— Это в каком смысле? — удивленно воззрился на него Тол их. — Ясно — человеческая!

Лицо Шуйского осветила улыбка земского врача.

— Вы когда мочились?

— Я сюда вообще не мочился, — покачал головою Толик. — Это не мое!

После некоторой паузы Шуйский взял все-таки в руки бутылочку.

— Видите ли… для точного ответа мне необходима утренняя порция мочи — сразу после сна.

— Ну, а по этой… — Артист не хотел произносить непривлекательного слова, — вы что-нибудь сказать можете? Я заплачу.

Не очень охотно Шуйский повернулся к свету, отвинтил колпачок. Отчего-то он почувствовал себя неуютно, как на каком-то экзамене.

— Запах и цвет… м-м-м… мужчине, я думаю, лет двадцать пять-двадцать шесть. По-моему, практически здоров…

— Практически?..

— Так принято говорить здесь. Короче говоря, здоров!

— Надо же! — Толик не мог скрыть удивления. — Все угадано: и возраст и пол. Хорошую мне наводку дали.

— Что-что?

— Этого хватит? — вместо ответа спросил Толик, протягивая доктору пять сотенных бумажек долларами.

— Это много… — отозвался Леонид Борисович дрогнувшим голосом. Сумма, по его понятиям, была невероятная — за такую малость.

— Так будет всегда. Но одно условие, доктор. Раза два или три в месяц к вам будут приходить от меня люди. И вы будете давать им… как это у вас называется?

— Заключение?

— Вот именно. И ни о чем не спрашивайте. Страх, желание заработать и любопытство сплелись в душе эскулапа, как три пиявки.

— Видите ли… — доктор замялся, — за такие деньги, как я понимаю, вам нужен абсолютно точный ответ.

— Ну это уж… — Толик посмотрел на него, как на ненормального: кому же, в самом деле, нужен неточный ответ!

— Вы не так поняли меня. Ответ будет всегда точным! Но для гарантии… я должен видеть больных.

— Это… не совсем будет удобно. А зачем, если вы… — Толик кивнул на колбу, — все и так угадали?

— Есть некоторые нюансы. Коротко говоря, моча — одномоментный, локальный анализ. А по цвету лица, по кое-каким другим признакам можно все определить с большей степенью вероятности. Имея, конечно, и мочу…

— А что вы можете сказать, к примеру, о моем лице? — Толик улыбнулся с некоторой робостью, как всякий пациент, ожидающий приговора.

— Лучше, если бы вы… — Шуйский показал глазами на колбу. — А впрочем, ваше лицо и так говорит мне о полном здоровье!

Он был стреляный воробей и отлично знал, как приятно такое услышать пациенту.

Низкорослый заказчик появился вновь у Шуйского через неделю. Вместе с ним явился человекоподобный слон — с физиономией, от которой доктору стало нехорошо. Детоубийца, головорез, да и только!

— Давайте скорее сосуд, доктор! — приказал низкорослый, хохотнув. — Натерпелся, бедняга!

— Натерпелся, блин… — подтвердил Детоубийца, выхватывая у Леонида Борисовича колбу. Тут же вынул свой «прибор» величиной с докторскую перчатку, разом напрудил колбу до краев, а оставшееся долго изливал в раковину.

— Скоро ты там?! — поторопил его спутник, но уже иным, совсем неинтеллигентным голосом.

— Ща-а… — Слон выпустил газы напоследок и застегнул на штанах молнию.

Все это очень не понравилось Леониду Борисовичу. Не понравилось ему и то, что его проверяют. А это он понял сразу.

Но выставить он их не посмел. Он чувствовал, что влипает в историю, если уже не влип. Делать нечего, пришлось исполнять означенную роль. По-хамски переполненной колбе ему заранее было все понятно. Однако, изобразив сосредоточенность, он еще минуты две-три смотрел на мясистое с красноватым отливом и двумя недвусмысленным шрамами лицо этого как бы человека. И сказал, не выходя из «земской» интонации:

— У вас печень несколько увеличена… сударь.

— Во, зараза! — удивился, хохотнув, Детоубийца.

— Ша! — Это у маленького вырвалось непроизвольно и потому естественно. — А почки, селезенка… остальной ливер?

Если у человека в услужении находится такой тип, подумал Шуйский, кто же тогда он сам?

— Доктор, вы меня слышите?!

— Н-да, простите… если нездорова печень, исподволь барахлит и остальное.

Оставив на столе пять сотенных зеленых бумажек, жуткая парочка покинула кабинет.

Леонид Борисович радовался этим деньгам, и в то же время они жгли ему руки. В детстве, году в сорок шестом, его приятель Борька Шлыков добыл у солдата-санинструктора поллитровую бутылку сладкой тягучей жидкости, а Леня Шуйский стащил из дома два толстых куска белого хлеба. Неумело присасываясь к бутылке, они пили жидкость из горлышка, пуская туда слюни, и заедали хлебом. То далекое пойло вызывало у маленького Леонида Борисовича одновременно чувство наслаждения и тошноту. А минут через пятнадцать их жестоко рвало в темном и сыром углу двора, за сараями. Жаль было до слез напрасно истраченного хлеба! Потом он узнал, что в бутылке был глицерин, который солдат пожертвовал Борьке для выведения цыпок. А тот ненароком лизнул языком горлышко…

Сейчас Леонид Борисович испытывал что-то подобное. Ему и сладко было от смятых зеленых бумажек, которые он тут же убрал в карман, и с души воротило.

Обратиться в милицию? Попробуй-ка, обратись! Тогда пришлось бы признаваться в своей «частной практике», никак не оформленной. Но больше, пожалуй, Шуйский боялся не милиции, а маленького посетителя. И, как видно, боялся не зря. А кроме того, прошлый гонорар в долларах он уже потратил. И знал, куда потратит теперешний.

Через десять дней ему позвонили домой. А на следующее утро, перед работой, за ним заехал другой «слон», очень похожий на первого, как бывают похожи кирпичи или автоматы Калашникова.

Иномарка свободно скользила по московским улицам, в левом ряду, никому не давая обогнать себя, словно в ней ехали члены ЦК или сотрудники КГБ. И глупая надежда осветила испуганную душу Леонида Борисовича на одном из перекрестков. Может, все-таки они кагэбэшники, не более того…

Его привезли в один из пустынных сретенских переулков. Особняк, возле которого они остановились, был густо черен — буквально от фундамента до конька облицован темной матовой плиткой. Никакой вывески ни на фасаде, ни возле дверей Леонид Борисович не обнаружил.

Они прошли по коридору. За тяжелой, плотно закрывающейся дверью спустились по ступеням вниз, снова прошли по коридору, более узкому и мрачному, нежели первый. Вошли в уютный, освещений лампами дневного света кабинет.

— Здравствуйте, доктор. Как доехали? — Маленький хозяин кабинета проговорил это, не поднимаясь с кресла. Теперь уже Шуйский знал: зовут его Анатолий Дмитриевич.

Кроме хозяина, здесь было еще трое: под стать хозяину маленький человек с обезьяньей физиономией, широкоплечий верзила сродни тому, что доставил его сюда, и еще один, среднего роста, понуро сидевший на стуле с прямой спинкой посреди кабинета. Выражение лица его показалось Шуйскому жалким, растерянным, и невольно вспомнились фильмы с допросами в фашистских застенках. Хотя обстановка в кабинете была приятная и располагала к другому. Плотные набивные гардины вдоль стен, югославская мебель, ковер-палас. После долларовых гонораров доктор Шуйский скопил наконец на гарнитур и теперь разбирался, что к чему. Но почему в кабинете отсутствуют окна, он не понял.

— Вот, пожалуйста, ваш пациент! — Маленький главарь указал на человека с растерянным лицом.

Человек-обезьянка тут же подал Леониду Борисовичу пузырек с мочой. Моча была отличной!

— Подойдите ко мне, пожалуйста… — попросил Шуйский «пациента».

В ту же секунду в руках у «обезьянки» казались плоскогубцы. Но, взглянув на Шуйского, он отвел руку с инструментом назад и фальшиво улыбнулся:

— Слесарим понемногу…

— Возьмите стул, — снова обратился Шуйский к «пациенту». — И сядьте напротив.

«Пациент» подался к нему, но стул, к удивлению Леонида Борисовича, не взял за спинку в руки, а стал подталкивать к нему ногой. И тут он заметил, что все его ногти были в темных пятнах кровоподтеков.

— Что это с вами?.. — тихо спросил Шуйский. Человек со страшным маникюром смотрел на него широко раскрытыми глазами и молчал.