- Слепые дети могут принести большую выгоду. Смотри хорошенько за этим ребенком. Он принесет нам много денег.
- Как? - с волнением спросила мать, еще крепче прижимая дочь к своей груди.
- Прося подаяние, - ответил муж. - Конечно, мы сами не можем ходить с ней, потому что я всеми уважаемый человек. Но есть нищие, которые будут рады нанять ее, чтобы она сидела с ними на базарах. Люди сочувствуют слепым детям и охотно подают милостыню. Я даже знаю одного человека, который заплатил бы нам за нее, только ей надо немного подрасти.
Зохра ничего не ответила, но Хамид и Рахма обменялись долгим протестующим взглядом. Они знали того нищего, о котором говорил отец, того старика, одетого в грязные лохмотья, который ужасно ругался. Они не хотели, чтобы их дорогая Кинза попала к этому старику. Он плохо обращался бы с ней и напугал бы ее. Отец заметил их взгляды, хлопнул в ладоши и приказал:
- Дети, быстро спать!
Они торопливо поднялись, пробормотали: “Спокойной ночи” и поспешили к своим углам. Свернувшись клубочком на циновке, они натянули на себя узкие полоски одеял и вскоре уснули…
В два часа ночи Хамид неожиданно проснулся. Лунный свет падал прямо в колыбель Кинзы, она шевелилась и время от времени что-то бормотала во сне. Хамид тихо поднялся и подошел к ней. Огромная волна нежности и жалости внезапно охватила все существо мальчика. Он покачал колыбель, нежно погладил сестренку по темноволосой головке. Кинза такая крошечная, такая терпеливая и такая беззащитная! Он позаботится о том, чтобы с ней ничего плохого не случилось. Всю свою жизнь он будет для нее светом и будет защищать ее своей любовью. Вдруг он вспомнил, что сам еще мальчик и полностью зависит от отца. Кинзу могут забрать от него, и его любовь будет бессильна защитить ее. Есть ли более сильная любовь, чтобы защитить ее, и более надежный свет, чтобы вести ее? Хамид не знал этого. Он осторожно наклонился над Кинзой, чтобы поцеловать ее, и тихонько прокрался назад к своему соломенному матрацу. Лицо девочки озарилось улыбкой. Она сунула палец в рот и так умиротворенно засопела в своей лунной колыбели, как маленькая принцесса во дворце.
Глава 3
Когда Кинзе исполнилось два с половиной года, отчим решил, что она может уже работать. Он велел Хамиду носить девочку каждый четверг на базар. Там, сидя у ног нищего, она должна была просить милостыню.
Сегодня Кинза сидела на пороге дома, терпеливо поджидая брата. Было еще совсем рано, и Хамид только что погнал корову на пастбище. Возвратится он не раньше, чем через полчаса. А пока она была свободна и развлекалась как могла.
Когда светило солнце и стояла хорошая погода, она была счастливым ребенком. Никогда не видев света, она не могла ощущать, что ей недостает его, а вокруг было много такого, что давало ей приятное ощущение: тепло и защита материнских колен, объятья сильных рук брата, влажные мордочки козлят, тыкавшиеся в ее руки. Еще было прикосновение теплых лучей солнца к ее телу и веяние ласкового ветерка в лицо. Иногда ей разрешали сидеть вместе с мамой, когда она сортировала зерно, и Кинза набирала полные пригоршни шелухи и пропускала их сквозь пальцы. Это было одно из самых больших удовольствий и развлечений. Также интересным делом было прислушиваться к звукам. Теперь она могла знать, когда к ней шел Хамид по особенному звуку его босых ног по сухой глине.
Вот и сейчас она услышала его приближение, протянула к нему руки и издала радостный возглас. Хамид поднял ее и туго привязал к себе на спину.
- Базарный день, сестренка, - объявил он. - Ты уже позавтракала?
Кинза кивнула. Полчаса тому назад она выпила чашку кофе и съела кусок черного хлеба. Это был самый лучший завтрак, известный ей, и он особенно нравился девочке.
- Тогда пойдем, - сказал Хамид, и они отправились, стараясь держаться в тени оливковых деревьев, потому что уже к девяти часам солнце припекало довольно сильно.
Вскоре оливковые деревья кончились, и тропинка к базару вилась по пшеничным полям, почти готовым к жатве; каждый колосок нагибался под тяжестью золотого зерна, а воздух от запаха мака навевал дремоту. Кинза, которая могла засыпать когда и где угодно, положила голову на плечо брата, закрыла глаза и погрузилась в дремоту, убаюканная мягким шелестом зерна от проносившегося ветра. На дороге в то утро было много народа, потому что по четвергам был ярмарочный день, и все, кто имел что-нибудь продать, приходили через горы и располагались со своим товаром под тенью эвкалиптов. Продавцы сидели прямо на земле, скрестив ноги, а покупатели теснились вокруг них. Кинза боялась этого места. Она не любила тесноты, сутолоки и шума; не любила пыли, которая заставляла ее чихать, и мух, которые кусали ее ноги. Более же всего она не любила тот момент, когда Хамид покидал ее, оставляя под надзором старого нищего. Чтобы как-то облегчить боль расставания, Хамид изобрел план: если в течение недели он мог выпросить, одолжить или украсть гурд (монета стоимостью в 1/10 пенел), он сберегал его до четверга и покупал липкую зеленую конфету, обсыпанную орехами. А облизывать такую конфету было самым большим наслаждением.
Хамид, чувствовавший себя на базаре как дома, ловко прокладывал себе путь через толпу, пока не добрался до места, усыпанного песком, где обычно сидела Кинза и старый нищий. Он пришел немного раньше, чем старик, и, усадив Кинзу, дал ей зеленую конфету, украдкой лизнув ее сначала сам. Девочка зажала ее в правой руке и начала облизывать; левой рукой она крепко держалась за одежду Хамида, чтобы толпа не унесла его от нее.
Им недолго пришлось оставаться одним. Вскоре, шаркая босыми ногами, подошел старый нищий с цветным барабаном в руке. Старик был отвратительно грязным, пальто его походило на лоскутное одеяло разорванное на куски. Хамид вежливо поцеловал его руку и получил монету, которую нищий каждую неделю платил его отцу за Кинзу. Обычно Хамид сразу же уходил после этого, но на этот раз старик не сразу отпустил его, а сказал:
- Когда твой отец придет на ярмарку, скажи ему, что у меня к нему есть дело.
Хамид кивнул, мягко освободился из рук Кинзы и ушел. Кинза заплакала, и нищий шлепнул ее, чтобы она замолчала.
В первой части дня ее работа была не особенно трудной; все, что ей надо было делать, это сидеть с протянутой рукой, подняв лицо к солнцу, чтобы все видели, что она слепая. Старый нищий стоял рядом, время от времени ударяя в барабан, чтобы привлечь внимание. Многие при виде маленького бледного личика девочки жалели ее и давали монеты, которые она тотчас отдавала своему хозяину. Так они сидели до полудня. Солнце начинало палить, пыль становилась гуще, а мухи - надоедливее. Тогда хозяин давал Кинзе кусок ржаного хлеба и кружку воды. Иногда, когда она собирала за утро много денег, он покупал ей сливовый напиток. О, какой это был восхитительный напиток! Девочка старательно облизывала все свои десять пальцев, чтобы ни одна капля напитка не пропала.
Вторая половина дня была тяжелее первой, потому что Кинзу клонило ко сну. Голова ее опускалась все ниже и ниже, а глаза закрывались сами собой. Как ей хотелось к маме на колени! Незаметно она пристраивалась около лохмотьев старика, и ее усталая голова находила недолгий покой. Как только старик замечал это, он сердитым толчком поднимал ее. Она терла кулачками глаза, потягивалась, готовая опять уснуть. Старик снова приводил ее в вертикальное положение, усадив спиной к своему боку, и давал шлепок. Полусонная, она наконец протягивала руку для подаяния. Вдруг нищий поспешно поднялся, и она повалилась набок. Он нетерпеливо усадил ее на место, прорычав:
- Гадкая девчонка! Сиди и проси, пока я не вернусь.
В толпе нищий увидел фигуру отца Кинзы, который искал его. Фермер не хотел говорить с нищим на виду у всех, поэтому они уединились за эвкалиптовым деревом.
- Ты меня звал? - спросил фермер.
- Да, - коротко ответил нищий. - Я ухожу из этой деревни. Деревенские жители становятся жадными, не боятся Магомета и мало дают честным нищим, поэтому я ухожу в большой город на побережье. Я и моя жена. Скоро там будет великий праздник и говорят, что нищие обогащаются на улицах этого города. Вот что я тебе скажу: отдай мне твою слепую девчонку. Ты не принадлежишь к благородной профессии нищих и не сможешь использовать ее, а мне она принесет большую прибыль. За нею будет присматривать моя жена, а я хорошо заплачу тебе за нее.