И тут он услышал, как у самых дверей сарая кто-то громко и спокойно сказал:

– А черт его знает, – куда! Россия велика…

Кто-то остановился у двери, заглянул в щелку.

– Чего там?

– Не видно.

– А ну, дай раза!..

Что-то стукнуло, упало. Потом что-то тяжелое, железное обрушилось на дощатую дверь. Хрястнула, надломившись, доска. Еще несколько тяжких ударов – и половинка двери, повиснув на нижней петле, косо упала в сарай. Ленька подогнул ноги, съежился. Кто-то высокий шагнул, наступил на половинку двери, оборвал ее и заглянул в сарай:

– Тьфу!.. Мать честная!.. Сено…

– А ты что? – лениво откликнулся другой голос.

– Я думал, – курей нет ли.

– Да… жди… Курей небось, сволочи, всех в подпол заначили… А ну, пошли…

У Леньки болело плечо, так сильно сжимала его рука матери. Черная фигура с ружьем за спиной все еще маячила в просвете двери.

– Пошли, я говорю, – повторил тот же голос за дверью.

– Погоди, – усмехнулся первый, брякая чем-то в темноте, – мы им сейчас царский день устроим.

– Какой царский?

– А вот сейчас увидишь.

Вспыхнула спичка, Ленька невольно зажмурился и услышал, как испуганно вскрикнул в дверях человек и как тотчас откликнулся другой.

– Ты что?

– Володька! Елки зеленые… Люди!..

– Где? Какие?

– Баба какая-то с мальчиком… А ну выходи! – раздался яростный окрик.

– Мама… мама, – зашептал Ленька, увидев, что она поднимается и помогает подняться ему. Еще раз ярко вспыхнула спичка, осветила смуглое, почти красное, лоснящееся юношеское лицо, белки глаз, оскаленные по-волчьи зубы и кудрявый цыганский чубик, сбегающий на лоб из-под козырька солдатской фуражки.

– Выходи, кому говорят?!

– Что вам нужно? – сказала Александра Сергеевна, делая шаг вперед и обнимая за плечи Леньку. Из дверей на мальчика, вместе с прохладной свежестью раннего летнего утра, пахнуло знакомым ему тошнотворным запахом спиртного.

– А ну, кто там еще? Вылезай!..

Поднятая над головой спичка сделала полукруг и, блеснув на винтовочном стволе, погасла.

– Еще кто?..

– Больше никого нет. Нас двое.

После темного сарая на улице были хорошо различимы и постройки, и деревья, и лица людей. Рядом с парнем в солдатской фуражке стоял – тоже с ружьем в руках – низенький темнолицый человек в накинутой на плечи длинной шинели и в мужицкой барашковой шапке.

– Кто такие? Зачем прячетесь? – строго сказал он.

– Мы не прячемся. Мы здесь ночевали, – ответила Александра Сергеевна. – А вы кто такие?

– Что-о? – надвинулся на нее парень. – Я вот те дам «кто такие»!..

– Тише, пожалуйста!.. Не пугайте ребенка.

– Ах ты… Разговоры разговаривать?!

Ленька увидел, как парень замахнулся на мать, как на лету, над головой перехватил винтовку и передернул затвор.

– Молись богу!!! – зарычал он.

– Ма-ма! – как маленький, закричал Ленька, присел, кинулся к парню и одновременно – головой и двумя кулаками – ударил его в живот.

– А-а, пащенок!..

Сильным ударом в затылок мальчика сбили с ног. В ту же секунду он услышал выстрел и почти тотчас – гневный голос матери:

– Негодяи!.. Вы что делаете?! Ребенка?.. Мальчика?..

– Петруха! Петруха! Ты что в самом деле? Маленького?..

Парень подбежал к Леньке, схватил его за шиворот, оторвал от земли.

– Убью-у!..

– Помогите! – закричала Александра Сергеевна.

Ленька задохнулся, вывернулся, услышал, как затрещала у него на груди рубаха, отлетела пуговица. Другая, тяжелая, как кувалда, рука откинула его в сторону.

– Брось, Петруха!

– Уйди!..

– Оставь, не бузи.

Человек в длинной шинели крепко держал парня за пояс.

– А ну катись! Живо! – приказал он Александре Сергеевне.

– Нет, стой, погоди! – скрипел зубами парень. – Нет, ты погоди… Я их… я им сейчас царский день исделаю.

– Не дури, кому говорят!..

Темнолицый с силой тряхнул его. И, повернувшись к Александре Сергеевне, диким голосом закричал:

– Ну, чего глаза пялишь? Кому сказано? Тикай, пока жива!..

Александра Сергеевна не заставила еще раз просить себя об этом. Схватив Леньку за руку, она побежала. Ленька слышал, как за спиной у него продолжали орать и ругаться пьяные. Оглянувшись, он увидел, что оба бандита, схватившись в обнимку, катаются по земле.

– Мама, посмотри! – крикнул Ленька.

– Боже мой!.. Не останавливайся, пожалуйста!.. Есть на что смотреть! – ответила она.

…Они уже давно миновали околицу, пролезли под какими-то жердями и быстро шли, почти бежали, не выбирая дороги, к небольшой березовой рощице, на верхушках которой уже розовела и золотилась утренняя июльская заря. В ушах еще не утих пьяный крик, еще тошнило, шумело в голове, от быстрой ходьбы не хватало дыхания.

– Мама… я не могу… погоди, – хрипел Ленька.

– Идем, детка… я прошу тебя. Еще немножко – вот хотя бы до тех деревьев.

Они уже почти достигли рощи, как вдруг Ленька остановился и с неподдельным ужасом в голосе воскликнул:

– Ой, мамочка, милая!..

– Что такое? – испуганно оглянулась Александра Сергеевна.

Он держался за голову и покачивался.

– Ой, ты бы знала, какое несчастье!!

– Да что? Что случилось?

– Я ж забыл… я забыл в сарае бордосскую жидкость!

– Господи, Леша, какие глупости! Есть о чем жалеть. До этого ли сейчас? Идем, я прошу тебя…

– Нет, – сказал Ленька. – Я не могу. Я должен…

– Что ты должен? – рассердилась Александра Сергеевна.

– Ты знаешь… я, пожалуй, пойду, попробую найти сарай.

Александра Сергеевна цепко схватила его за руку.

– Леша! Я умоляю тебя, я на колени встану: не смей, не выдумывай, пожалуйста!..

Ленька и сам не испытывал большого желания возвращаться в деревню. Но мысль, что знаменитый его бидончик, который он так долго берег и таскал, содержимое которого может доставить так много радости председателю комбеда, – мысль, что этот драгоценный бидончик пропадет, сгинет в стоге сена, в чужом сарае, была совершенно непереносимой и оказалась сильнее страха.

– Мама, – сказал он. – Ну, что же мне делать? Честное слово, вот увидишь, со мной ничего не случится. Я быстро. Ты подожди меня в этом леске вот за той березкой.

– Мучитель! – сквозь слезы простонала она.

Зная, что за этим последуют другие, не менее жалостные слова, он не стал дожидаться их, вырвался и побежал…

Разыскать сарай в деревне, где мальчик провел всего одну ночь, было нелегко. Леньке пришлось побегать по задворкам, прежде чем он увидел низенькое дощатое строеньице с выдранной половинкой двери. Убедившись, что вокруг никого нет, он осторожно заглянул в пахучий полумрак, постоял, прислушался, сказал зачем-то «эй» и, не услышав отклика, нырнул в глубину сарая.

Примятое сено еще хранило следы двух тел: вот здесь лежал он, здесь – мама. Ползая на коленях и тыкаясь носом в колючие травинки, Ленька лихорадочно ворошил сено… Что такое? Где же она? Неужели кто-нибудь успел побывать в сарае и утащил ее? Ах вот… наконец-то!.. Руки его дрогнули, нащупав скользкую, холодную и тяжелую банку.

И только тут, облегченно вздохнув, он вспомнил о матери. Где она? Что она сейчас переживает?! Какой он все-таки негодяй, – оставил ее в лесу, одну, после всех ужасов, которые она только что перенесла!

В Быковке все еще стреляли. Пахло дымом. Где-то в другом конце деревни шумели, кричали, навзрыд плакали бабы. Чтобы сократить путь и не блуждать по задворкам, Ленька решил бежать обратно напрямки – деревенской улицей. Перелезая через плетень, он застрял, зацепился рубахой за какой-то сучок или гвоздь, и вдруг словно из-под земли вырос перед ним краснолицый запыхавшийся дядька в солдатской шинели и в фуражке с зеленым лоскутком на околыше.

– Эй, браток, – обратился он к Леньке. – Хохрякова не видел?

– Кого? – не понял Ленька.

– Атамана, я говорю, не видал?

Ленька не успел ответить. Глаза у солдата заблестели. Он подошел поближе.