С повадками «губернатора» кедровой горы Михаил Иванович знаком не первый год. Однажды он развел костер от комарья и ушел к речке подергать хариусов. Возвращается с полным котелком почищенных и помытых белячков — ставь на огонь и вари уху. Да не тут-то было, костер залит, угли плавают в луже воды. В чем же дело? Подумалось, лесничий приходил. В наступившей темноте не удалось разглядеть следы того, кто тут был, однако разводить новый костер не решился. И лишь утром разглядел возле залитого костра отпечатки лап медведя. Не верилось: медведь-пожарник? Загадочно, интересно.

Ради интереса, ради разгадки стоило, разумеется, не без риска повторить эксперимент. Через двое суток развел такой же костер на том же месте, а сам затаился за камнями, на косогоре. Медведь не заставил долго ждать. Здоровенный, бурый, с сединкой на загорбке, подошел к костру, швырнул на огонь вывороченный с корнем куст смородины. Не помогло. Рядом лопотал горный ключ. Медведь перегородил его собой, подождал, пока вода не покатилась через него, затем не спеша поднялся. Шел он к костру ровно, плавно. И диво, сколько воды ему удалось донести до костра! Встал возле костра, встряхнулся и словно ливень обрушил на огонь.

— Одним словом, опасный «губернатор», — заключил Михаил Иванович, — судя по следу, ушел за распадок и сюда не вернется. Увидел вчера — много нас было у костра — и убрался, огорченный, подальше.

В слове «огорченный», как мне послышалось, сочувствие или, по крайней мере, понимание сути медвежьего маневра в минувшую ночь.

К нам подошел Илья Андреев с полотенцем на шее. Он умылся в ключе, раздевшись по пояс, на предплечье вчерашняя ссадина темнеет под пленкой пластыря из кедровой смолы.

— Опять про медведя, — сказал он, с упреком глядя на Михаила Ивановича, — а кто будет помогать мне устанавливать «дробильный агрегат»?

— Сейчас все проснутся, и поможем.

— Ладно, так обошелся, «агрегат» готов…

Илья провел меня за фургон, где под тенью двух разлапистых елок громоздилось его сооружение, похожее на трехногую скамейку, оседланную ящиком из досок. Внутри ящика валик из березового полена с ребристыми пазами. Валик вращается ручным приводом, вроде колодезного воротка. В дне ящика решето. Из этого решета на полог будут скатываться орехи, шелуха — в сторону.

Илья принялся демонстрировать работу своего «изобретения». Засыпал ящик, крутанул несколько раз вороток, и шелуха, похожая на ногти, стала отлетать в разные стороны, и орехи, карие, отборные, чистые, посыпались на решето. Трудно удержаться, чтобы не подставить ладонь и не полакомиться ими. Говорят, горсть кедровых зерен на голодный желудок ценнее любых лекарств. Кедровые орехи увеличивают долголетие человека, сохраняют силу и бодрость на многие годы.

— Ядреные, вкуснее шоколада, — подбодрил меня Илья и, бросив взгляд на кедр, с которого он вчера «посыпался», не удержался от восхищения: — Вот они какие у нас кормильцы! Прямо дойные коровы. Доятся чистыми сливками и кормов не просят. Ведь нет на свете более полезного и вкусного масла, как из кедровых орехов!..

Появился напарник Михаила Ивановича — Николай Блинов. Он приволок огромный мешок-куль шишек для дегустации. Надо было определить, где орехи спелее — там, на Медвежьей горе, или тут, на Кедровой.

— Спелость везде одинакова, — оценил Илья, разломив одну шишку. — После завтрака приступим к работе здесь. Лазовых кедров здесь больше, чем там.

За завтраком Николай Блинов рассказал нам, что ночевал у подножия Семеновской горы, что километрах в двадцати отсюда. Прошелся по своему «путику», где в свое время ставил капканы, кулемки на колонков и горностаев. Отвел душу, наблюдая за тетеревиными выводками, полюбовался на утренней заре баловством двух медвежат-пестунов, которые забрались на богатый кедр и швыряли оттуда ветками с шишками.

— Пришлось согнать проказников с дерева, а шишки собрать в мешок.

— Как?!

— Просто постучал топором по колодине, предупредил самку — человек идет, уходи отсюда! Затем заложил два пальца в рот. Медвежата боятся свиста. Скатились они с дерева без оглядки. Пакостливые, но пугливые…

Михаил Иванович прервал Николая:

— Самка могла дать тебе бой за пестунов.

— Могла в прошлом году, когда ее сыновья были вот такие, с рукавичку, а нынче ей до них мало дела. Они теперь за ней приглядывают, через год в женихи будут напрашиваться!

— Баловались, значит, где-то там, вблизи, сытный обед для них зреет, — высказал догадку Михаил Иванович.

— Наверняка, — согласился Николай. — Задрали или подобрали подбитого марала, зарыли в землю и ждут, пока мясо даст запах. Хищники.

— Хищники… Вкус у них такой. Мясо без запаха для них что для нас хлеб без соли, — уточнил Михаил Иванович.

Перекидка фразами двух опытных охотников с каждым, словом убеждала меня, что тайга для них не просто дремучая глухомань, а хорошо прочитанная и понятая книга. Жизнь в тайге, охота за зверьем не забава, а работа трудная и сложная. Не каждому дано понимать и чувствовать звериные нравы в тайге. И вот их лишили права охоты, спалили построенные ими в тайге избушки. Убежден, они не были и не будут браконьерами: разве будет разумный хозяин обливать керосином стены собственного дома, когда рядом полыхает пожар…

— С детства восхищаюсь мудростью охотников. Мудрые не бывают расточительными и хапугами. Они любят тайгу, охраняют ее от хапуг, тайга, в свою очередь, щедро вознаграждает их своими богатствами, — сказал я, обращаясь к командору.

Внимательно посмотрев на меня, он повернулся к Мичугину, спросил:

— Избушку строил один или вдвоем?

— Вдвоем с Николаем.

— Какова ее стоимость?

— В протоколе избушка не отмечена… Да ладно, вернули бы права, построим новую. Не вернут — ладно, руки, ноги не отсохли, других дел хватает.

Слово «ладно» несет в себе порой неуловимый смысл оценки и плохого и хорошего: ожег руку — ладно, заживет, потерял что-то — ладно, найдется, обидел кто-то — ладно, перетерпится, пришла удача — тоже ладно. Этим словом, по моим наблюдениям, чаще пользуются люди добродушные.

— Ну ладно, чертов сибиряк, — вспомнились мне слова Евгения Вучетича. Так он часто упрекал меня в дни работы на строительстве памятника-ансамбля на Мамаевом кургане. — Добрые эпизоды рассказал, а как их разместить, из какого материала вырубить — молчишь.

— Не молчу, а про людей рассказываю, — отвечал я.

— Тьфу, тебе про Ерему, а ты про Фому, — возмущался известный скульптор. — Ладно, пошли дальше…

А речь шла про Василия Зайцева, того самого, который в поединке с суперснайпером берлинской школы майором Конингсом победил — вложил свою пулю точно между глаз «суперу».

…Бывший охотник Василий Зайцев однажды повел полковых разведчиков за передний край. Он уговорил ребят совершить налет на блиндаж, за которым наблюдал через снайперскую оптику, и установил — «важные двуногие росомахи там обитают». Проще говоря, захотелось ему своими руками пощупать ребра живых гитлеровцев.

Выдалась темная, слякотная ночь. Самовольщики уползли в кромешную тьму. В этот момент на КП батальона прибежал связной начальника штаба полка.

— Где Зайцев? Его «ноль девятый» вызывает.

— Ясно.

— И полковых разведчиков «ноль девятый» приказал немедленно вернуть в штаб.

— Тоже ясно. Попробуем разыскать и Зайцева, и разведчиков и выполнить приказание «ноль девятого».

— Немедленно, — напомнил связной, — я не имею права возвращаться без них в штаб.

— Тогда пошли вместе вдоль окопов и траншей искать Зайцева и разведчиков, — предложил я.

Но где их найдешь, если они уползли за передний край. Почти вся ночь прошла в бесследных поисках. Наконец на КП батальона к ногам комбата рухнула массивная туша гитлеровского офицера — обер-лейтенанта с эмблемой гренадера на рукаве. Руки связаны за спиной, рот забит кляпом. И тут же выстроились разведчики во главе с Зайцевым.

— «Язык»?

— «Язык».

— Живой?

— Должен быть живой.