаянный женский вопль и тут же рык и неразборчивые ругательства.

Настя взвизгнула. Андрей бросил на нее опасливый взгляд. Та испуганно вжалась в спинку кресла. Глаза расширены, руки остервенело сжимают подлокотники кресла.

— Что за черт? Сиди здесь, хорошо?

Девушка не отреагировала на его слова. Ее всю трясло.

— Настя, очнись! — он несильно тряханул ее за плечи. Взгляд расширенных глаз приобрел осмысленность.

— Никуда не уходи. Ничего не бойся. Я посмотрю и вернусь. Хорошо?

Судорожный кивок.

Не стоит оставлять ее одну, но крики из стационара такие, будто там кого‑то режут.

Он метнулся в раскрытые двери отделения. Женские крики не прекращались, хотя стали тише, превратились в громкие рыдания.

Андрей успел сделать несколько шагов, когда двери одной из палат будто взорвались изнутри. Во все стороны полетели осколки стекла. Из палаты вывалилось нечто, больше похожее на свежую мумию. Нечто передвигалось, шаркая ногами по полу. Одна рука плотно прижата к телу, вторая дергается при каждом шаге.

Андрей поймал взгляд налитых кровью глаз: Константин Иванович – запивший мужик, встреченный ими в мотеле и впоследствии поджегший сам себя.

Странно, что с такими повреждениями (буквально весь перемотан бинтами) он еще способен не то что двигаться, но даже просто быть в сознании.

Обожженный повернулся к Андрею. Глаза под бинтовой маской сузились.

— Ты! — прорычал он, вытянув руку. — Ты во всем виноват.

Из соседней комнаты появились две сестры и Вячеслав. Здоровяк был обнажен по пояс, его раненая рука блестела от мази. Лицо бледное, болезненное.

Константин Иванович повернулся на звук, снова зарычал.

— Опять ты! — в тон ему ответил Вячеслав и отодвинул в сторону сестер.

Обожженный среагировал на удивление быстро. Развернулся, подхватил стоявшее тут же мягкое кресло – и запустил им в противника. Вячеслав только успел поднять руки. Его снесло, с силой вбило обратно в палату. Сестры бросились на пол, завизжали. Их вроде бы не задело.

Андрей метнулся к обезумевшему пациенту. Выложенный плиткой гладкий пол сам подсказал стратегию действий: свалить в подкате. Отличная идея, но неожиданные последствия. От удара по ногам противник повалился лицом вниз. Он даже не выставил перед собой руки – так и рухнул на камень. Раздался влажный чавкающий звук. Что‑то хрустнуло. Андрей быстро запрыгнул ему на спину, заломил назад руки. Не тут‑то было. Обожженный человек будто бы удесятерил свои силы. Он без видимых усилий дернулся, извернулся – и Андрей оказался рядом на полу. Торопливый перекат, чтобы уйти от удара рукой. Хорошо еще, что сила не подкреплена скоростью.

Садануть воскресшего из наркотического сна по лицу. Кулак смачно врезался в скулу. Теперь отпрыгнуть, разорвать дистанцию.

Противник начал подниматься. Андрей кружил возле него. Бил отрывисто, хлестко. Но обожженный будто не чувствовал боли. Повязки на его лице пропитались кровью. Он не рычал, молча хватал руками воздух, пытаясь дотянуться до обидчика.