Футбольный тренер гулко сглотнул слюну и, мотая головой от ярости, проревел:

– Шеф, они потопили один наш катер. Вместе с людьми.

– С кем? – словно бы не поняв, о чем идет речь, спросил Оганесов.

– С людьми.

– Кто погиб?

– Караган со своими «братками». Одного только удалось спасти.

– Сделайте баш на баш: потопите одного погранца. У вас же для этого есть все возможности.

– Е-есть, – скучным тоном отозвался Футбольный тренер.

– Сколько их?

– Кого? – тупо спросил Футбольный тренер.

– Ну, погранцов этих?

– Один.

– Тьфу! Тем более потопите, – в мягком спокойном голосе Оганесова появились раздраженные нотки.

– Е-есть, шеф! – Футбольный тренер даже руку к голове приложил. Как в армии. Хотя голова у него была непокрытая. – Пустим на дно за милую душу. Против нас погранец не устоит.

– Помогай тебе Аллах, – благословил Футболиста тренера шеф.

Футбольный тренер вызвал по радио соседа – катер Никитина.

– Слышь, моряк с печки бряк, – Никитина он звал только так, – шеф велел нам потопить погранца.

Ему было отчетливо слышно, как присвистнул Никитин, изумленно и нехорошо.

– Чего? – насторожился Футбольный тренер. – Трусишь?

– Нет. Но ты хоть представляешь, что такое потопить пограничный сторожевик?

– Бух, бах – и дядя лежит на дне, воду пьет.

– Как бы не так! Это же боевой корабль.

– Ну и что? Ты чего… боишься?

– Да не боюсь я! – в голосе Никитина прозвучала досада.

– Тогда чего?

– Ты хоть знаешь, что это такое – потопить боевой корабль? Как бы он нас с тобою не потопил.

– Не боись, родимый, не скули. Все будет, как ты, моряк, говоришь… – Футбольный тренер, опытный воспитатель, решил поддержать Никитина. – Какое у тебя любимое слово, напомни… Ну, когда все хорошо…

– Цимес, – неохотно отозвался Никитин.

– Во-во, цимес будет. Все сгорит, а цимес останется.

– Я-то думал, что главное в профессии пулеметчика – вовремя смыться.

– Смыться, моряк, это потом. А для начала твоих бывших коллег, – Футболист произнес слово «коллег» презрительно, прозвучало оно, как «калек», – надо напугать так, чтобы они, завидя наши катера, обходили их так далеко, что даже их вонючего погранцовского флага не было видно. Понял?

– Понял, чем Васька Нинку донял…

Футбольный тренер оборвал связь с Никитиным и переключился на «дагестанцев».

– Мужики, ваша помощь нужна.

– Что, будем бить морду?

– Будем.

– Погранцам?

Футбольный тренер на этот вопрос даже не ответил, отвечать было просто глупо – и без того все ясно.

Так «семьсот одиннадцатый» оказался обложен по всем правилам морских баталий…

Вскоре один из «дагестанцев», наиболее настырный, хорошо вооруженный, зарылся носом в воду и забрызгал искорьем – его достал залп автоматической пушки, починенной Мослаковым. Один из снарядов снес половину рубки и угодил в машинное отделение катера.

Катер загорелся. Над черной кривобокой надстройкой вспухло жаркое красное облако, затрещало зло и весело. Создалось впечатление, что горит сам воздух. Люди начали прыгать за борт – на катере было опасно оставаться.

– Говорил я тебе, не надо трогать зеленофуражечников – самим дороже будет, – кричал, плюясь водой и стараясь отплыть как можно дальше от горящей жестянки, которая в любую секунду могла взорваться, лысый круглолицый человек с огромным мясистым носом. – Не стали бы трогать их – давно бы дома были, плов бы кушали.

Человек, к которому обращался лысый, плыл саженками и пыхтел, будто паровая машина.

– Говорил же! Говорил же! Э? – никак не мог успокоиться лысый.

Увидев, что один из «дагестанцев» замедлил ход и начал неуклюже, по большой дуге, разворачиваться, чтобы подойти к ним, лысый прекратил плеваться и причитать, обрадовался маневру чумазой коробки и, встав в воде солдатиком, отчаянно замахал руками:

– Сюда, сюда, сюда!

Его заметили – в чистой спокойной воде не заметить человека трудно.

«Дагестанец» выплюнул из красноватого шпенька трубы несколько лохматых клубков дыма – подал сиплый дырявый сигнал, – и лысый в ответ проорал что-то восторженное, гортанное. Напарник лысого продолжал размеренно плыть саженками.

– Эй, Ибрагим! – окликнул его лысый. – Ты чего, собрался в Иран уплыть? Или в Турцию?

Ибрагим, не слыша лысого, продолжал плыть дальше, словно в нем что-то сдвинулось или он был сильно оглушен.

– Ибрагим! – испуганно заорал лысый. – А, Ибрагим!

Иброгим продолжал сосредоточенно работать саженками дальше.

Лысый рванулся за ним.

– Стой, Ибрагим! Утонешь! – он ухватил Ибрагима за плечо. Тот повернул к лысому пухлое, с мокрыми вылезшими бровями лицо.

Глаза у него были белые, вываренные, остановившиеся на одной точке. Ибрагим перевернулся на спину и затих, вяло болтая в воде ногами.

Через минуту их подобрал «дагестанец».

Народа у Мослакова на корабле было немного – половина того, что полагалось по расписанию. Много с таким количеством бойцов не навоюешь, а с другой стороны, как учил дедушка Суворов, не числом надо брать, а умением. Хитростью, умным маневром, отвлекающими ходами, моральным совершенством.

А чем еще можно взять противника! И вооружен противник лучше, – у него полным полно заморской техники, диковинных стволов с клеймом «Мэйд ин…», взрывчатки и патронов, и горючее противник не считает по каплям, как это приходится делать пограничникам. И все равно этих людей одолеть надо, иначе одолеют они, и тогда Россия превратится неведомо во что. Скорее всего, России просто не станет…

Красное мясистое солнце наполнилось звонкой желтизной, будто жидким металлом налилось, по морю пошла беспокойная рябь, будто внутри, в непроглядной глуби, его кто-то пробудился, над горизонтом, по всей окружности, появились облачка – признак того, что через пару-тройку часов погода изменится.

Мослаков нырнул в машинное отделение, в маслянистый полупрозрачный сумрак:

– Дядя Ваня!

Откуда-то из-за угла неслышно появился Овчинников с гаечным ключом в руках, с потным, испачканным мазутом лицом:

– Ну что там, Пашок, наверху? Жарко?

– Пока не очень, но скоро будет жарко.

– А я тут трубу чиню. Свистит так, что оглушает. Бандаж вот наложил.

– Дядя Ваня, получи оружие! И на себя, и на напарника возьми автоматы. Обстановка такая, что… все, в общем, может быть.

– Обижаешь, Пашок, – Овчинников отер тыльной стороной ладони лоб, мазутная полоса сделалась шире. Повел головой в сторону: – Вон они, родимые, висят. Видишь? Вместе с боезапасом.

Над маленьким, величиной с журнальный столик верстачком висели два автомата. На верстачке лежали четыре рожка.

Мослаков взялся за поручень.

– Тогда все, дядя Ваня. Если тебе понадобится помощь – зови. – Затем, по-школярски шмыгнув носом, пожаловался: – А они из гранатометов бьют. Из противотанковых.

– Кхе! – крякнул Овчинников. – Знаю эту гадость. Броню прожигает, как картон.

Проворно взбежав по лесенке наверх, Мослаков глянул в одну сторону – увидел быстроходный катер с направленными на сторожевик пулеметами, глянул в другую сторону – там второй катер шел вровень со сторожевиком и тоже был готов в любую секунду сыпануть свинцом из пулеметов… Мослаков, не выдержав, выругался:

– Суки!

Настроившиеся на атаку катера явно поджидали «дагестанцев».

– Суки! – опять выругался Мослаков.

Ясно было, что расколотить супостатов надо поодиночке, нельзя им дать соединиться. Жаль, народу на корабле у него мало.

Катера не дождались подмоги – с них разом, дружно, ударили пулеметы. Пули лупили по сторожевику с двух сторон, только яркие электрические брызги летели в воздух, падали в воду, шипели, от секущего почти в упор огня некуда было деться. Железный грохот оглушал, рвал уши, вонючий дым выворачивал наизнанку легкие, кровянил ноздри.

Пулеметная обработка продолжалась примерно минуту, а потом катера, картинно развернувшись, пошли в атаку. Мослаков и глазом моргнуть не успел, как они уже прилипли к сторожевику – один с левого борта, второй – с правого.