— Кто приволок?

— Все волокли.

— Где взяли?

— Там, в блиндаже за водонапорными баками.

— Кто разрешил такую вылазку?

— Сами себе разрешили, и, как видите, не зря.

Тем временем связной позвонил «ноль девятому»:

— Разведчики и Зайцев нашлись. Они привели «языка».

— Какого «языка»? — послышалось в трубке.

— Похоже, живого.

— Немедленно его ко мне!

— Нет, нет, погодите, он, кажется, не дышит, похоже, задохнулся.

— Откачать! — приказал «ноль девятый».

Однако сколько мы ни старались, восстановить дыхание гитлеровца не удалось.

— Мертвеца приволокли! — возмутился комбат.

— Какого мертвеца… Пощупайте, он еще теплый. Живьем брали.

— Кто перестарался?

— Все старались.

— Кто обнимал его за шею?

Делать нечего, кому-то надо признаваться.

Вперед вышел Василий Зайцев, за ним Николай Туров, сибиряк, таежник.

— Погоди, Вася, — остановил он Зайцева, — ты за бока его держал, а я за шею. Он, товарищ комбат, головой, гад, здорово меня саданул. Губы вот расквасил и два зуба до корней расшатал. Ну я и забылся, что живой «язык» нужен…

Разведчики готовы были наброситься на виновника такого исхода вылазки за «языком», но, зная упругость мускулатуры сибиряка — всех разбросает по углам! — только поскрипели зубами.

— Ладно, ребята, ладно, завтра возьму еще одного и обязательно принесу живым.

Всю вину за самовольную вылазку и за то, что нечаянно удушили «языка», взял на себя Василий Зайцев. «Ноль девятый» отстранил его от обязанностей руководителя снайперской группы полка и сослал «на Камчатку» — так называли южные скаты Мамаева кургана. Там наша оборона напоминала изорванную в клочья рубаху и держалась на плече кургана отдельными узелками.

Встретил я его на пути к месту «ссылки». На груди автомат, вещевой мешок и противогазная сумка забиты гранатами, ремень увешан подсумками с патронами, в руках винтовка со снайперским прицелом.

— Василий Григорьевич, разгрузись хоть наполовину.

— Не могу. Срок отбытия в одиночке не меньше недели. Запас карман не тянет.

— А как с продуктами?

— По галете на день… Ладно, вытерплю, были бы патроны.

Вечером комбат послал к Василию Зайцеву своего связного.

— Отнеси ему мой термос с чаем и банку тушенки.

Однако раньше связного к Зайцеву пробрался разведчик Николай Туров с запасом продуктов на целых три дня.

— Почему на три? — спросил я Турова, когда он вместе со связным появился на КП батальона.

— Моя программа за «языком» рассчитана с этого часа на три дня.

— Опять в самоволку?

— Слово дал, надо выполнить.

— Пошлют тебя за это в штрафную.

И он ответил на это точно так же, как сейчас Михаил Иванович:

— Ладно, пусть посылают. Лишь бы руки и ноги не отсохли. И там, в штрафной, для меня работы хватит.

Не отправили Николая Турова в штрафную: точно в назначенный для себя срок он приволок живого «языка». Командир дивизии наградил его медалью «За отвагу». Ссылка Василия Зайцева тоже закончилась через три дня: он «на Камчатке» увеличил свой личный счет почти на целую дюжину, и его отозвали оттуда для организации коллективной охоты за кочующими ручными пулеметчиками противника на подступах к заводу «Красный Октябрь».

И все закруглилось словом — «ладно, ладно»…

Над кедровым царством разыгралось солнце. Шумно застрекотали кедровки.

— Кто их всполошил?

— Никто, сами себя они всполошили, — ответил Михаил Иванович.

— Как?

— Когда шишка крепко сидит на ветке, тогда кедровка долбит ее молча. А если тронула шишку и та полетела на землю, кедровка поднимает шум, отгоняет грызунов от своей добычи. Слышите, как там попискивают бурундуки, цокают белки?

— Значит, и нам пора подниматься, — подсказал робким голосом Илья Андреев, обращаясь к командору.

— Пора, — согласился Михаил Аркадьевич.

Распределение обязанностей членов бригады взял на себя Илья Андреев. Всех разделил попарно. Один лезет на кедр трясти ветки, другой собирает шишки в мешок и доставляет их к «агрегату». Самых молодых — моего сына и Геннадия — направил к вершине Кедровой горы, Елизарьева и Федорова — на левый склон, Мичугина и Блинова — в разведку вдоль ключа, сам с сыном определился «шишкарить» на противоположном косогоре, меня оставил сторожить хозяйство возле фургона.

— Сбор по сигналу автомашины, — предупредил он, и все тронулись по своим маршрутам.

Как все-таки красива и приветлива природа тайги. По-моему, неверно называют такие таежные массивы глухоманью. Какая же это глухомань, если все кругом шелестит, звенит, поет, пощелкивает, заполняя слух неумолчным гомоном птиц, перекличкой разных зверьков. Сижу, прислушиваясь к этой извечной музыке тайги, пытаюсь разгадать ее смысл. В ней много радостей и тревог. Где-то захлопал крыльями тяжелый на взлете глухарь. Не иначе к нему подкрадывался проворный соболь, но не успел схватить крылатого короля тайги. Не успел и теперь злится сам на себя, а глухарь, одолев испуг, радуется, что избавился от опасного наземного преследователя. Небось спланировал на вершину кедра и гордо посматривает на землю — теперь попробуй достань меня, вот лови кисточки хвои, которые я сбрасываю тебе для своей потехи.

Бывает в тайге и чуткая тишина, слышится какая-то музыка таежной мудрости.

Приветливость тайги отличается мягкостью красок, господством хвойной зелени и чистотой воздуха. Такая приветливость располагает к спокойным раздумьям. Хочется верить во все хорошее, разумное без воспоминаний былых горестей и невзгод. Все твое существо устремлено к свету завтрашних дней. И всякие болячки забываются. Душа окрыляется верой, что это кедровое царство будет сохранено и останется навсегда девственным на радость грядущим поколениям.

Проходит полчаса, час… Появляется мой сын с полным мешком отборных шишек. Вываливает их к моим ногам. За ним Саша. И передо мной вырастает целый ворох даров тайги. И мне пришла пора работать — засыпать бункер «агрегата» и крутить вороток. Подошел командор, он помог мне. Сильные у него руки, проворные. С треском отлетает ребристая оболочка шишек, бронзовыми монетками перекатываются со звоном по решету орехи.

Неожиданно вернулся из дальней разведки Михаил Иванович.

— Что случилось, Михаил Ваныч?

— Ничего… Два парня с двустволками побрели на Кедровую. Мотоцикл замаскировали у ключа, в кустах. Николай пошел отогнать от них подальше маралиху с теленком. Такие стреляют во все без разбору. Пойду предупредить ребят.

— Они сейчас сами придут, — остановил я Михаила Ивановича, а у самого спина похолодела: «Такие могут вместо медведя человека с кедра снять».

К счастью, вскоре показались мой сын с Геннадием, Елизарьев, Андреев, Саша. Ворох шишек превратился в копну.

— Хватит, — сказал я, стараясь не выдавать своего тревожного настроения.

— Как хватит?! Еще по мешку приволокем, тогда посмотрим, — возразил вошедший в азарт мой сын.

— По мешочку еще можно, — согласился командор.

Ребята ушли на косогор. Михаил Иванович встал за вороток, я на загрузку бункера и отсыпку орехов. Трудоемкое, но интересное занятие. Растет и растет ореховая грядка пока еще с паргой и копейками — так называл Михаил Иванович куделистые хвостики стержней и прилипшие к ним округлые ноготки шишек. А воздух, напоенный до густоты над «агрегатом» ароматом кедрового сока, кедровой смолы, — вдохнешь и выдыхать жалко. И вдруг… Нет, не вдруг, этого следовало ожидать: на верхней террасе Кедровой горы раздались выстрелы. Михаил Иванович бросил крутить вороток, прислушался.

— Сволочи, по зверю стреляют.

— Может, по глухарю.

— Нет, жаканами.

Раздался еще выстрел, сдвоенный — дуплетом. И огласилось кедровое царство звериным ревом. Рев медвежий, грозный и жалобный. Опасно: раненый зверь приходит в ярость, не убегает от человека, а идет на него.

— «Губернатор»? — спросил я Михаила Ивановича.

— Нет, — ответил он и, схватив свой топор, бросился на косогор с тревожным криком: — Максим! Геннадий!..