— Папа, — прервал молчание Моше, — тетя Марта так интересно рассказывала о Новом Свете, она же там родилась! Она знает дядю Теодора, и дядю Джованни и Пьетро, всю нашу семью! Пьетро уже в школе учится, у него братик маленький родился, Франческо, — Моше посмотрел на отца, и увидел, что тот улыбается.

— Ну и славно, — искренне сказал Степан. "Та самая герцогиня Экзетер, — успокоено понял он. "Она просто отнесет записку Саре, вот и все. Такие люди не читают чужих писем".

Над каналом все кружили птицы. Он, почувствовав на лице свежий ветер с Эя, сказал сыну: "Хорошо!"

Марта закрыла дверь и огляделась — дети уже ушли наверх. Она присела к уставленному грязными тарелками столу. Рассеянно потрепав Ратонеро по рыжей голове, женщина спокойно взломала печать на записке.

Женщина внимательно прочитала ровные строки: "Вот оно, значит, как. Он, — Марта поднялась и начала составлять тарелки в стопку, — просит письмо сжечь. А мы, — она открыла дверь в сад, и, выпустив Ратонеро, прошла к колодцу, — мы не сожжем. Нет, рав Судаков, — издевательски повторила она, — не сожжем".

Помыв посуду, Марта поднялась по лестнице и постучала в спальню Джо.

— Открыто, — услышала она тихий голос, и нажала на бронзовую ручку.

Элишева спала. Джо лежала на кровати, свернувшись в клубочек, разметав по шелковой подушке темные волосы. Она все смотрела на голубое, весеннее небо. Потом, так и не поворачиваясь к Марте, Джо спросила: "Что там? Давид сказку хочет, перед сном? Я сейчас встану, сейчас…, - ее голос надломился. Марта, присев на постель, вздохнула: "Они сами улягутся с Элизабет, большие уже. Тебе это принесли, — угол рта женщины дернулся, — ты прости, я прочитала".

Марта увидела, как заалели щеки Джо. Та, едва шевеля губами, спросила: "Зачем?"

— Вставай, — велела Марта. Как маленькую, подняв Джо с постели, она вытолкала женщину из комнаты. Та не сопротивлялась.

— Садись, — Марта раздула очаг на кухне. Заметив взгляд Джо, она сварливо сказала: "Шабес гой вы это называете, я знаю".

Джо опустила голову: "Господи, хоть бы умереть. Стыд, какой стыд. Как я Иосифу в глаза посмотрю, и Марта — она это все видела, что он…, рав Судаков, там написал".

Марта разлила кофе по чашкам: "Иди в сад".

Присев на скамейку, она достала из бархатного мешочка тонкую сигару, и, чиркнув кресалом, раскурив ее — всунула в руку Джо.

— Шабат, — слабо запротестовала та.

Марта усмехнулась: "Соблюдай, только сначала при живом муже под чужого не ложись. Или ты только собиралась? — Марта склонила изящную голову. Джо, выронив дымящуюся сигару — разрыдалась.

Она плакала, глотая слезы. Потом, сцепив длинные пальцы, женщина мрачно сказала: "Я сама не знаю, что на меня нашло, Марта. Я ведь люблю Иосифа, больше жизни люблю…, И с этим…, с ним, — Джо глубоко вздохнула, — с ним ничего не было, — он только один раз меня поцеловал, и все…"

— Какой мерзавец, — угрюмо подумала Марта, — знает же, что Иосиф его дочери зрение спас, и все равно — это его не остановило. Раввин, — она раздула ноздри. Справившись с собой, затянувшись сигарой, Марта вздохнула: "Зачем тебе это, милая? У вас дети — любой позавидует, муж наглядеться на тебя не может…"

— Он уехал, — Джо все всхлипывала. "И потом тоже…Иосиф говорил, что, если бы тут евреев брали в армию, как в Америке — он бы тоже пошел".

— Уехал, потому что надо так, — спокойно ответила Марта. "Твой отец — тоже ездит, сама знаешь. Однако я под первого встречного, — она поморщилась, — не ложусь. Хотя, — Марта покачала носом атласной туфли, — предложений много, скрывать не буду. А если в армию твой муж пойдет, — хотя на это надежды мало, тут все-таки не Америка, — тоже потерпишь".

— Это мы говорим у алтаря: "в горе и радости". А у вас в ктубе, что на стене в гостиной висит, написано: ""Будь мне женой согласно вере и закону Моше и Израиля — а я буду работать, чтобы зарабатывать на нужды дома, и почитать тебя. Дам тебе пропитание и всяческую поддержку по обычаю мужей израильских, работающих и почитающих жен своих и дающих им пропитание и всяческую поддержку по правде". Иосиф, что, не делает этого? — Марта обвела рукой уютный, красивый особняк, расцветающие розы в саду, и взяла руку падчерицы: "Джо, милая, не надо. Не надо так, он же любит тебя, Иосиф, и ты его тоже. А этот…, - Марта поморщилась и вспомнила тихий голос Теодора.

Горел камин, между ними, на круглом, выложенном мозаикой столике, стояла бутылка бургундского вина.

— Ева Горовиц, — Теодор затянулся сигарой, — разум потеряла, Марта. После того урагана, где аббат Пьетро погиб. И мальчика рожала — уже не в себе была. А что маленький Пьетро на меня похож, так мы с аббатом кузены были, сама знаешь. Серые глаза — это в Еву у него, у аббата зеленые были, ты же помнишь.

— Да, — Марта выпила вина и повертела в руках бокал. "Судаков этот, Исаак, — тоже после того урагана умер. Странно все это. А твой брат, — поинтересовалась Марта, — тоже Еву Горовиц знал?

— На улице видел, — она заметила, как Теодор отвел взгляд. Марта, помолчав, поворошив дрова в камине, повторила: "Странно".

Джо достала из-за корсета платок, и вытерла лицо: "Мне Иосифу все надо рассказать, как он вернется. А потом пусть он сам решает. Только ведь… — она побледнела, — он все равно сюда придет, рав Судаков, он еще не скоро уезжает, он говорил…"

Марта прижала ее к себе и покачала: "Иосифу ничего говорить не надо, милая. Просто, — она улыбнулась, — как приедет он, сходи в эту вашу микву, забирайте детей и уезжайте в деревню. У вас же домик там есть. Побудьте вместе, — Марта нежно улыбнулась. Джо подумала: "Господи, как я рада за папу. Как хорошо, что у него теперь Марта есть, и Элизабет".

— Мы тоже как были в Англии, — женщина подмигнула падчерице, — с твоим отцом в Озерный край ездили. Она подняла бронзовую бровь: "Рыбу там ловили. А рав Судаков быстро отсюда уедет, это я тебе обещаю. И более не вернется".

Элизабет высунула белокурую, растрепанную голову из окна спальни: "Мама, сестричка, Элишева проснулась, к нам пришла. Вы посидите, мы с Давидом с ней поиграем".

— Спасибо, — улыбнулась Марта, и пожала сильную руку падчерицы: "Все будет хорошо".

Степан оглянулся, и, нащупав в кармане записку, сверился с ней.

— Правильно, — пробормотал он, — это здесь. Какие у нас женщины в Амстердаме, оказывается, страстные — он усмехнулся, — сами мне пишут. Вот и посмотрим, кто это, — он остановился перед выходящим на канал Принсенграхт постоялым двором, — развлечемся. А потом встретимся с госпожой Мендес де Кардозо, — он облизал губы. Обойдя здание, — во дворе никого не было, — он три раза постучал в неприметную дверь.

Он увидел ту, что стояла на пороге — в шелковом, низко вырезанном платье цвета старого золота, с распущенными по плечам бронзовыми волосами. Степан недоуменно спросил: "Вы…"

— Простите меня, — женщина, опустив зеленые глаза, комкала в руках платок. "Я сама не знаю, что со мной, рав Судаков…., Я и не думала, что вы придете….- она сглотнула и покраснела: "Вы должны меня презирать. Это грех, большой грех, но с тех пор, как я вас увидела, — она поднесла пальцы к виску и пошатнулась, — я только о вас и думаю. Уходите, пожалуйста, не мучайте меня, — взмолилась женщина. Он, наклонившись, вдыхая запах жасмина, покачал головой: "Я останусь, Марта".

Он легко поднял ее на руки и внес в какую-то дверь. Женщина обнимала его, мотая головой, шепча что-то. Потом он услышал, как рвется шелк ее юбок, почувствовал под пальцами что-то нежное, горячее. Она вдруг, попытавшись высвободиться из его объятий, громко крикнула: "Нет, нет, я не хочу, нет! Оставьте меня, пустите!"

— Поздно, — пробормотал Степан, прижимая ее к стене, раздвигая ноги. "Поздно, Марта!"