— Уцелело. Я бы и не догадался, может, да Лаврентий Родионов сообразил.

— Погоди, это какой Родионов? — оживился Михаил Григорьевич. — Если комбайнером работал, то я должен его знать.

— Он самый, — подтвердил Дубов. — Теперь главный колхозный мелиоратор.

— Однажды уел он меня по высшему разряду, — засмеялся Гаврилов. — Затеял я с ним у комбайна разговор, блеснул красноречием. Забыл, что ему в поле и минута дорога. Он и напомнил. Впрочем, повторять не буду.

— Когда буря началась, — рассказывал Глазков, — он как раз мимо фуражного двора ехал. Мигом народ собрал. Бревна на стога затащили, тросами и веревками затянули. Маленько разворошило, правда, но уже прибрались.

— Это хорошо. А деревню сильно потрепало? — уже о другом спросил Гаврилов.

— Максимову хутору конец пришел. Направил туда бригаду, человек двадцать. Маленько подлатают. Чтоб до осени пожили, пока новые дома не сдадим. А кому есть куда приткнуться, тех сейчас развозят.

— Значит, будем считать, что испытание ураганом выдержали? — подвел итог Гаврилов.

— Ну, главные испытания еще впереди, — напомнил Дубов.

— Это точно, — согласился Гаврилов. — Куда повезешь нас, председатель, что покажешь?

— Можно на камыш. Там и пообедаем у косарей, если не возражаете, — предложил Алексей.

— Я согласен, — Гаврилов поднялся. — Ты как, Виталий Андреевич?

— Вполне.

Спускаясь по лестнице, Дубов шепнул Алексею:

— Ладно, хоть у тебя порядок. А то опозорился я с Матвеем.

…Большое озеро, забросав берега ворохами тины, успокоилось после бури и колыхалось лишь легкими волнами.

Кормозаготовительная бригада Басарова уже работала. В зарослях камыша стрекотали две косилки, еще одна лодка, оборудованная волокушей, доставляла кошенину к берегу. Там тарахтел погрузчик, наваливая мокрый камыш в тракторные тележки и автомашины. К шуму моторов примешивался заполошный крик Егора Харитоновича. В мокрых штанах, облепленных тиной, в грязной рубахе, обросший, он походил на болотного лешего. Егор Харитонович то распоряжался на берегу, то подменял кого-нибудь в лодке, но и оттуда доносились его команды, на которые большей частью никто не обращал внимания. Каждый знал свое место и дело.

Получая от Глазкова благословение на бригадирство, Басаров не удержался, чтобы не высказаться.

— Вот, между протчим, что значит около начальства ошиваться! Это не Саша Иванович рекомендовал меня? Мы теперь с ним такие друзья — водой не разлить. Женить хочу его. Нечего холостяком бегать, пущай растит молодое пополнение… А на бригадирство я вполне согласен. Руководить — не работать. Ручки в брючки — и пошел.

Ручки в брючках были у Егора Харитоновича, пока из конторы выходил. А потом вкалывал. Рядовые — смену, а он, как руководитель — две смены. После недели бригадирства Басаров явился к Глазкову и ударил фуражкой об пол.

— На хрена попу гармонь, а Егору — высокий пост? — спросил он и сам же ответил: — Не согласен ишачить!

Глазков уже приноровился разговаривать с Егором в минуты буйства.

— Хорошо, что зашел, — сказал он Басарову как можно равнодушнее. — Я и сам вижу: не справляешься ты с бригадой, не по тебе такая ответственная работа.

— Кто не справляется!? — тут же заорал Егор Харитонович и потянулся сорвать фуражку, но она уже на полу валяется. — Ты кого оскорбляешь? Егор не могёт, да? А кто, между протчим, две нормы делает? Богородица с боженятами? Шалишь, председатель!

Выскочив из конторы, Басаров умчался на озеро. Потом Алексей привез ему забытую фуражку…

Егор Харитонович популярно объяснял Пашке, как на ходу очищать режущий аппарат косилки, и проглядел момент, когда возникла на берегу белая нарядная машина.

— Это что за новости? — возмутился он, будто для подъезда к берегу надо было испрашивать у него разрешения.

Оставив Пашку, Егор Харитонович резвой трусцой двинулся к машине. Как старому знакомому кивнул Дубову, с чувством пожал руку Гаврилову, представился:

— Егор Харитонович Басаров, здешний бригадир и адмирал. С кем имею честь разговаривать?

— Гаврилов, секретарь обкома партии, — в тон ему ответил Михаил Григорьевич.

— Очень приятно! — глаза Егора Харитоновича заискрились. — Не здря сон нынче я видел, между протчим. Проснулся и говорю себе: ну, Егор, поддерьгивай штаны и дуй на озеро, ревизия будет. Председателю утром сказал, а он: пошел ты к дьяволу, не до тебя! Ну, это он с перепугу, после бури.

Глазков виновато смотрел то на Дубова, то на Гаврилова и пожимал плечами: дескать, тут я ничего поделать не могу.

«Сказанет сейчас что-нибудь», — забеспокоился Виталий Андреевич и спросил, чтобы сбить Басарова на другую тему:

— Как работается, Егор Харитонович?

— Не мешайте вы ему, — попросил Гаврилов, догадавшись, что бригадир из породы слишком говорливых. — Корма будут, Егор Харитонович, или байками зимой скот кормить станем?

— Если камыш считать кормом, то будут. Работаем вроде неплохо, председатель вот не даст соврать, — тут Басаров явно поскромничал: работала бригада здорово. — Если вас, товарищ Гаврилов, интересуют подробности, счас поясню. Прошу следовать за мной, — он повел Гаврилова к самой воде. — Тут у нас, между протчим, целая эскадра образовалась. Вон на том пароходе, он у нас самый крупный, мы трое косим, на подменках, с утра до ночи без простоев. Я сам, значит, еще Костя Петраков и сын мой Павел, проще говоря — Пашка. Вон за тем мыском еще одна лодка. В общем, вкалываем, председатель не даст соврать. А вы к нам, товарищ Гаврилов, специально приехали или попутно завернули?

Глазков из-за плеча Гаврилова грозил Егору Харитоновичу кулаком. Но что теперь грозить, что пугать, что одергивать, если Егор Харитонович уже заботалил.

— Кулак мне, председатель, не показывай, между протчим, а то товарищ Гаврилов подумает, что ты таким манером с народом обращаешься… Егор меру знат. Один раз, это в Сибири я вкалывал, министр имел счастье со мной беседовать. Он мне вопрос, я ему тоже вопрос. Отвязался он от меня, отвалил в сторону и говорит своим причиндалам: взял бы его, меня то есть, заместителем, да грамотешки у него маловато. И верующий поди-ка, богородицу часто поминает… Егор такой!

Гаврилов затрясся от смеха, достал платок, долго утирал слезы. Глазков тем временем оттеснил Егора Харитоновича, что-то шепнул ему, и тот удалился. Алексей сам начал рассказывать о заготовке камыша.

— Погоди, — остановил его Гаврилов. — Дай отдышаться… Куда ты заместителя министра отправил?

— Насчет обеда похлопотать.

— У него должно быть какое-то прозвище, раз такой говорун. В деревне ведь так.

— Есть прозвище. Егор Ботало.

— В самую точку, — опять засмеялся Гаврилов. — Если и работает столь же усердно — цены ему нет.

— Егор Харитонович из летунов, — начал объяснять Глазков. — Но из бестолковых, то есть бескорыстных. Зиму в деревне, а летом мотался из края в край… Выжигаю потихоньку из него бродячий дух. Здесь он хорошо все наладил. Хоть и горланит, а конвейер не стоит… Поощряем людей. Морально и материально.

— Бригадира не забываете?

— Отмечаем. Но ему будет особая награда. Поедет на заготовку соломы в Краснодар, машинистом пресса.

— Ничего себе премия! — удивился Гаврилов.

На таборе косарей заколотили железякой, оповещая, что из столовой привезли обед. Опять подскочил Егор Харитонович.

— Милости просим с нами пообедать. Щей до отвалу, каши от пуза… Распоряжайся тут, председатель, я на время Пашку подменю.

Егор Харитонович поправил фуражечку, задымил папироской и удалился берегом. Скоро донесся его крик:

— Пашка, рули к берегу, обедать пора! Обедать, глухая тетеря!

Бригадный стан был в молодом тенистом березняке. Созванное сигналом дочерна обгоревшее, мокрое, небритое камышовое воинство собралось за длинным, до желтизны выскобленным столом. Красуясь перед мужиками в коротеньком белом халате, столовская повариха Томка Ипатова бойко орудовала половником.

Иван Скородумов помешал ложкой густой красный борщ и скривился.