Уехал он рано утром, даже не попрощавшись. Впрочем, прощанием наверное, можно назвать перевернутые вверх дном мои вещи в комнате замка и в избушке, и записка на столе, в сарае на хуторе, где травы сушились. Читать я на общем не умел, отнес Ансельму, тот, раздраженный, что его отрывают от работы, мне ее прочел. В записке Ульрик говорил, что все-таки нашел у меня мешочек с чудесной травой для воскуривания, журил меня, за то, что я ее утаил (но мастера не провести!) и сообщал, что в счет этого мешочка прощает мне аж целую серебряную марку долга.

Я был на него не в обиде: марка – есть марка, четырнадцатая часть долга долой! И к тому же, клянусь рогами Тангриснира, это самый дорогой сельдерей, который он когда-либо курил.

А в суп себе я еще нарву и насушу.

Потянулись тоскливые жаркие летние деньки. Почему тоскливые? Так не о копании в навозе я мечтал! И не битвы с сорняками мне грезились!

Так, Сварти, успокойся. Мастер сказал желать траве хорошего.

...Я люблю тебя, проклятое сено. Я желаю тебе добра...

Меня дед проклянет, как увидит. Наверное, уже проклял. Вчера дождь был, так это, наверное, он плевался из Чертогов Павших, видя, как ловко внук мотыжит чужой огород.

- Конь! – одернул я себя – Делай, что велено!

... Я люблю тебя, коровья ты жрачка. Я желаю тебе добра...

Дождь был сильный. Это, наверное, вся моя родня до двадцатого колена презирала незадачливого родственника.

- Конь!!! Уймись! Люби репейник! – изо всех сил наставлял себя я на путь смирения.

... Я люблю тебя, будущий компост. Я желаю тебе добра...

Узнает кто из родных, или знакомых – вот байка пойдет гулять по Нурдланду, как могучий колдун и будущий ярл Свартхевди Бьернсон, сын славного карла, внук великого колдуна, копался в земле, как вонючий трэль...

- Коооонь!!! Хватит себя поедать! Цветам добра желай!

... Я люблю вас, чтоб вы все сгнили. Я желаю вам добра...

Нет, копался, не как трэль – тот хоть и никчемный, а человек. Как полосатый лесной подсвинок в поисках желудей...

- Конь, возьми себя в руки, добром прошу! Вон, колючки из земли торчат, чем-то ценные для Ульрика – им пожелай, и все. На этой грядке... Всего три останется.

... Я люблю вас, колючее драугрово говно. Я желаю... Вам...

Душу жгло, и я не выдержал.

- Да к Сурту все!!! Я не люблю вас!!! Я желаю вам ЗЛА!!!

Глава 21.

Скоро приедет Ульрик...

Интересно – думал я, глядя на то, во что превратились его насаждения - Может лучше, нарушить клятву, и сбежать?

Асы клятвопреступников не одобряют...

Но ведь за уничтоженные посадки он мне еще долга накинет – вовек не выкуплюсь! Что ж делать то...

А вдруг старику понравится? Вот, ставлю свою секиру против вонючих Самуэлевых штанов – ни у кого, к примеру, нет боярышника, который сам зайцев ловит, что пожрать ночью приходят. Только шкурки с костями возле корней собирать успевай. Или, вон, земляника, с краю поляны, на диво хороша растет, усиками шевелит, хоть ветра и нет. Ягодки наливные все выставила кверху, алые, как губки Астрид!

Жаль, ядовитые...

А там где росли любимые старым алхимиком колючки, там теперь ровный прямоугольник изумрудной травы, мягкой и шелковистой на вид, так и манящей на ней поваляться. Деду точно понравится! Правда, лежать там нельзя, и ходить рядом тоже нежелательно – те корнеплоды, что завелись под землей, нападали, порой, даже на меня, вцепляясь в сапоги тем, что им заменяло зубы, а вот Уильяму так и вовсе лодыжку прокусили, до сих пор хромает. Ладно, хоть корень мелкий попался, нетерпеливый. Молодой еще. Яду по молодости не накопил, так что обошлось...

Кстати, о Уильяме, вот и он сам, легок на помине.

Познакомились мы с ним, кстати, с месяц назад. Проблемы с растениями уже начались, и я тогда, помнится, секирой пытался подстричь тот самый хищный боярышник (ножом уже не получалось), как услыхал чей-то идиотский смех – за моими потугами наблюдал крепкий темноволосый парень с луком в руках. Добротная рубаха, кожаные штаны, крепкие сапоги – не похож он был на деревенского, и в замке я его ранее не видал. Познакомились. Оказалось, зовут парня Уильям, обращаться к нему полагалось «ваша милость», но, надо отдать ему должное, нос он не задирал. А когда я сказал ему, что являюсь сыном вольного ярла (Кто скажет, что батя не достоин – тому дам в душу так, что костями срать будет. Да и карлы за ним идут охотно, так что, не за горами ему самому дружину водить), так и вовсе принял почти за равного. Объяснил ему, что в тяжелой ситуации клятву дал, поэтому недостойным делом занялся – он согласился, что слово надо держать, будь ты хоть король, хоть последний свинопас, и о том читал он в книгах немало.

Сам же «твоя милость» Уильям решил тем погожим деньком поохотиться на зайцев в лесу, дабы развлечься, и мастерство лучного боя, предаваясь лени, не терять – стрельцом он себя считал изрядным, и, на мой взгляд, действительно был в этой науке силен. И вот, в поисках длинноухих зверушек, он и добрел до домика Ульрика, где и увидел, как я с переменным успехом воюю с кустом, что его изрядно развеселило.

Я оскорбился, и предложил ему самому попробовать, если не трус, достать из глубин того куста заячью шкурку.

- Никто не смеет называть меня трусом – сказал он мне, и поперся к нам с кустом прямо через полянку.

Когда что-то выстрелило из-под земли и вцепилось ему в сапог – он повел себя, как настоящий воин: не закричал, даже с лица не сбледнул. Яростно рванул ногу, и, оставив сапог в пасти подземного жителя, размахивая руками, рухнул лицом в куст прекрасных цветов, чьи стебли были усеяны нежными, нераскрывшимися еще бутонами. Те не замедлили выдохнуть ему в лицо целый клуб едкой пыльцы, но Уильям даже не подумал отступиться, когда весь в слезах и соплях добрался до боярышника, и вступил с ним в бой, и тот показал ему, почем в Нурдланде селедка. Драную и исколотую «его милость» я долго умывал из бочки, и он признал, что насмехался зря.

Как выяснилось в ходе последующего лечения и общения, прибыл он в гости к отцу, утомившись учебой в «Университете всех наук», что сиял светочем знаний в столице королевства. С отцом он поссорился в первый же день, и послан им был сюда, дабы успокоил нервишки, охотясь и отдыхая в тиши каменных стен замка.

Чем и занялся.

Привез с собой книги (все про любовь), читал их. Пил вино. Вот, поохотиться решил. А все, чтобы тоску унять, по милой сердцу девице, на почве высоких чувств к которой он и поссорился с бароном. Он мне даже изображение ее показывал – картина, примерно ярд на ярд, на ней девчонка – ничего особенного...

Но сох парень по ней ужасно, находя утешение лишь в романах о счастливой любви, и меня заодно одолевая своими печалями – иного собеседника, такого же умного и понимающего, ему найти не удалось. Да и сдружились мы как-то.

- Свааартиии!!! – простонал он мне с самым несчастным видом, подходя поближе – Отец письмо прислал. Хочет, чтобы я женился. Невеста со свитой скоро приедет в Швинау.

- Поздравляю, твоя милость.

- Не хочу я! Отец сосватал Эллис Дорнхольм, не знаю, что теперь и делать...

- Не знаешь, что делать? Так тебе совет нужен? Слушай, Уильям, и проницай мудрость древних – ответил ему я:

Красно говори

и подарки готовь,