Поезд летел почти без остановок, и все же командарм то и дело посылал меня к коменданту:
- Пусть нажмет еще. Я должен быть на месте завтра!
В зловещей темноте не раз строчили пулеметы, но, к счастью, огонь бандитов нас не зацепил.
8 июля мы прибыли в Александровск. Командарм прямо с вокзала поехал в штаб к Р. П. Эйдеману, от которого должен был принять 13-ю армию, а мне приказал подыскать квартиру вблизи штаба. Я и нашел ее в каких-нибудь 200 метрах от штарма, но жить в ней Иерониму Петровичу почти не пришлось: он с головой ушел в дела - то работал в штабе, то разъезжал по фронту.
А фронт армии растянулся в трехсоткилометровую дугу - от Херсона шел по правому берегу Днепра до Никополя, пересекал Днепр, южнее Александровска поворачивал на Орехов, Семеновку, Большой Токмак и упирался у Бердянска в Азовское море.
Дивизии давно не получали пополнений- все силы бросались на белопольский фронт. Людей косил тиф. В Латышской дивизии полки сжались до размеров батальона. В армии не было, как у Врангеля, танков, не хватало авиации и бронемашин.
Разобравшись в обстановке, Иероним Петрович поехал знакомиться с дивизиями. Начались ежедневные рейсы: утром - на фронт, ночью - в штаб. Шoфep командарма Закладной не успевал осмотреть доверенные ему «бенц» и «Мерседес», как снова надо было мчаться на передовые позиции. Иероним Петрович, сам со слипающимися глазами, иногда давал отдых шоферу, разрешал подремать на заднем сиденье, садился за руль и на предельной скорости вел машину.
Я успевал каждую ночь по нескольку раз вздремнуть за столом в приемной командарма или в штабном телеграфе, где полтора десятка морзе выстукивали сводки и бесконечные просьбы из дивизий. Командарм часто посылал меня на телеграф торопить штадивы с донесениями, передавать очередные распоряжения, выяснять разные вопросы. Возвращаясь, я всегда заставал его бодрствующим, часто беседующим с членом РВС армии Н. П. Горбуновым.
Колоссальная энергия и работоспособность Иеронима Петровича, почти ежедневные выезды на фронт, его умение оперативно решать сложные вопросы и находить выход из любых трудностей привели к некоторой стабилизации фронта армии. Его властную руку почувствовали и штаб армии и тыловые органы.
Отличным помощником командарма была авиационная группа, которой командовал летчик И. У. Павлов. Разведывательные и бомбардировочные полеты проводились почти ежедневно. Иероним Петрович знал всех летчиков в лицо, часто вызывал их сразу после посадки на доклад, для смелых и находчивых не жалел наград. Летчика Туманского наградил орденом Красного Знамени прямо после доклада.
Любил командарм летчика Сапожникова, считавшегося грозой белогвардейской авиации. На своем вертком «снайпе» он нередко пролетал низко над городом, выполняя целый каскад фигур высшего пилотажа. Иероним Петрович не раз указывал И. У. Павлову и самому Сапожникову на опасность таких полетов. И все же Сапожников стал жертвой лихачества- разбился при взлете горкой с виражом. Достаточно было мотору раз «чихнуть» - и самолет, потеряв скорость, упал на землю.
Иероним Петрович и Н. П. Горбунов поехали на похороны. Подъезжая, мы услышали звуки вальса. Оказалось, что Сапожников просил товарищей в случае его гибели не унывать, на похоронах играть вальс, а не грустный марш.
Выступая у могилы, командарм сказал:
- Большая, очень большая для нас потеря. Неустрашимый и прекрасный летчик, товарищ Сапожников мог еще много сделать для разгрома врагов. Неуместная лихость унесла от нас прекрасного бойца и человека. Смерть его должна научить всех нас осмотрительно относиться к своим поступкам, помнить, что каждый из нас еще очень нужен Родине.
Разведка донесла, что Врангель, сосредоточив крупные силы конницы, затевает крупную операцию на орехово- александровском направлении. Силы 13-й армии были не столь велики, чтобы предотвратить нависшую опасность.
Корпуса Кутепова, Абрамова и Бабиева 25 июля нанесли сильный удар в районе Орехова и захватили город. Наши малочисленные 3-я и 46-я стрелковые дивизии не устояли. Только восточнее Орехова, г де враг наступал не так ожесточенно, 42-я и 40-я дивизии не дали белым расширить прорыв. Особенно напряженное положение создалось южнее Александровска, где конница Бабиева, несмотря на огромные потери, рвалась к городу. Отбиваясь от ее атак, наши дивизии стали отходить. Штарм и тыловые учреждения эвакуировались на станцию Лозовую.
Организуя это наступление, Врангель рассчитывал разгромить советские войска на Левобережной Украине, захватить Донбасс, вторгнуться на Дон и Кубань. Сознавая опасность, командование фронта ввело в помощь нашей армии только что сформированную 2-ю Конную армию, которая нанесла контрудар с востока на Орехов.
Враг не смог прорваться к Александровску. С 25 по 30 июля в этом районе происходили ожесточенные встречные бои, город Орехов несколько раз переходил из рук в руки. Врангель ввел в дело конный корпус генерала Барбовича.
Нажим противника усиливался. Над Александровском, где командарм оставался с небольшим узлом связи, нависла опасность.
Уборевич приказал мне и начальнику связи:
- Осмотрите комнаты и сожгите все, что имеет хоть малейшее отношение к нашей армии. Ни клочка бумаги, ни обрывка телеграфной ленты не должно попасть в руки противника. Связь свернуть и отправить через Кичкас в тыл.
Когда мы доложили о выполнении этого приказания, командарм распорядился подавать автомобили. В одну машину сели И. П. Уборевич и Н.П. Горбунов, в другую - мы с начальником связи.
По улицам города, торопясь, обгоняя друг друга, отходили наши части, между ними пробивались патронные и санитарные двуколки. На юго-восточной окраине города трещала частая ружейно-пулеметная стрельба, над нашими головами то и дело повизгивали пули.
Командарм остановил одного из командиров:
- Куда так торопитесь? Выдержки не хватает? Идите ровно, спокойно, отступать тоже надо уметь!
Переправа на единственном понтонном мосту у села Кичкас была организована плохо. Шум, крики, гомон, нахлестывание лошадей, отсутствие какой-либо очередности...
Командарм вышел из машины, собрал командиров и приказал организовать прикрытие переправы, назначил более толкового начальника переправы, выделил ему нескольких помощников. Когда установился порядок, Уборевич перешел на правый берег Днепра и потребовал восстановить связь с отходящими дивизиями, но как ни старались связисты, ничего из этого не получалось.
Ночью прибыли в Екатеринослав, заняли какое-то пустующее помещение рядом с телеграфом.
Попытки начальника связи «поймать» отходящие дивизии по-прежнему кончались неудачей. Командарм решил ехать в Синельникова.
Начальник автоарма пришел в ужас, зашептал мне:
- Нельзя пускать туда командарма, там махновцы, да и противник подходит, наверно. Отговори его!
- Кто же это может отговорить Уборевича, если он принял решение!
- Тогда упроси отложить отъезд, а я тем временем пригоню бронеавтомобиль из ремонтных мастерских.
Я доложил Иерониму Петровичу, он согласился:
- Хорошо. Жду полчаса, не больше.
Начальник автоарма отправился в загородные мастерские. Прошло полчаса. Под всякими предлогами я старался оттянуть отъезд. Наконец Уборевич не выдержал:
- К черту ваши броневики. Подать машину!
На мосту через Днепр нас все-таки догнал Мокрый от пота начавтоарм, а за ним подъехал и броневик.
На станции Синельниково командарм связался по железнодорожному телефону с Лозовой, переговорил с начальником штаба армии Алафузо.
На рассвете 2 августа мы выехали навстречу отходящим дивизиям. Через 10-12 километров стали попадаться обозы, неорганизованные группы красноармейцев.
Вскоре на фронте 13-й армии произошел резкий перелом. По распоряжению Реввоенсовета фронта к нам подошли 1-я и 23-я стрелковые дивизии. Уборевич произвел перегруппировку, и 7 августа армия перешла в контрнаступление. Противник оставил Александровск, Орехов и отошел на линию, с которой начал наступление 25 июля.