Но Кушниренко был, пожалуй, единственным, кто уже тогда по достоинству оценил всю революционность идей молодых шадринских агрономов. И неудивительно: «дерзкие мальчики» со своей беспаровой системой, основанной на интенсивном применении азота, так или иначе вступили в противоречие сразу с двумя получившими признание и поддержку агротехниками — с мальцевской, в начале шестидесятых годов попавшей «в опалу», и с пропашной, усиленно пропагандируемой и насаждаемой повсеместно. Мало того: вольно или невольно, но они вступили в прямой конфликт с теми учеными, которые, и не без оснований, ориентировались на канадскую систему земледелия — наиболее урожайную в мире. А канадская система а своей основе держалась как раз на огромной доле чистых паров, удобряемых только фосфором…

III

Действительно, еще 20—25 лет назад в Зауралье, где и условия земледелия — почвы, климат и профиль, ориентация на зерновое хозяйство, — во многом схожи, процент земли под парами был также близок к канадскому — 20—25. Вполне логично поэтому, что некоторые ученые-аграрники, в том числе и такой крупный авторитет в области полеводства, как профессор А. И. Бараев, директор Всесоюзного института зернового хозяйства, настоятельно советовали придерживаться канадских севооборотов, как наиболее эффективных для выращивания пшеницы. Но, с другой стороны, если в Канаде, как показывают расчеты, на душу населения приходится в среднем больше двух гектаров пашни, то в СССР — менее одного гектара… Какая же тут аналогия?

И та же история Среднего Притоболья ясно показывает, что такой высокий процент пара — 20—25 — далеко не всегда и не во все времена был универсальным и единственно верным. Когда земли, как в Канаде, было много, в крестьянских хозяйствах Зауралья вплоть до конца XIX века почти всюду господствовала трехполка, однако когда земельные наделы стали нищать, когда в Зауралье вторгнулся частный капитал и ожесточил конкуренцию, крестьяне вынуждены были уже переходить на четырехпольные и более сложные системы земледелия, с меньшей долей паров, что характерно как раз для момента, когда здесь, в Зауралье, стало бурно развиваться маслоделие и молочное скотоводство, потребовавшее резкого увеличения кормов и сена. Другими словами, история дореволюционного Зауралья ясно показывает, что тот или иной тип севооборота с тем или иным процентом земель под паром диктовался не только агрономией, но и экономикой! Именно в период «масло-молочного» расцвета, как выяснил Овсянников из архивных документов, в Зауралье впервые появились такие сложные севообороты, которые включали в себя производство на пашне… сена! На той доле пашни, которая раньше крестьянами отводилась под пары! Об этом, например, можно прочесть в трудах ныне прочно забытого уральского агронома Г. Я. Эрдели, который, анализируя полеводство в Курганском округе, писал в 1913 году:

Воистину, все новое — это лишь прочно забытое старое…

Однако самым крупным открытием для Овсянникова, решившего в поисках аргументов в пользу беспаровой системы земледелия перерыть всю историю, все доступные архивные документы по Зауралью, было имя замечательного шадринского агронома-экспериментатора В. К. Крутиховского, возглавлявшего в двадцатые годы, сразу после революции, отдел полеводства Опытного поля. Началось это открытие, обернувшееся для них, авторов новой беспаровой системы, неожиданным разочарованием — с небольшой книжки В. К. Крутиховского «Вопросы агротехники черноземной лесостепи Зауралья», изданной мизерным тиражом в Омске в 1932 году. К своему немалому изумлению, Овсянников выяснил, что проблема интенсификации полеводства Зауралья за счет замещения пара кормовыми культурами, оказывается, возникла уже тогда — более полувека назад! Уже тогда Крутиховский пришел примерно к тем же выводам о необходимости искусственного восстановления плодородия почвы — и не где-нибудь, а именно здесь, в районе «сухого» полеводства, на богатейших выщелоченных черноземах!

Подняв архивы бывшего Опытного поля, Овсянников обнаружил отчеты Крутиховского об экспериментах по замещению пара, которые его буквально поразили (если не сказать — сразили): оказывается, они, «дерзкие мальчики», четыре года назад начавшие опыты с замещением пара, сами того не зная, в буквальном смысле повторили эксперименты Крутиховского! Отчеты Опытного поля неопровержимо свидетельствовали о том, что Крутиховский не только пытался — и при том довольно успешно — избавиться от парового клина, но и стоял на позициях обязательной компенсации плодородия черноземов за счет внесения в них большого количества удобрений. В этом отношении он, конечно, для черноземных областей земледелия был и остается пионером.

Выяснилось, кстати, куда уходят своими истоками теории тех аграрников, которые непоколебимо были (да и сейчас еще некоторые из них остаются) убеждены, что черноземы удобрять — деньги в землю закапывать. Именно Крутиховский первым поколебал мнение, что сибирские черноземы, обладая огромным запасом питательных веществ, в дополнительных удобрениях вообще не нуждаются. Причем — и это тоже было своего рода открытием, и не только для Овсянникова и его друзей-единомышленников — интересно, что такую точку зрения разделял Д. Н. Прянишников — самый активный сторонник химизации советского сельского хозяйства. Так, в 1924 году, намечая пути дальнейшего увеличения урожайности зерна на юго-востоке страны, он писал:

А степной юго-восток — это как раз Южный Урал, Зауралье и Западная Сибирь. И переменить, причем в корне, точку зрения Д. Н. Прянишникова заставил как раз шадринский агроном-экспериментатор В. К. Крутиховский.

Крутиховский экспериментировал как с навозом, так и с минеральными удобрениями, причем как то, так и другое он вносил в непомерно огромных для Зауралья (по крайней мере для того времени) количествах, но и прибавку зерна получал невероятную! Так, внеся на каждый гектар по 36 тонн навоза, Крутиховский сразу же удвоил урожаи яровой пшеницы, получив прибавку по 8—10 центнеров с гектара! Причем, что очень важно, эти высокие урожаи сохранялись в течение нескольких лет. Как гласят, например, отчеты Опытного поля, удобрение черноземов в 1924 году из расчета по 18 тонн на гектар дало вплоть до 1929 года дополнительный сбор с каждого удобренного гектара по 15 центнеров зерна и 12 — сена!

Следующий этап экспериментов Крутиховского заключался в замене органических удобрений минеральными, которые вносил на каждый гектар примерно по 50 килограммов азота и фосфора. Азота, вот что было самым интересным и самым главным в открытии Крутиховского Овсянниковым. В 1929—1930 годах шадринский агроном-экспериментатор на этих азотированных полях получал рекордные для Зауралья урожаи — по 8,5 центнера прибавки зерна с гектара! Вот эти-то эксперименты В. К. Крутиховского и заставили Д. Н. Прянишникова в корне изменить прежнюю точку зрения и заявить, что «….в качестве первоочередной зоны химизации по яровой пшенице выдвигается Зауралье». И это вполне объяснимо: такая огромная прибавка урожая только за счет массированного удобрения азотом и фосфором из всех возможных вариантов интенсификации полеводства, включая освоение и нечерноземной полосы, и залежных земель была самой рентабельной, самой дешевой, а главное — немедленной.

Вот так молодые агрономы Шадринского совхоза-техникума выяснили, что открывали они, оказывается, уже открытую когда-то, а затем прочно забытую Америку. Но вслед за вполне естественным огорчением пришло и удовлетворение: пусть мы и не первые, но зато на правильном пути! Впрочем, в то время один из трех первых «зачинателей» был уже отозван в аспирантуру, и все дальнейшие работы по укреплению и утверждению новой беспаровой системы земледелия в Шадринском совхозе-техникуме возглавлялись агрономом Ю. Г. Холмовым, которого позднее за выдающиеся результаты в полеводстве удостоили звания заслуженного агронома РСФСР.