Более полувека Терентий Семенович совершенствовал агротехнику, и все эти полвека прошли в борьбе за чистые пары. Уникальный, видимо, случай вообще в практике мирового земледелия — пережить столько агрономических бурь, самому в корне сломать (и не раз!) свои собственные представления о почве, механизме ее плодородия, и до конца остаться верным идее, корнями своими уходящей в глубь многовековой истории русского земледелия… Мальцевские пары! Это выражение среди агрономов сейчас стало едва ли не нарицательным, и я думаю, что академик Д. Н. Прянишников, основоположник советской агрохимии и теории интенсификации сельского хозяйства, которого в эпоху травопольного «золотого века» не без оснований упрекали в пристрастии к западноевропейским, беспаровым севооборотам, остался все же верен идее традиционных русских паров во многом благодаря таким новаторам, как шадринский полевод Мальцев.

Даже беглого экскурса в историю Зауралья достаточно, чтобы прийти к выводу, что Мальцев, как выдающийся агротехник нашего времени, появился здесь, и именно здесь, в центре знаменитого еще в XVII веке Тобольско-Верхотурского земледельческого района, житницы горнозаводского Урала, отнюдь не случайно, а закономерно. А если так, то, очевидно, существует вполне определенная, глубинная закономерность в развитии полеводства и вообще сельского хозяйства этого края страны, которая уже в силу только исторических причин заставляет учение и практику «сухого» земледелия Зауралья развивать дальше, двигаться к следующему рубежу. Услышав мои рассуждения, Терентий Семенович кивнул, давая понять, что мысль ему понятна, однако вместо развития ее, неожиданно вспомнил о старой, казалось, давным-давно уже забытой, встрече с великим преобразователем природы Иваном Владимировичем Мичуриным. А закончил рассказ словами из его знаменитого «завещания»: «Мои последователи должны опережать меня, противоречить мне, даже разрушать мой труд, в то же время продолжая его…» И резко повернул тему разговора совсем в другом направлении.

Этот до позднего вечера разговор, время от времени «смачиваемый» душистым цейлонским чаем, который хозяин готовил и настаивал в «предбаннике», на специальном для этой цели столе, вдруг отчетливо, до деталей всплыл в памяти совсем недавно и там же, в Шадринском районе, по соседству с Мальцевым. Первоначально было такое чувство, что всплыл он чисто ассоциативно — такой же поздний зимний, хотя и мартовский вечер, и тема разговора та же — хлеб наш насущный, да и вопрос по существу тот же — в чем истинный смысл и историческая преемственность мальцевской агротехники. Однако уже через минуту смутное чувство переплавилось в ясное сознание, что на этот раз, в квартире главного агронома Шадринского совхоза-техникума, за столом хлебосольной хозяйки дома собрались не просто друзья-единомышленники, некогда, волею ректора Курганского сельскохозяйственного института профессора Н. Ф. Бугаева поставленные в положение «дерзких мальчиков», вынужденных бросить вызов знаменитым мальцевским чистым парам, а его, Терентия Семеновича, ученики: энергичный, молниеносный на мысль Валерий Овсянников, тихий, полная противоположность, мягкий даже в жестах Геннадий Харин, открыто-доверчивый, располагающий к себе буквально с первого взгляда Юрий Холмов… Я их всех называю по имени, по тем старым, студенческим временам, когда они, вкупе с Григорием Калетиным да еще двумя-тремя соратниками-единомышленниками, в число которых входили и жены Холмова и Овсянникова — Аня и Сталина, и в самом деле выглядели компанией «дерзких мальчиков», рискнувших бросить вызов самому Учителю — так по крайней мере все это выглядело со стороны, особенно со стороны шадринского начальства.

На первый взгляд, решение профессора Бугаева — создать учебное хозяйство института на базе некогда широко известного на Урале Опытного поля, расположенного под Шадринском, выглядело по меньшей мере странным: какой смысл отрывать учебное хозяйство от самого института почти на двести километров? Тем более, что и само Опытное поле, заложенное по инициативе профессора Варгина в 1914 году, как научно-экспериментальное хозяйство было уже переведено под Курган и преобразовано в Опытную станцию, на базе которой позже был организован Курганский научно-исследовательский институт зернового хозяйства. Однако оторванность учебного хозяйства от самого института вполне компенсировалась тем, что рядом была Шадринская опытная станция самого Мальцева, давно уже и прочно завоевавшая славу агротехнического центра Зауралья, и соседство с мальцевскими опытными полями давало возможность, с одной стороны, переносить в учебное хозяйство и подвергнуть всестороннему анализу и экспериментальной проверке все наиболее интересные приемы и идеи знаменитого полевода, а с другой — и, возможно, профессор Бугаев видел в этом главную цель Шадринского учхоза, такое соседство ученых Курганского сельскохозяйственного института просто обязывало в своей научно-исследовательской работе быть «не ниже» Мальцева. И надо заметить, что эта, главная цель была достигнута вполне, хотя оторванность учебного хозяйства от самого института привела к тому, что Опытное поле в конце концов было передано местному техникуму, в результате чего в Шадринском районе образовалось второе не менее уникальное, чем «Заветы Ленина», экспериментальное хозяйство — Шадринский совхоз-техникум. Но начало этому новому направлению в сельскохозяйственной науке и практике Зауралья и Сибири, которое сейчас, спустя пятнадцать лет упорных научно-исследовательских и опытных работ в различных хозяйствах Курганской области, получило, как говорится, не только права гражданства, но и признание, пусть пока еще и не повсеместное, наравне с мальцевской агротехникой, было положено все же в учхозе, при профессоре Н. Ф. Бугаеве.

Профессор Бугаев отлично понимал, что уровень научно-исследовательских работ «не ниже» Мальцева в Шадринском учхозе будет возможен лишь в том случае, если во главе его будут стоять люди широкого кругозора, инициативные, а главное — «с мыслей в голове». Понимал он также, что найти таких людей, особенно на пост главного агронома, среди известных ему специалистов среднего или старшего поколения практически невозможно: одни из них занимают слишком высокие посты, чтобы «спуститься» до уровня руководителя учебного хозяйства, другие же, имея «под боком» такой авторитет в сельском хозяйстве, как Терентий Семенович Мальцев, просто не рискнут выдвинуть и отстоять что-нибудь мало-мальски противоречащее идеям знатного полевода, а именно в этом выдвижении и утверждении новых идей и заключается развитие науки! Вот почему он так настойчиво искал «генераторов идей» среди молодых специалистов — выпускников института, и вот почему на роли руководителей Шадринского учхоза им были подобраны «совсем уж не по летам» молодые агрономы Валерий Овсянников и Юрий Холмов — вчерашние выпускники института.

Не исключено, впрочем, что известную роль в назначении Овсянникова главным агрономом учхоза сыграло то обстоятельство, что сам Овсянников был шадринцем: сын потомственного агронома, он вырос, впитывая с детства мысли, идеи и даже пшеничных полей запахи; да и сам легендарный для большинства ученых и студентов института Мальцев для него был во многом своим человеком, — в Шадринске Овсянников закончил сельскохозяйственный техникум и практику проходил у самого Терентия Семеновича, который сразу же выделил его, возможно и за быстроту, с которой тот осваивал премудрости мальцевской агротехники, и целое лето однажды возил и водил по полям колхоза «Заветы Ленина» в качестве своего помощника, и ни для кого, включая и самого профессора Бугаева, не было секретом, что именно Овсянникова Терентий Семенович считает своим учеником. Но, видимо, все же решающую роль в этом неожиданном назначении вчерашнего студента на пост главного агронома Шадринского учхоза сыграло то обстоятельство, что уже тогда, в институте, у Овсянникова отчетливо проявились черты, которые психологи обозначают мудрым понятием «стереотип лидера». Чего в этом «стереотипе» больше — волевого характера, честолюбия или уверенности в своих силах и знаниях — сказать трудно. Скорее всего в каждом человеке, в котором проявляется этот «стереотип», он складывается по-своему, что-то выдвигая на первый план, а что-то влияет подспудно. Что же касается самого Овсянникова, то в нем, прежде всего, бросается в глаза способность схватить на лету любую мысль, и не просто схватить, а проанализировать, сопоставить с имеющейся информацией и молниеносно из всего этого комплекса сделать нужные выводы. А выводы, если они ему кажутся правильными, превратить в немедленное действие.