Теперь она была счастлива.
Эмили Ског произнесла последнюю фразу с такой теплотой, какой под силу растопить северные льды. У меня не было причин сомневаться в ее искренности.
Зазвонил телефон.
Когда Пребен Скот, закончив разговор, минут через пять снова вошел в гостиную, атмосфера словно бы изменилась. Он сдвинул брови и выдвинул вперед подбородок.
— Мне не хотелось бы больше видеть вас здесь, — холодно сказал он.
Два с половиной часа спустя мы остановились перед домом из темно-коричневого мореного дерева с большими оконными фрамугами, неподалеку от торгового центра «Хоммельвик». За окнами мерцал телевизор.
— Наверное, здесь, — сказал Туре.
Мы вышли из машины и направились к входной двери. У звонка висела табличка лишь с одним именем «Ханс Густад». Туре нажал кнопку. Мы услышали, как на звонок откликнулась лаем собака. Через стеклянный ромбик входной двери увидели шедшего открывать дверь темноволосого, лет сорока, мужчину.
Какими-то другими особыми приметами для словесного портрета, на случай если бы он, угрожая дробовиком, ограбил на сотню тысяч какой-нибудь банк, он не обладал. За его спиной повизгивала собака, черный и жирный лабрадор ретривер.
Мужчина распахнул дверь, но, увидев нас, сразу же повернулся к нам спиной.
И тут же захлопнул дверь.
— Так-то, — лаконично прокомментировал Туре. — Вот тебе и весь третий заход.
— Те по крайней мере дали нам возможность представиться, — заметил я. — Но пес вилял хвостом, ты обратил внимание?
— Есть основания полагать, что члены клуба «Филконтакт» нам не слишком рады, — сказал Туре, когда мы уже снова сидели в машине и ехали в сторону Тронхейма.
И сказал это с каким-то непривычным пылом. Как будто он теперь был не просто моим подневольным шофером.
— Сдается, что так оно и есть, — согласился я.
— Быстро все изменилось.
— Не говори.
— Пока мы были у Скогов.
— После разговора по телефону.
— Я не удивлюсь, — предположил Туре, — если кто-то предупредил всех членов «Филконтакта», что к ним могут зайти два неприятных молодых человека и задать несколько вопросов об известной поездке в Манилу полуторагодичной давности.
Чуть позже он добавил:
— Наверняка не случайно Мюрму объявился вчера у Стейнара Бьёрнстада.
Когда я вошел в гостиную, Марио сидел с книгой Патриции Хайсмит в руках.
— Тебе звонили, — сказал он. — Записка у телефона.
Я взял бумажку.
Звонил Лассе Квендорф. Неровным, слегка неразборчивым почерком Марио было написано по-английски: «Зайди ко мне завтра. У меня есть для тебя кое-что интересное».
18
— Во Франции провозглашена исламская республика, — объявил Лассе Квендорф. — Орды язычников заполонили всю Европу от Португалии на юге до Норвегии на севере. Немецкая нация стерта с лица земли. Англия ведет отчаянные бои, пытаясь отбить захваченный неприятелем Ливерпуль. Единственной надеждой западного мира остался священный союз между Италией и Австро-Венгрией.
— Папа Пий X благословил союз во время церемонии на площади Святого Петра, — абсолютно серьезно сказал незнакомый мне худощавый мужчина. — Но я хочу уточнить, что единственной целью императорского и королевского военных министерств всегда оставалось поддержание мира на Балканах. Политика империалистической экспансии никогда не была нам близка.
Я с большим уважением отнесся к такой точке зрения, хотя, по правде сказать, мне не слишком-то по душе принципы «Diplomacy». Ведь игроки как раз и стремятся установить господство по крайней мере над половиной Европы за счет последовательной захватнической политики и коварной дипломатии.
Двое партнеров склонились над игровым полем, разложенным на письменном столе Лассе. После недолгого обсуждения они согласовали основные положения нового трактата, которые должны были сообщить остальным участникам.
— Мы играем по почте и по телефону, — объяснил Лассе, когда его худощавый партнер ушел. — Конечно, на это требуется время, игра продолжается уже четыре месяца, но это забавное дело. Вроде как шахматы по переписке, только для семи играющих.
В глазах у него искрился азарт игрока.
— А теперь то, о чем мы говорили вчера, — сказал Лассе. — Не уверен, но, по-моему, я кое-что обнаружил.
Он сел за терминал, пальцы его забегали по клавиатуре. На экране появилась схема под названием БУ ЛАРСЕН, похожая на вчерашнюю.
— Дело в том, что нас достал hacker, — начал объяснять Лассе. — «Компьютерный уж» сумел подобрать ключ к университетскому банку данных. В таких случаях мы подключаем систему защиты, она называется «full accounting»[19]. Смысл ее в том, что машина отправляет в память больше информации о действиях ее пользователей, чем обычно. К тому же мы можем задействовать различные аварийные системы.
Он говорил с таким же воодушевлением, как и при выработке хитроумного плана сражения, играя в «Squad Leader». Точно «компьютерные ужи» представляли для него не какую-то проблему, а редчайшую возможность проявить все свои способности.
Лассе показал на экран.
— Это ключ к решению задачи, — сказал он с азартом.
На экране я прочитал: «Image name:[20] SALONE DUAO: [SYSO] [SYS-EXE] DELETE. EXE»
— Так-так-так, — пробормотал я.
— Вот это слово, — уточнил он.
И показал пальцем на DELETE. Он вывел на экран несколько страниц подряд, выглядевших одинаково, но с разными словами в этом месте. Затем отдельно записал все эти слова вместе с временными данными, появляющимися вверху справа. Получилось следующее:
LOGINOUT 17.19.27.55 — 17.19.42.11
EDT 17.34.25.36 — 17.41.11.89
EDT 18.01.47.10 — 18.01.54.66
EDT 19.24.17.57 — 19.24.25.11
EDT 20.39.13.28 — 20.3920.94
DELETE 20.49.18.70 — 20.49.20.62
RENAME 20.49.21.06 — 20.49.22.48
RENAME 20.49.22.94 — 20.49.24.37
RENAME 20.49.24.82 — 20.49.26.22
DELETE 20.49.26.74 — 20.49.27.98
LOGINOUT 20.49.30.80 — 20.49.32.11
— Здорово, правда? — воскликнул Лассе Квендорф.
— Наверно, — согласился я.
— Речь здесь о том, — продолжил он объяснения, — что Бьёрн Уле подключился к системе в семнадцать девятнадцать. Эта операция заняла меньше пятнадцати секунд. Об этом можно судить по разнице данных в первой строке. Следующие четверть часа он вообще ничего не предпринимал. EDT означает, что он редактировал, иными словами, вывел на экран текст, с которым собирался работать. DELETE означает, что какая-то операция стерта из памяти вычислительного центра, a RENAME показывает, что какой-то файл получил новое имя. Временные данные дают информацию, сколько продолжалась работа с каждым отдельным текстом. Первая операция, к примеру, заняла меньше семи минут. Но это единственное, что на этой схеме имеет более или менее логичное объяснение.
Лассе оторвал взгляд от бумаг.
— Если верить этой информации, Бьёрн Уле в течение двух с половиной часов произвел три операции. В памяти машины заложено, что он работал с тремя упражнениями из курса «ДА1». Если взять информацию, которую мы можем получить обычным путем, то все выгладит совершенно нормально в отношении времени начала работы. Если же мы возьмем время окончания, то здесь уже ничего нормального нет, ведь оказывается, что процесс в каждом из трех случаев занимал всего лишь семь с половиной секунд. За семь с половиной секунд ты едва текст успеешь вывести на экран. Странно еще и то, что в самом конце он за каких-то четырнадцать секунд, даже меньше, произвел шесть различных операций. Думаю, такого скорого на руку человека просто не существует. А вот сама машина на это способна. Надо только заложить программу, скомандовать, что делать. И самое интересное в единственной строке, имеющей логическое объяснение, что следов происшедшего между семнадцатью тридцатью четырьмя и семнадцатью сорока одной в памяти машины нет. Если б все было нормально, мы бы имели возможность выяснить, с чем он на самом деле работал в эти семь минут, а в данном случае — нет. К тому же мы видим, что фактически две программы стерты из памяти машины. На основе этой информации можно предполагать, что кто-то за семь минут заложил программу. Составленную так, чтобы показать, будто Бьёрн Уле работал до без десяти девять. И, выполнив задание, программа самоуничтожилась.