Это был Он, Предвечный и Неосмысляемый.

  Это Его глаза с непереносимой для Мориса скорбной любовью смотрели на него. Мука этого взгляда мгновенно истомила и обессилила его. Чувствовать и выносить такую боль Морис не мог, но одновременно пришло безотчетное понимание - если Он отведёт этот взгляд хотя бы на мгновение - из него, как кровь из вскрытых вен, уйдёт жизнь. Глаза Мориса запекло от готовых хлынуть слёз. Сердце сжало невыразимой, мучительной болью. Сияние приближалось и тихо слилось с отблесками лунного света на зеркальной глади воды. Лестница исчезла. Тишина лунной ночи странной, отрешённой мелодией влилась в него.

  Как он мог так опоганить свою душу и так осквернить Его Любовь? Такую Любовь...

  Простояв ещё около получаса на берегу, Морис медленно побрёл к дому. Лошадь шла следом за ним.

  Неделю спустя Морис вернулся в Меровинг и не узнал его. Испуганно шарахнулся от голоса Митгарта, поприветствовавшего его у ворот, вздрогнул и попятился от возвращающихся из Зала Тайн Мормо и Нергала и, только увидев Эммануэля на пороге своей комнаты, встал и робко сделал шаг навстречу. Эммануэль улыбнулся, подбежал и обнял его. На глаза Мориса выступили слёзы, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не разрыдаться.

  Эммануэль заметил перемену в Морисе. Теперь вечерами у него больше не было дел в городке, он просиживал долгие часы в одиночестве, но не высказывал желания видеть гостей. Стал ровнее, спокойнее, если не сказать - безучастнее. Сам Морис никому, включая и Эммануэля, не рассказывал о происшедшем с ним. Даже себе он боялся обозначить его, облечь в слова. 'Это', - думал он, вспоминая явление ему Христа.

  Осознав, что тайна жизни начинается там, где слова заканчиваются, Морис стал молчаливее, но безмолвие его души ощущалось им как предельная наполненность. Он только иногда, словно взвешивая, повторял странное для него слово 'целомудрие', ощущая на губах его необычную полновесность, словно тяжесть медовых сот и загустевших ароматных мирровых смол.

  Глава 19. Все развратились и непотребны были...

  'Поле битвы, оживая, наполняют привидения...'

   И.В.Гёте 'Фауст'.

   Январь знаменовал начало нового триместра, и студенты уже втянулись в размеренный ритм лекций.

  Хамал, который в прошедшие дни был молчалив более обычного, как и собирался, собрал в сирраховой гостиной самого Риммона, только что вернувшегося с охоты, Невера и Эммануэля. В начале разговора он тихо спросил Мориса, что он нашёл на столе у Виллигута в день его смерти. 'Волт', - недоумённо ответил Морис. Риммон с неменьшим удивлением дал ответ на вопрос об имени внучки старика Моозеса, которую они встретили в доме ювелира. 'А, маленькая такая, смазливенькая? Эстэр он её называл, кажется, а что?' Эммануэлю пришлось вспомнить главу из Исайи, цитированную Хамалом в день смерти Виллигута. 'Возвеселится пустыня. Кажется, 35-я'.

  Хамал был удовлетворён и, убедившись таким образом в их подлинности, рассказал о последних событиях. Ригель, уже посвящённый во многое, вглядывался в лица Мориса и Сирраха. Первый насторожился, зато Сиррах, поражённый рассказом об удивительных способностях Хамала, о которых не имел до этого ни малейшего понятия, казался странно взволнованным. Гиллель, однако, мгновенно загасил его возбуждение, заявив, что мысли Эстель о нём подождут. Есть вещи поважнее.

   Риммон блеснул глазами, поёрзал на стуле, но промолчал.

  Все согласились с хитроумным предложением Гиллеля, дававшим им возможность опознавать друг друга. В течение нескольких минут была разработана система паролей, обеспечивающая безошибочную идентификацию любого из них. Риммон поинтересовался, не следует ли предупредить Эстель... ну и Симону, разумеется, об опасности?

  А уверен ли Сиррах, что ни одна из девиц не является искомым оборотнем? Хамал был настроен решительно. Уверенным он может быть только в отношении самого себя, Мормо-вампира, вервольфа-Нергала, покойницы-лярвы Лили да Виллигута, колдуна-содомита. Все остальные, уж извините, включая и вас, господа, - под подозрением. Эммануэль улыбался. Риммон, вначале замерший с полуоткрытым ртом, вскоре откинулся в кресле и задумался. Морис де Невер уставился в пол и молчал.

  - Вампира и вервольфа... - тихо прошептал Риммон, почесывая переносицу. Его не очень-то изумило это сообщение. Было ясно, что нечто ещё раньше натолкнуло его на подозрения о том же... Сообщение же о Лили и вовсе его не задело. Что-что, а в этом он и сам не сомневался ни минуты. Но вскоре в нём проступило и смутное недоверие.

  - Постойте... Но я слышал, все эти вампиры терпеть не могут чеснок...

  - Ну, и что?

  - А Мормо обожает баранину под чесночным соусом...

  Хамал усмехнулся.

  - Вампиры - мертвецы, а Мормо жив и наделён прекрасным аппетитом. У него склонности вампира, он может обернуться нетопырём, но никаким чесноком вы его не отпугнёте. Скорее, этим покажите, что его суть вам известна и разозлите. А злить дорогушу-Августа опасно. Натура там глубокая... Не делайте ничего, ведите себя, как обычно.

  - Вот пакость...

  Хамал неожиданно напрягся.

  - Невер?! Вы о чём это?

  Морис вздрогнул и потёр лоб рукой. Он задумался об этом ещё у себя в имении, а сейчас слова Хамала просто вдруг осветили такую-то часть его внутренних потаённых знаний, в которых он не отдавал отчёта даже самому себе.

  - 'Все развратились и непотребны были...' - еле слышно проговорил он. - Вы видели пятно на лице Мормо, Хамал? - Гиллель кивнул. - Такое же было у Виллигута, на локте. У Хеллы Митгарт оно на шее, где яремная вена. Такое же было на груди Лили, - он брезгливо поморщился. - В общей бане я видел такое же на плече Нергала, на бедре у Митгарта, у Риммона в районе седьмого ребра. И у вас, Хамал, на запястье, - Гиллель отодвинул манжет и посмотрел на руку. - И, что удивительно, форма - подковы - у всех одинакова. Или копыта дьяволова, Бог его знает... У себя я такого не видел, но когда избили Эммануэля, на его спине, у правой лопатки я опять увидел такое же пятно. Это натолкнуло меня на мысль...

  - Ясно. Вы нашли пятно и у себя? Я, кажется, даже помню, где...

  - Угу. Я его там и обнаружил. - Морис почесал нос, а Хамал усмехнулся. - Пришлось смотреть в карманное зеркало, стоя нагишом перед трюмо. Да, там оно и оказалось.

  - И что это может значить?

  - Не знаю, - Невер сегодня явно изумлял Хамала, то и дело останавливавшего на нём взгляд своих внимательных недоумевающих глаз, - но мне кажется, что все мы в той или иной мере... оборотни.

  В гостиной повисло гнетущее, тягостное молчание. Первым пришёл в себя Сиррах.

  - ... Вздор, Невер! Чтобы девушки, или Ригель, или я? Не умею я ни в кого превращаться!! Вздор это всё. - Риммон был просто шокирован. Помолчав несколько мгновений, он добавил тише, - в любом случае, если оборотень и есть - он всего только один...- он неожиданно осёкся.

  - Эрна? - Хамал наклонился над Риммоном. Его глаза странно блеснули. Он и сам знал это, но предпочитал не распространяться. - Почему вы о ней вдруг вспомнили?

  Риммон восторженно поглядел на Гиллеля.

  - Действительно мысли читает...

  - Риммон, умоляю вас, сейчас не до пустяков!

  -Ладно-ладно. Я просто вспомнил, что когда мы с Эстель и Симоной обыскивали комнату Лили, вдруг появилась Эрна...

  - Ну и что?

  - А ничего. Просто, когда Эстель меня позвала, и я понял, что они хотят, я наружную дверь в их гостиную запер. Запер и засов задвинул. Она, что, сквозь стену прошла? - Хамал и Невер ничуть не удивились сообщению, но Эммануэль недоумённо взглянул на Сирраха, - а Митгарт? - неожиданно спохватился Риммон. - Я своими ушами слышал пистолетный выстрел в его комнате на Рождество. Сказал, вешалка упала. Как будто я не отличу звук падения вешалки от выстрела... И мой Рантье, как увидит его или Нергала, захлебывается лаем, аж шерсть искрит на загривке! С чего бы это?